Стоял сырой, грозовой субботний полдень, и мадам Трэйси чувствовала себя очень оккультно.
Она надела струящиеся одежды, а на плите уже стояла полная кастрюля брокколи. Комнату освещали четыре свечи, каждая из которых была аккуратно установлена в покрытых воском бутылках по углам гостиной.
В гостиной были еще три человека. Миссис Ормерод из Белсайз-Парк в темно-зеленой шляпке, которая в прошлой жизни могла быть цветочным горшком; мистер Скроджи, худой, мертвенно-бледный, с выпученными бесцветными глазами; и Юлия Петли из «Прически Сегодня» [2], парикмахер с Хай-стрит, только закончившая школу и уверенная что сама обладает скрытыми оккультными способностями. И, чтобы усилить их, Юлия начала носить слишком много серебряных украшений и накладывать на глаза зеленые тени. Ей казалось, она выглядит мистичной, мрачной и романтичной, и так бы оно и было, если бы она похудела фунтов на тридцать. Она была уверена, что у нее анорексия, поскольку каждый раз смотрясь в зеркало, она и впрямь видела толстушку.
- Вы можете соединить руки? – попросила мадам Трэйси. – И мы должны соблюдать полную тишину. Мир духов очень чувствителен к вибрации.
- Спросите, там ли мой Рон, - произнесла миссис Ормерод. Ее челюсть походила на кирпич.
- Спрошу, милая, но вы должны соблюдать тишину, пока я буду входить в контакт.
Воцарилась тишина, нарушенная лишь бурчанием желудка мистера Скорджи.
- Простите, дамы, - пробормотал он.
За несколько лет, Приоткрывая Завесь и Исследуя Тайны, мадам Трэйси поняла, что две минуты – как раз достаточно, чтобы посидеть в тишине, пока Мир Духов входит в контакт. Чуть больше – и они начнут беспокоиться, чуть меньше – и им казалось, что их денег это не стоит.
Она составила список покупок в уме.
Яйца. Салат-латук. Унция сыра. Четыре помидора. Масло. Рулон туалетной бумаги. Не забыть бы, у нас почти кончилась. И хороший кусочек печенки для мистера Шэдвела, бедный старик, такая жалость...
Пора.
Мадам Трэйси откинула голову, позволила перекатиться на плечо, потом, медленно подняла. Ее глаза были почти закрыты.
- Она опускается, милая, - услышала она, как миссис Ормерод говорит Юлии Петли. – Не надо беспокоиться. Она устанавливает Мост на Другую Сторону. Скоро появится ее духовный проводник.
Мадам Трэйси это слегка раздражало, и она застонала низким голосом.
- Ооооооооо.
Потом, высоким дрожащим голоском:
- Ты здесь, мой Духовный Проводник?
Она подождала чуток, чтобы привнести неопределенности. Жидкость для мытья посуды. Две банки вареных бобов. А, и картофель.
- Хау? – спросила она темным суровым голосом.
- Это ты, Джеронимо? – спросила она себя.
- Это, э, я, хау, - ответила она.
- Сегодня у нас новый человек в круге, - сказала она.
- Хау, мисс Петли? – произнесла она, как Джеронимо. Ей всегда казалось, что духовный проводник-индеец был неотъемлемой частью, и ей довольно нравилось имя. Она рассказала об этом Ньюту. Она ничего не знала о Джеронимо, понимал он, а у него не было сил рассказать ей.
- О, - пискнула Юлия. – Приятно познакомиться.
- Мой Рон там, Джеронимо? – спросила миссис Ормерод.
- Хау, скво Берилл, - сказала мадам Трэйси. – О, здесь так много, эмм, потерянных душ, эмм, ждут у дверей моего типи. Может, твой Рон среди них. Хау.
Мадам Трэйси усвоила этот урок много лет назад, и теперь уже пропускала Рона только к самому концу. Если же она делала иначе, Берилл Ормерод займет весь сеанс, рассказывая умершему Рону Ормероду все, что произошло со времени их последнего разговора («...так, Рон, ты помнишь младшенькую нашего Эрика, Сибиллу, ну, ты бы ее теперь не узнал, она занимается макраме, а наша Летиция, помнишь, старшая нашей Карен, она стала лесбиянкой, но сейчас этот нормально, и она пишет диссертацию по фильмам Серджо Леоне с точки зрения феминистки, а наш Стэн, знаешь, близнец нашей Сандры, я рассказывала тебе о нем в прошлый раз, ну, он выиграл соревнование по дротикам, что хорошо, потому что мы все думали, что он чуточку маменькин сынок, водосток у навеса прохудился, но я поговорила с последним нашей Синди, он строителем работает, и он приедет в воскресенье посмотреть, и, о, вспомнила...»)
Нет, Берилл Ормерод может подождать. Сверкнула молния, и почти сразу же раздался далекий гром. Мадам Трэйси почувствовала гордость, как если бы она сама это сделала. Это создавало ощущение неотложности даже лучше, чем свечи. Неотложность – основа всего медиумства.
- Теперь, - произнесла мадам Трэйси своим голосом. – Мистер Джеронимо хочет знать, есть ли здесь кто-нибудь по имени мистер Скроджи?
Глаза Скроджи блеснули.
- Эмм, вообще-то это я, - с надеждой сказал он.
- Да, что ж, здесь есть кто-то и к вам. – Мистер Скроджи приходил уже с месяц, и она никак не могла придумать никакого сообщения для него. Его время пришло. – Вы знаете кого-нибудь по имени, э, Джон?
- Нет, - ответил мистер Скроджи.
- Ну, здесь присутствует некое небесное вмешательство. Может, имя – Том. Или Джим. Или, э, Дэйв.
- Я знал одного Дэйва, когда был в Гемел Гемпстид, - с некоторым сомнением произнес мистер Скроджи.
- Да, он говорит, Гемел Гемпстид, именно так, - кивнула мадам Трэйси.
- Но я столкнулся с ним на той неделе, когда он гулял с собакой, и он выглядел вполне здоровым, - несколько озадачено сказал мистер Скроджи.
- Он просит вас не беспокоиться, и за завесою он гораздо счастливее, - увильнула мадам Трэйси, всегда считавшая, что лучше передавать клиентам хорошие новости.
- Скажите моему Рону, что я должна рассказать ему о свадьбе нашей Кристалл, - вмешалась миссис Ормерод.
- Конечно, милая. Теперь подождите минутку, здесь что-то пробивается...
А потом что-то пробилось. Оно устроилось в голове мадам Трэйси и уставилось на мир.
- Sprechen sie Deutsch? – спросило оно ртом мадам Трэйси. - Parlez vous Franrais? Wo bu hui jiang zhongwen?
- Это ты, Рон? – спросила миссис Ормерод. Последовавший ответ был несколько раздражительным.
- Нет. Определенно нет. Как бы то ни было, столь очевидно сумбурный вопрос мог быть задан только в одной стране на этой окутанной тьмой планете – большую часть которой я, между прочим, повидал за последние несколько часов. Дорогая леди, это не Рон.
- Тогда я хочу поговорить с Роном Ормеродом, - раздраженно произнесла миссис Ормерод. – Он невысокий, на голове – лысина. Вы можете пропустить его, пожалуйста?
За этим последовала пауза.
- Похоже, здесь болтается один дух, подходящий под описание. Хорошо. Прошу, но побыстрее. Я пытаюсь предотвратить Апокалипсис.
Миссис Ормерод и мистер Скроджи переглянулись. Прежде ничего подобного у мадам Трэйси не происходило. Юлия Петли была в восхищении. Так-то лучше. Она надеялась, что дальше мадам Трэйси начнет извлекать эктоплазму.
- П-привет? – проговорила мадам Трэйси другим голосом. Миссис Ормерод уставилась на нее. Голос был точно как у Рона. Прежде Рон говорил как мадам Трэйси.
- Рон, это ты?
- Да, Ба-Берилл.
- Так. Я совсем чуть-чуть тебе расскажу. Для начала, я была на свадьбе нашей Кристал, в прошлую субботу, старшенькой нашей Марлин...
- Ба-Берилл. Ты-ты нек-никогда не давала мне сла-слова всто-вставить, пак-пока я был жив. Ти-теперь я ми-мертв, и ха-хочу скоз-сказать только одно...
Берилл Ормерод была слегка рассержена этим. Раньше, когда появлялся Рон, он говорил, что теперь стал счастливее за завесью и живет где-то, что очень похоже на небесный бунгало. Теперь он говорил как Рон, и она не была уверена, что именно это ей и было нужно. И она сказала то, что всегда говорила своему мужу, когда он начинал говорить с ней таким тоном.
- Рон, помни о своем сердце.
- У меня ни-нет больше сердца. Помемнишь? В общем, Ба-Берилл...?
- Да, Рон.
- Заткнись, - и дух ушел. – Разве это не трогательно? Так, теперь, благодарю вас, дамы и господин, боюсь, продолжать дальше буду я.
Мадам Трэйси встала, подошла к двери и включила свет.
- Вон! – сказала она.
Ее посетители, более чем просто озадачено, а в случае с миссис Ормерод - возмущенно, встали и вышли в коридор.
- Я с тобой еще поговорю, Марджери Потс, - прошипела миссис Ормерод, прижимая к груди свою сумочку, и хлопнула дверью.
Потом из коридора донесся ее приглушенный голос:
- И можешь передать нашему Рону, что с ним я тоже еще поговорю!
Мадам Трэйси (а в водительских правах на скутер действительно значилось имя Марджери Потс) прошла на кухню и выключила брокколи.
Она поставила чайник. Заварила чай. Села за кухонный столик, поставила две чашки, наполнила обе. В одну бросила два кусочку сахара. Затем остановилась.
- Мне без сахара, пожалуйста, - сказала мадам Трэйси.
Она поставила чашки рядом перед собой и сделала большой глоток чая-с-сахаром.
- Итак, - сказала она голосом, который все, знающие ее, определили бы как ее собственный, хотя они могли бы и не узнать его тона, холодного от ярости. – Предположим, ты расскажешь мне, из-за чего все это. И лучше бы причина была хорошей.
***
Содержимое грузовика рассыпалось по всему М6. Согласно бумагам, он перевозил рифленое железо, хотя двое патрульных с трудом верили в это.
- Что мне интересно, так это откуда взялась вся эта рыба? – спросил сержант.
- Я же говорил. Она упала с неба. Еду я по дороге на шестидесяти, и вдруг, бац!, двенадцатифунтовый лосось влетает через лобовое стекло. Я давлю на тормоза, и меня заносит прямо в это, - указал он на останки рыбы-молота под грузовиком, - и я врезаюсь в это. – Этим была тридцатифутовая гора рыбы всех форм и размеров.
- Вы пили, сэр? – спросил сержант, почти не надеясь на положительный ответ.
- Разумеется я не пил, дурень. Вы ведь видите рыбу, так?
На вершине горы довольно крупный осьминог вяло махнул им щупальцем. Сержант подавил желание ответить тем же.
Констебль пригнулся к полицейской машине и говорил по рации
- ...рифленое железо и рыба, южное шоссе М6 блокировано примерно в полумиле от 10й развилки. Придется закрыть всю южную трассу. Да.
Дождь усилился. Маленькая форель, чудом уцелевшая от падения, храбро поплыла к Бирмингему.
_________________________
[1] Кроме того раза, когда десять лет назад взывал к милосердию суда.
[2] Прежде – «Стрижка Лучше Остальных», прежде – «Законы Привлекательности», прежде – «Завей и Покрась», прежде – «Верные Цены», прежде – «Искусство Прически мистера Брайана», прежде – «Робинсон, Парикмахер», прежде – «Заказ Такси».
- Это было чудесно, - сказал Ньют.
- Хорошо, - отозвалась Анафема. – Земля вертится для всех. – Она поднялась с пола, оставив разбросанную на ковре одежду, и пошла в ванную.
Ньют поднял голос.
- Я хотел сказать, это действительно было чудесно. На самом деле действительно чудесно. Я всегда надеялся, что так будет, и так оно и было.
Раздался звук текущей воды.
- Что ты делаешь? – спросил он.
- Принимаю душ.
- А. – Он рассеяно подумал, всем ли нужно принимать душ после, или только женщинам. И он подозревал, что в этом как-то замешано биде.
- Знаешь что, - сказал Ньют, когда Анафема, закутавшись в мягкое розовое полотенце, вышла из ванной. – Мы можем сделать это еще раз.
- Нет, - сказала она, - не сейчас.
Она закончила вытираться и принялась собирать с пола вещи и одевать их на себя. Ньют, как человек, готовый скорее прождать в бассейне полчаса, пока не освободится раздевалка, чем переодеваться перед другим человеком, был слегка шокирован и глубоко взволнован.
Части ее тела то появлялись, то исчезали, точно руки фокусника; Ньют все пытался пересчитать ее соски, но это не удавалось, хотя ему было все равно.
- Почему? – спросил он. Он хотел было заметить, что много времени это не займет, но его внутренний голос отговорил его. Он довольно быстро вырос за короткое время.
Анафема пожала плечами – не самый простой жест, когда ты надеваешь удобную черную юбку.
- Она сказала, что это было только один раз.
Ньют два или три раза открыл рот, потом произнес:
- Нет. Черт возьми, нет. Она не могла предсказать этого. Я не верю.
Анафема, полностью одетая, подошла к своей картотеке, вытащила карточку и передала ему.
Ньют прочел ее, покраснел и молча передал обратно.
Дело было даже не в том, что Агнесс знала и записала все в недвусмысленных намеках. Просто за эти столетия различные Прибборы написали на полях воодушевляющие комментарии.
Она отдала ему сырое полотенце.
- Вот, - сказала она. – Поторопись. Я сделаю сэндвичей, и нам надо будет быть готовыми.
Он взял полотенце.
- И что делать?
- Прими душ.
Ага. Так это делают и женщины и мужчины. Он был рад, что разобрался с этим.
- Но тебе придется поторопиться, - сказала она.
- Почему? Нам что – нужно уйти из дома в ближайшие десять минут, пока он не взорвался?
- А, нет. У нас есть пара часов. Просто я использовала почти всю горячую воду. У тебя все волосы в штукатурке.
Буря за окнами Жасминового коттеджа стихала, и, держа перед собой точно щит розовое, сырое и уже не пушистое полотенце, Ньют бочком отправился принимать холодный душ.
***
Во сне Шэдвел парит высоко над зеленым лугом. Посреди высится огромная гора дров и сухих веток. А в нее воткнут деревянный шест. Мужчины, женщины и дети стоят вокруг с горящими глазами и пылающими щеками, все возбужденно чего-то ждут.
Внезапное волнение: десять мужчин ведут по лугу красивую женщину средних лет; в дни своей молодости она могла выглядеть просто впечатляюще, и в дремлющий разум Шэдвела пробралось слово «одухотворенно». Перед ней идет рядовой охотник на ведьм Ньютон Пульцифер. Нет, это не Ньют. Этот человек старше и одет в черную кожанку. Шэдвел с одобрением отметил старинную униформу майора охотников на ведьм.
Женщина залезает на костер, заводит руки за спину, и ее привязывают к шесту. Кострище поджигают. Она обращается к толпе, говорит что-то, но Шэдвел слишком высоко, чтобы слышать. Толпа подходит ближе к ней.
Ведьма, думает Шэдвел. Они сжигают ведьму. Да, именно таков верный порядок вещей. Именно так все и должно быть.
Только...
Теперь она смотрит прямо на него, и говорит:
- Тя это тоже касаеца, ты, старый глухой дурень.
Только она ведь умрет. Она сгорит заживо. И во сне Шэдвел понимает – это ужасная смерть.
Языки пламени поднялись выше.
А женщина смотрит вверх. Она смотрит прямо на него, хотя он и невидим. И она улыбается.
А потом взрыв.
Раскат грома.
Это был гром, проснувшись, подумал Шэдвел, но его не отпускало ощущение, будто кто-то до сих пор на него смотрит.
Он открыл глаза, и с различных полок будуара мадам Трэйси на него уставились тринадцать стеклянных глаз всевозможных пушистых лиц.
Он посмотрел в сторону, прямо в чьи-то глаза, пристально следящие за ним. Они были его собственными.
Ой, подумал он, енто один из етих случаев покедания-сваво-тела, я вижу самаго сибя, теперь мне точно конец...
И он начал совершать яростные движения, пытаясь добраться до своего тела, а потом, как обычно и бывает, все стало на свои места.
Шэдвел расслабился и задумался, зачем кому бы то ни было вешать зеркало на потолке в спальне. Он озадачено покачал головой.
Он слез с постели, обул ботинки и осторожно встал. Чего-то не хватало. Сигареты. Он опустил руку в карман, достал жестянку и начал скручивать сигарету.
Он знал, что ему снился сон. Шэдвел не помнил его, но вне зависимости от этого, чувствовал себя неуютно.
Он зажег сигарету. И увидел свою правую руку: совершенное оружие. Орудие Судного Дня. Он указал пальцем в одноглазого медвежонка на каминной полке.
- Паф, - сказал Шэдвел и сухо засмеялся. Он не слишком привык к этому и потому закашлялся, что означало, что он вернулся на круги своя. Ему хотелось что-нибудь выпить. Хорошую банку сгущенного молока.
У мадам Трэйси надеется.
Он потопал из ее будуара на кухню.
Рядом с кухней он остановился. Она с кем-то разговаривает. Мужчина.
- И что же вы хотите, чтобы я сделала? – спрашивала она.
- Ах ты, ведьмачка, - пробормотал Шэдвел. Похоже, у нее один из ее джентльменов.
- Если честно, дорогая леди, здесь мои планы несколько расплывчаты.
Шэдвел похолодел. Он влетел через занавесь и закричал:
- Содом и Гоморра! Пользоваться минутой беззащитности! Только через мой труп!
Мадам Трэйси подняла глаза и улыбнулась. Больше в комнате никого не было.
- Гидэон? – спросил Шэдвел.
- Кто? – переспросила мадам Трэйси.
- Один южанский педик, - ответил он, - я его слышал. Он был здесь, предлагал те всякое. Я слышал.
Рот мадам Трэйси открылся, и голос произнес:
- Не просто КАКОЙ-ТО Южанский Педик, сержант Шэдвел. Вполне ОПРЕДЕЛЕННЫЙ.
Шэдвел выронил сигарету. Он вытянул слегка трясущуюся руку и ткнул пальцем в мадам Трэйси.
- Демон, - взревел он.
- Нет, - ответила мадам Трэйси голосом демона. – Так, я знаю, что вы думаете, сержант Шэдвел. Вы думаете, что в любую секунду эта голова начнет вращаться, а я начну извергать гороховый суп. Ну, это не так. Я не демон. И я бы хотел, чтобы вы послушали, что я скажу.
- Умолкни, адоффоотродье, - приказал Шэдвел. – Я не слушаю тваих лживых речей. Ты знашь, что ето? Это рука. Пять пальцев. Одна ладонь. Утром аднаго из ваших уже изгнала. А терь убирайся из главы сей доброй женщны, или я изгоню тя в царство, что грядет.
- В этом-то и проблема, мистер Шэдвел, - сказала мадам Трэйси своим голосом. – Царство грядет. Уже скоро. В этом-то все и дело. Мистер Азирафаль рассказывал мне об этом. И потому, хватит глупить, присядьте, выпейте чаю, и он все вам объяснит.
- Ни стану я слюхать ети бесовские льстивые речи, женщина, - отозвался Шэдвел.
Мадам Трэйси улыбнулась.
- Ну же, глупенький, - произнесла она.
С чем-либо другим он мог совладать.
Он сел.
Но руку не опустил.
***
Мерцающие впереди знаки предупреждали, что дорога на юг закрыта, а выросший лесок оранжевых конусов направлял автомобилистов на кооптированную северную трассу. Другие знаки приказывали снизить скорость до тридцати миль в час. Полицейские машины собирали водителей, точно краснополосые пастушьи собаки.
Четверо байкеров игнорировали все знаки, конусы и полицейские машины и ехали по пустой М6. Четверо других байкеров чуть позади них слегка сбавили скорость.
- А может нам, э, остановиться или еще что? – спросил Действительно Крутые Люди.
- Ага. Может, там пробка, - кивнул Наступить в Собачь Дерьмо (прежде - Все Иностранцы, Особенно Французы, прежде - Вещи, Которые Не Работают Нормально, Даже Если Хорошенько по Ним Стукнуть, так и не ставший Безалкогольным Пивом, недолго пробывший Стеснительными Личными Проблемами, ранее известный как Сказз).
- Мы – Четверо других Всадников Апокалипсиса, - произнес Т.Т.П. – Мы делаем то же, что и они. Мы едем за ними.
Они ехали на юг.
***
- Этот мир будет только наш, - говорил Адам. – Другие люди все вечно путали, но мы избавимся от этого и начнем все заново. Разве это не будет здорово?
- Вы, я полагаю, знакомы с Откровением? – спросила мадам Трэйси голосом Азирафаля.
- Ага, - кивнул Шэдвел, хотя это было не так. Его познания в Библии начинались и заканчивались Исходом, главой двадцать второй, восемнадцатым стихом, где говорилось о Ворожеях, страданиях, и почему не следует этим заниматься. Однажды он заглянул в девятнадцатый стих, где говорилось о предании смерти скотоложцев, но решил, что это несколько вне его юрисдикции.
- Тогда вы слышали об Антихристе?
- Ага, - кивнул Шэдвел, однажды посмотревший фильм об этом. Что-то насчет того, как падающее стекло отрезало людям головы, насколько он помнил. Ни одной нормальной ведьмы. Он заснул на середине.
- Антихрист сейчас живет на земле, сержант. По его воле грядет Армагеддон, Судный День, даже если он сам об этом не догадывается. Рай и Ад готовятся к войне, и в этом будет мало приятного.
Шэдвел только хмыкнул.
- Я не вправе действовать в этой ситуации, сержант. Но, я уверен, вы, сержант, понимаете, что ни один здравомыслящий человек не допустит надвигающегося разрушение мира. Я прав?
- Ага. Допустим, - кивнул Шэдвел, глотнув сгущенного молока из ржавой банки, которую мадам Трэйси нашла под раковиной.
- В таком случае, сделать можно только одно. А вы – единственный человек, на которого я могу положиться. Антихриста необходимо убить, сержант Шэдвел. И вы должны это сделать.
Шэдвел нахмурился.
- Ну, уж я не наю, - ответил он. – Армия охотников на ведьм убивает только ведьм. Ет одно из правил. И, кэшно, демонов и чертей.
- Но, но Антихрист – гораздо больше, чем просто ведьма. Он... он ВЕДЬМА. В нем столько ведьмовского, сколько можно представить.
- А от него будет сложнее избавица, чем, допустим, от демона? – спросил Шэдвел.
- Не намного, - ответил Азирафаль, которому, дабы изгнать демона, требовалось лишь сурово намекнуть, что у него, Азирафаля, есть дела, и вообще – не поздновато ли? А Кроули всегда понимал намек.
Шэдвел посмотрел на свою правую руку. Он колебался.
- Этот Антихрист – скока у него сосков?
[MORE]Цель оправдывает средства, подумал Азирафаль. А дорога в Ад вымощена благими намерениями [1]. И он соврал, весело и убеждающее:
- Множество. Целая уйма. Его грудь просто покрыта ими – по сравнению с ним даже Диана Эфесская выглядит совершенно бес-сосково.
- Не знаю, кто такая эта ваша Диана, - произнес Шэдвел, - но если он ведьма, а мне кааца, что так и есть, то, раз уж я – сержант АОВ, я ваш человек.
- Хорошо, - сказал Азирафаль через мадам Трэйси.
- Я не уверена, стоит ли убивать, - проговорила сама мадам Трэйси. – Но если дело в этом человеке, этом Антихристе, или во всех остальных, то, полагаю, особого выбора у нас нет.
- Именно, дорогая леди, - ответила она. – Итак, сержант Шэдвел. У вас имеется оружие?
Шэдвел потер левой рукой правую, сжимая и разжимая кулак.
- Ага, - сказал он. – Вот это. – И он поднес два пальца к губам и тихонько дунул на них.
За этим последовала пауза.
- Рука? – спросил Азирафаль.
- Ага. Ужсное оружье. С тобой-то вышло, адовотродье, а?
- А нет ли чего-нибудь более, э, реального? Может, Золотой Кинжал Меггидо? Или Клинок Кали?
Шэдвел покачал головой.
- У мя есть несколько булавок, - предложил он. – И ружье полковника ОВ Не-Вкуси-Твари-Живой-Ворожбой-Не-Занимайся-И-В-Будущее-Не-Смотри Дарлимпла... Его можно зарядить серебряными пулями.
- Это против оборотней, полагаю, - отозвался Азирафаль.
- Чеснок?
- От вампиров.
Шэдвел пожал плечами.
- Йэх, нуу, у мя все равно нету нормальных пуль. Но оно будет стрелять чем угодно. Я принесу.
И он пошаркал прочь, раздумывая: зачем мне какое-то оружие? Я человек с рукой.
- Итак, милая леди, - произнес Азирафаль. – Полагаю, у вас имеется надежное транспортное средство?
- О, да, - кивнула мадам Трэйси. Она вышла из кухни, взяла розовый мотоциклетный шлем с нарисованным цветком подсолнуха и надела на голову, застегнув под подбородком. Она порылась в шкафу, извлекла три или четыре сотни целлофановых пакетов, кипу пожелтевших газет и пыльный ярко-зеленый шлем с надписью «БЕСПЕЧНЫЙ ЕЗДОК», подаренный ее племянницей Петулой двадцать лет назад.
Вернувшийся с ружьем Шэдвел недоверчиво уставился на нее.
- Не знаю, на что вы так смотрите, мистер Шэдвел, - сказала она. – Он стоит внизу у дороги. – Она передала ему шлем. – Вы должны надеть это. Таков закон. Не думаю, что на скутере можно ехать втроем, даже если двое, э, есть одно. Но дело важное. И я уверена, вы будете в полном порядке, если будете крепко держаться за меня. – И она улыбнулась. – Разве не весело будет?
Шэдвел побледнел, что-то невнятно пробормотал и надел зеленый шлем.
- Что вы сказали, мистер Шэдвел? – Мадам Трэйси строго посмотрела на него.
- Я сказал, да закидат те Диавол брюховицу тваю землею, - повторил Шэдвел.
- Довольно говорить подобные вещи, мистер Шэдвел, - произнесла мадам Трэйси и повела его вниз по лестнице на улицу, где их двоих, ну, скажем, троих, ждал старенький скутер.
***
Грузовик перекрывал дорогу. Как и рифленое железо. И тридцатифутовая гора рыбы. Более эффектно перекрытых дорог сержант еще не видел.
От дождя лучше не становилось.
- Когда, наконец, появятся эти бульдозеры? – прокричал он в рацию.
- Мы хррррк все, что хррррк, - последовал ответ.
Он почувствовал, как что-то дернуло отворот его брюк, и посмотрел вниз.
- Лобстеры? – Он подпрыгнул, и отскочил, и взлетел на крышу полицейской машины. – Лобстеры, - повторил он. Их было около тридцати, причем некоторые – более двух футов длиной. Большая часть ползла вверх по шоссе; полдюжины остановились изучить полицейскую машину.
- Что-то не так, сержант? – спросил констебль, записывавший на обочине показания водителя грузовика.
- Я просто не люблю лобстеров, - мрачно сказал сержант, закрыв глаза. – В дрожь бросают. Слишком много ног. Я просто посижу здесь, а ты мне скажи, когда они все уйдут.
Под дождем он уселся на крыше машины, чувствуя, как сквозь брюки просачивается вода.
Раздался низкий гул. Гром? Нет. Он непрерывен и все приближается. Мотоциклы. Сержант открыл один глаз.
Господи Иисусе!
Их четверо, а скорость – более ста. Он собирался было уже слезть, махать им, кричать, но они пронеслись мимо, прямо к перевернутому грузовику.
Он ничего не мог поделать. Он снова закрыл глаза и прислушался, ожидая удар. Он слышал, как они приближаются. Потом:
Ффуууш.
Ффуууш.
Ффуууш.
И голос в его голове произнес:
Я ВАС ДОГОНЮ.
(- Видали? – спросил Действительно Крутые Люди. – Они пролетели прямо над ней!
- Круто! – отозвался Т.Т.П. – Если они могут, то и мы тоже!)
Сержант распахнул глаза. Он повернулся к констеблю и открыл рот.
Констебль проговорил:
- Они. Они и впрямь. Они пролетели прямо...
Бац. Бац. Бац.
Шлеп.
Последовал новый дождь из рыбы, хотя он был гораздо короче, и его было проще объяснить. Из большой горы рыбы слабо махала рука в черной кожанке. Колесо мотоцикла безнадежно вращалось.
Это был Сказз, почти потерявший сознание; он понимал, что, если он и ненавидит что-то даже больше, чем французов, так это быть по шею в рыбе и с, похоже, сломанной ногой. Это он действительно ненавидел.
Он хотел сказать Т.Т.П. о своей новой роли, но не мог пошевелиться. Вверх по рукаву ползло что-то мокрое и скользкое.
Позже, когда его вытащили из рыбы, и он увидел остальных, с головой накрытых одеялами, он понял, что им уже слишком поздно что-либо говорить.
Вот почему они не были в Откровении, о котором все говорил Пигбог. Они так и не доехали.
Сказз что-то пробормотал. Сержант наклонился к нему.
- Не пытайся говорить, сынок, - сказал он. – Сейчас приедет «Скорая».
- Слушайте, - прохрипел Сказз. – Должен сказать очень важное. Четыре Всадника Апокалипсиса... они настоящие ублюдки, все четверо.
- Он в бреду, - пояснил сержант.
- Вот уж нет. Я Люди, Изгвазданные Рыбой, - прохрипел Сказз и отключился.
***
Дорожная сеть Лондона в сотни раз сложнее, чем можно представить.
Это не зависит от влияний демонов или ангелов. Скорее, от географии, истории и архитектуры.
Большей частью это идет на пользу людям, хотя они ни за что не поверят в это.
Лондон не был спроектирован для машин. Если уж на то пошло, он не был спроектирован и для людей. Он, вроде как, просто появился. Это создало проблемы, и решения, которые приводили к новым проблемам через пять, десять, или сто лет.
Последним решением стала М25: автострада, неровным кольцом окружившая город. До сих пор проблемы были довольно просты – вещи устаревали до того, как их успевали закончить, пробки на дорогах появлялись ещё до того, как прокладывались дороги, и тому подобное.
В настоящее время проблемой было то, что М25 не существовало; во всяком случае, не в обычном пространственном отношении. Ряды машин, не ведавших об этом, или пытавшихся найти другие выезды из города, стекались к центру со всех сторон. Впервые за свою историю Лондон был полностью закупорен. Город стал одной гигантской пробкой.
Теоретически, автомобиль представляет собой ужасно быстрый способ перемещения из пункта А в пункт Б. С другой стороны, автомобильные пробки предоставляют вам ужасающую возможность оставаться на месте. Во мгле, под дождем, пока какофония гудков вокруг вас становится все громче и раздражительнее.
Кроули это начинало бесить.
Он попытался перечитать записи Азирафаля, и пролистать пророчества Агнесс Безум, и серьезно обо всем поразмыслить.
Его выводы были следующими:
1) Приближается Армагеддон.
2) С этим Кроули ничего поделать не может.
3) Это случится в Тэдфилде. Или, по крайней мере, начнется. Потом он произойдет повсюду.
4) Кроули был в черных списках Ада [2]
5) Азирафаль – насколько он мог судить – был отстранен от дел.
6) Все было в черных, мрачных, ужасных тонах. Света в конце туннеля нет, а если и есть, то это приближающийся поезд.
7) С тем же успехом он мог найти приятный ресторанчик и напиться до потери пульса, пока мир подходит к концу.
8) И все же...
Здесь-то все и расходилось.
Потому что, не смотря на все это, Кроули был оптимистом. Если и была твердокаменная уверенность, что поддерживала его в темные времена – он вскользь вспомнил о четырнадцатом веке – так это полная гарантия, что он все же выберется; что вселенная присмотрит за ним.
Итак, значит, Ад следует по пятам. Значит, миру скоро придет конец. Холодная Война закончилась, и вскоре начнется Великая Битва. Значит, ставки против него взлетели выше, чем фургон хиппи, накачавшихся «Старого Бальзама Оулсли». Шанс все-таки есть.
Все дело в том, чтобы быть в нужном месте в нужное время.
Нужным местом был Тэдфилд. В этом он был уверен частично из книги, частично – каким-то другим чувством: на его мысленной карте мира Тэдфилд пульсировал точно мигрень.
Нужное время – добраться туда раньше конца света. Он взглянул на часы. У него есть два часа, чтобы доехать до городка, хотя сейчас, возможно, даже нормальное течение времени пошатнулось.
Кроули бросил книгу на соседнее сиденье. Отчаянные времена требуют отчаянных мер: за шестьдесят лет он ни разу не поцарапал «Бентли».
Какого черта.
Он неожиданно сдал назад, слегка помяв бампер красного «Рено-5», стоявшего за ним, и выехал на тротуар.
Он включил фары и бибикнул.
Любому пешеходу этого предупреждения, что он едет, должно быть достаточно. И, если они не смогут убраться с дороги... ну, через пару часов это не будет иметь никакого значения. Может быть. Наверное.
- Хей-хо, - сказал Антони Кроули и поехал прочь.
***
В комнате сидели шесть женщин и четверо мужчин, и перед каждым стоял телефон и лежала толстая стопка распечаток с именами и телефонными номерами. Рядом с каждым номером было записано, присутствовал ли вызываемый абонент дома, происходило ли соединение, и, что более важно, жаждал ли кто-либо, подошедший к телефону, впустить в свою жизнь изоляцию с помощью пустой стены.
Большинство отказывались.
Десять человек, натянуто улыбаясь, час за часом льстили, умоляли, сулили. Между звонками они делали пометки, потягивали кофе и дивились на дождь, стоявший стеной за окнами. Они оставались на своих местах, как оркестр на «Титанике». Если в такую погоду ты не можешь продать двойной стеклопакет, то ты никогда не продашь его.
Лиза Морроу говорила:
- ...И если вы мне позволите закончить, сэр, и, да, я понимаю, сэр, но если вы только... – и, поняв, что он повесил трубку, она произнесла: - Да и пошел ты, сопляк.
Она опустила трубку.
- Еще одна ванна, - объявила она своим сослуживцам. Лиза с отрывом вела в «Вытаскивании из Ванной», и ей не хватало лишь пары очков, чтобы выиграть еженедельный приз «Прерывания Соития».
Она набрала следующий номер в списке.
Лиза никогда не намеревалась быть продавцом по телефону. В действительности она хотела стать всемирно известным организатором вечеринок, но она так и не сдала экзамены первого уровня сложности.
Учись она прилежнее, чтобы стать всемирно известным организатором вечеринок, или ассистентом дантиста (второй вариант профессии), или хоть кем-нибудь еще, а не продавцом по телефону именно в этом офисе, она прожила бы долгую и более насыщенную жизнь.
Может, и не на такую уж долгую, раз настал День Армагеддона, но длиннее, по крайней мере, на несколько часов.
И все, что ей нужно было сделать, это не звонить по следующему номеру, который она только что набрала, который в лучших традициях списков почтовых рассылок был отмечен на ее листе как дом мистера А. Дж. Коулли в Мэйфэр.
Но она набрала его. И подождала четыре гудка. И сказала:
- Вот черт, опять автоответчик. - И собралась было повесить трубку.
Но что-то вылезло из наушника. Что-то очень большое и сильно разъяренное.
Оно было похоже на личинку мухи. Огромную разъяренную личинку, состоящую из тысяч маленьких, извивающихся, вопящих личинок; миллионы крошечных личиночных ртов яростно открывались и закрывались, и все они вопили «Кроули».
Личинка перестала кричать. Слепо закрутилась, словно рассматривая, где оказалась.
А потом распалась на части.
Она разлетелась на тысячи и тысячи извивающихся серых личинок. Они растеклись по ковру, вверх по столу, по Лизе Морроу и ее девяти коллегам; они хлынули в их рты, в ноздри, в легкие; они вбуравливались в их плоть и глаза, и мозги, и другие органы, размножаясь, заполняя комнату ужасным месивом извивающейся плоти и грязи. А потом начали собираться воедино, в огромное существо, что заполнило комнату от пола до потолка.
Открылся рот, от каждой из почти-губ тянулось что-то липкое и склизкое, и Хастур произнес:
- Этого мне не хватало.
Полчаса, проведенные в автоответчике наедине с одним лишь сообщением Азирафаля, не улучшили его настроения.
И уж тем более его не радовала перспектива объяснять в Аду, почему он не вернулся полчаса назад и, что более важно, почему с ним нет Кроули.
Ад не приветствовал неудачи.
Однако плюсом было то, что он знал, о чем сообщал Азирафаль. Это знание, возможно, могло купить ему его дальнейшее существование.
В любом случае, полагал он, даже если он и предстанет пред возможным гневом Темного Совета, то не на голодный желудок.
Комната наполнилась густым серным дымом. Когда он развеялся, Хастура уже не было. В комнате ничего не осталось, кроме десяти скелетов без единого кусочка мяса, и нескольких лужиц расплавленного пластика со сверкающими здесь и там металлическими фрагментами, которые, возможно, когда-то были телефонами. Гораздо лучше быть ассистентом дантиста.
Но, если посмотреть с другой стороны, все это лишь доказывает, что зло содержит в себе семя саморазрушения. В данный момент по всей стране люди, которые в ином случае стали бы чуть более раздраженными и обозленными, что их вытащили из ванны, или что им неправильно прочли их имена, наоборот, пребывали в спокойствии и гармонии с миром. В результате действий Хастура по стране побежала возрастающая волна добра, и миллионы людей, которые в ином случае испытывали бы незначительные страдания души, избегли их. Так что, все в порядке.
***
Машину было не узнать. Едва ли нашелся бы хоть дюйм непомятого металла. Обе передние фары были разбиты. Колпаки на колесах давно пропали. Она была похожа на ветерана сотни гонок на выживание.
Мостовые – это ужасно. Подземные пешеходные переходы – еще хуже. Но хлеще всего было пересекать Темзу. По крайней мере, он предусмотрительно поднял все стекла.
И все же, он здесь.
Через пару сотен ярдов он будет на М40 – довольно свободной трассе до Оксфордшира. Было лишь одно но: вновь между Кроули и дорогой вставала М25. Вопящая раскаленная лента боли и черного света[3].
Одегра. Ничто не может пересечь ее и остаться в живых.
По крайней мере, ничто смертное. И он не был уверен, что она сделает с демоном. Она не убьет его, но вряд ли будет приятно.
Перед эстакадой стояла полицейская застава. Сгоревшие обломки – а некоторые все еще горели – свидетельствовали о судьбе тех машин, что пытались проехать по эстакаде над темной дорогой.
Полицейские на казались счастливыми.
Кроули включил вторую передачу и дал газу.
Он прошел заставу на шестидесяти. Это была легкая часть.
Внезапные самовозгорания людей отмечаются по всему миру. Вот кто-то довольно счастливо бредет по жизни, а через минуту – печальная фотография горстки пепла и одинокой чудом уцелевшей руки или ноги. Внезапные самовозгорания машин так же документируются.
Какой бы ни была статистика, она только что выросла на один процент.
Кожаные сиденья начали дымить. Смотря прямо перед собой, Кроули нащупал левой рукой «Хорошие и Аккуратные Предсказания Агнесс Безум» и переложил ее на колени. Он надеялся, что она предсказала и это[4].
Потом огонь объял машину.
Он должен ехать.
На другой стороне эстакады была еще одна полицейская застава, не пропускавшая машины в Лондон. Они смеялись над историей, только что сообщенной по радио, как коп-мотоциклист на М6 преследовал угнанную полицейскую машину, водителем которой оказался огромный осьминог.
Некоторые полисмены поверят чему угодно. Но не столичная полиция. Столичники - самые упертые, самые циничные прагматики, самые упрямые, приземленные полицейские Британии.
Чтобы удивить столичного копа, потребуется очень многое.
Например, огромная, побитая машина, которая представляет собой ни что иное, как огненный шар, пылающий, ревущий, искореженный металлолом Ада, за рулем которого посреди пламени сидит ухмыляющийся лунатик в темных очках; машина, оставляющая за собой хвост густого черного дыма, идущая прямо на них сквозь хлещущий дождь и ветер на восьмидесяти милях в час.
Подобное будет действовать всегда.
***
Карьер был центром спокойствия в бушующем мире.
Гром не просто рокотал, он разрывал воздух на части.
- Скоро еще кое-кто подъедет из моих друзей, - повторил Адам. – Они приедут, и можно будет начинать.
Пес завыл. Это был уже не вой одинокого волка, а странные всхлипывания маленькой собачки, попавшей в большую беду.
Пеппер сидела, уставившись на свои коленки.
Казалось, у нее было что-то на уме.
Наконец, она подняла взгляд и посмотрела прямо в серые пустые глаза Адама.
- А что будет у тебя, Адам? – спросила она.
Звуки бури перекрыла внезапная звенящая тишина.
- Что? – переспросил Адам.
- Ну, ты ведь поделил мир, так, и у каждого из нас будет своя часть – а у тебя что будет?
Тишина звенела, точно арфа, высоко и звонко.
- Ну да, - произнес Брайан. – Ты никогда не говорил нам, какую часть ты возьмешь.
- Пеппер права, - кивнул Венслидейл. – По мне, так не так много осталось, если мы возьмем себе все те страны.
Рот Адама открылся и захлопнулся.
- Что? – спросил он.
- Какая часть будет у тебя, Адам? – повторила Пеппер.
Адам уставился на нее. Пес перестал выть и обратил на своего хозяина пристальный, задумчивый дворняжий взгляд.
- Й-я? – переспросил он.
Тишина тянулась и тянулась, одна нота, что заглушала все шумы мира.
- Но у меня будет Тэдфилд, - сказал Адам.
Они уставились на него.
- И, и Нижний Тэдфилд, и Нортон, и Нортонский лес...
Они все еще смотрели.
Взгляд Адама бегал по их лицам.
- Это все, чего я когда-либо хотел, - сказал он.
Они покачали головами.
- Я могу оставить их себе, если хочу, - добавил Адам с угрюмым вызовом в голосе, а на краю вызова появилось неожиданное сомнение. – Я могу их и лучше сделать. Улучшить деревья для лазанья, пруды, улучшить...
Его голос затих.
- Не можешь, - категорически произнес Венслидейл. – Они не такие как Америка и все остальное. Они по-настоящему настоящие. И в любом случае, они принадлежат всем нам. Они наши.
- И ты не можешь сделать их лучше, - добавил Брайан.
- И даже если бы ты так сделал, мы бы узнали, - кивнула Пеппер.
- А, ну, если это все, что вас беспокоит, то не волнуйтесь, - беспечно произнес Адам, - потому что я просто могу заставить вас делать все, что я захочу...
Он замолк, с ужасом внимая тому, что говорит. Они попятились.
Пес накрыл свою голову лапами.
Адам олицетворял собой падение империи.
- Нет, - горячо заговорил он. – Нет. Вернитесь! Я приказываю!
Они застыли на полушаге.
Адам уставился на них.
- Нет, я не... – начал он. – Вы мои друзья...
Его тело содрогнулось. Голова откинулась назад. Он поднял руки и ударил кулаками в небо.
Его лицо исказилось. Мел треснул под его кедами.
Адам открыл рот и закричал. Горло обычного смертного человека не способно издать подобный звук; крик вырвался из карьера, слился с бурей, завертел облака, придавая им новые и неприятные формы.
Он летел и летел.
Он раздавался по всей вселенной, которая гораздо меньше, чем представляется физикам. Он покачнул небесные сферы.
Он говорил о потере, и не прекращался очень долго.
А потом он замолк.
Что-то ушло.
Адам опустил голову. Его глаза открылись.
Что бы ни стояло в карьере до этого, сейчас там был Адам Малой. Более умудренный Адам Малой, но тем не менее. Может, даже больше Адама Малого, чем было прежде.
Ужасающую тишину сменило более привычное молчание, простое отсутствие шума.
Освобожденные Они прижались к меловой скале, пристально смотря на него.
- Все в порядке, - тихо сказал Адам. – Пеппер? Венсли? Брайан? Вернитесь. Все в порядке. Все нормально. Теперь я знаю все. И вы должны мне помочь. Иначе все это случится. Все это произойдет на самом деле. Все это случится, если мы чего-нибудь не предпримем.
***
Водопроводная труба Жасминового коттеджа дергалась и гремела, и поливала Ньюта водой цвета светлого хаки. И она была холодной. Пожалуй, это был самый холодный душ, который когда-либо принимал Ньют.
Лучше от него не стало.
- Небо красное, - заметил он, спустившись вниз. Он ощущал себя немного маньяком. – В половине пятого вечера. В августе. Что это означает? Выражаясь словами восхищенных моряков? Я имею в виду, если алое ночное небо восхищает моряка, то что должно радовать человека, который управляет компьютером на супертанкере? Или это пастухи радуются ночью? Я не помню.
Анафема заметила штукатурку в его волосах. Душ здесь не помог; он просто размочил ее, и она расползлась по всей голове, так что казалось, будто на Ньюте белая шляпа с волосами.
- Сильно же ты ударился, - сказала она.
- А, это когда я стукнулся головой о стену. Помнишь, когда ты...
- Да. – Анафема вопросительно посмотрела в разбитое окно. – Ты бы сказал, что оно кроваво-красное? – спросила она. – Это важно.
- Вряд ли, - ответил Ньют. – Не совсем кровавое. Скорее, розоватое. Наверное, из-за бури поднялось много пыли.
Анафема рылась в «Хороших и Аккуратных Предсказаниях Агнесс Безум».
- Что ты делаешь? – спросил он.
- Пытаюсь найти перекрестные ссылки. Я все никак не могу...
- Не думаю, что это понадобится, - сказал Ньют. – Я знаю, что означает остальное в 3477. Я понял это, когда...
- То есть – ты знаешь, что это значит?
- Я видел это, когда ехал сюда. И не кричи так. У меня голова раскалывается. Я говорю, что видел. Это написано у этой вашей авиабазы. Мирт тут ни при чем. «Наше Дело – Мир». Вроде тех слоганов, что пишут у въезда на авиабазы. Ну, знаешь: САК 8657745 Эскадрильи, Вопящие Синие Дьяволята, Наше Дело – Мир. Такие штуки. – Ньют сжал голову руками. Эйфория определенно отпускала. – Если Агнесс права, то сейчас какой-то псих сейчас готовит все ракеты и открывает стартовые шахты. Или что там.
- Ничего подобного, - твердо заявила Анафема.
- Да неужели? Я видел фильмы! Назови хоть одну причину, почему ты так уверена.
- Там нет никаких бомб. Или ракет. Все в округе знают это.
- Но это же авиабаза! Там есть посадочные полосы!
- Только для транспортных самолетов. У них есть только коммуникационные приборы. Радио и все такое. Ничего взрывоопасного.
Ньют уставился на нее.
__________________
[1] Это не совсем так. Дорога в Ад вымощена замороженными коммивояжерами. На выходных многие из юных демонов катаются по ним на коньках.
[2] Не то чтобы в Аду были другие.
[3] Это не совсем оксюморон. Это цвет, идущий за ультрафиолетовым. Технически, он называется инфрачерным. Его довольно легко увидеть в экспериментальных условиях. Для этого выберите твердую кирпичную стену и, с хорошего разбега, бросьтесь на нее вперед головой.
Цвет, который вспыхнет за вашими глазами, за болью, прямо перед тем, как вы умрете, и есть инфрачерный.
[4] Она предсказала:
Улица огня будет вапить, черная колесница Змия будет гареть, и Кралева ни будет болше песен петь.
Большинство членов семьи соглашались с Гелатли Приббор, написавшей в 1830х короткую монографию, объясняя это как метафору на изгнание иллюминатов Адама Вейсгаупта из Баварии в 1785.
Вот он, Кроули, едет на 110 милях в час по М40 в сторону Оксфордшира. Даже самый невнимательный наблюдатель заметит в нем несколько странных вещей. Сжатые зубы, к примеру, или слабое красное мерцание из-под темных очков. И машина. Машина определенно была недвусмысленным намеком.
Кроули начал свой путь в «Бентли», и будь он проклят, если не окончит его в том же Бентли. Хотя даже такой автоман, у которого есть собственная пара мотоциклетных очков, не признал бы в машине старинный «Бентли». Только не теперь. Он бы вообще не узнал в этом «Бентли». И лишь на пятьдесят процентов был бы уверен, что это когда-то было машиной.
Для начала, на нем не осталось краски. Он все еще был черным там, где не был ржавого, размазанного красновато-бурого оттенка, но это был тусклый угольно-черный цвет. Он ехал в собственном огненном шаре, точно космическая капсула, особенно тяжело входящая в атмосферу.
Вокруг металлических ободьев колес остался тонкий слой запекшейся, расплавленной резины, но то, что колеса все еще как-то вращались в дюйме над дорогой, похоже, не слишком воздействовало на подвеску.
Автомобиль давно должен был развалиться на части.
Именно усилие сдерживать все вместе заставляло Кроули сжимать зубы, а биоспатическая обратная связь объясняла ярко-красные глаза. Это и необходимость помнить, что нельзя дышать.
Он не чувствовал себя так с четырнадцатого столетия.
***
Атмосфера в карьере теперь была дружелюбнее, но все еще оставалась напряженной.
- Вы должны помочь мне разобраться с этим, - говорил Адам. – Люди тысячелетиями пытались все выяснить, но мы должны покончить с этим прямо сейчас.
Они вежливо закивали.
- Понимаете, дело, - продолжал Адам, - дело в том, что... ну, вы же знаете Жирного Джонсона.
Они закивали. Все Они знали Жирного Джонсона и членов другой шайки Нижнего Тэдфилда. Они были старше и довольно противными. Редко когда неделя проходила без драки.
- Ну, - сказал Адам, - мы всегда побеждаем, так?
- Почти всегда, - поправил Венслидейл.
- Почти всегда, - повторил Адам. – И...
- По крайней мере, больше половины раз, - вставила Пеппер. – Потому что, помните, поднялся такой шум из-за этого вечера у стариков, когда мы...
- Это не считается, - возразил Адам. – Их отругали так же, как и нас. И вообще, старикам должно нравиться слушать, как играют дети. Читал где-то об этом, и я не понимаю, почему нужно нас ругать только из-за того, что у нас неправильные старики... – Он остановился. – В общем... мы лучше них.
- А, мы лучше, - согласилась Пеппер. – Здесь ты прав. Мы уж точно лучше. Просто мы не всегда побеждаем.
- Предположим, - медленно проговорил Адам, - что мы их хорошенько взгрели. И... и отправили их отсюда, или еще что. В общем, чтобы в Нижнем Тэдфилде не было никаких других банд, кроме нас. Что вы думаете об этом?
- Хочешь сказать, чтоб он... помер? – спросил Брайан.
- Нет. Просто... просто уехал.
Они задумались. Жирный Джонсон был частью их жизни с тех пор, как они были достаточно большими, чтобы бить друг друга игрушечным паровозиком. Они пытались представить себе мир без Жирного Джонсона.
Брайан потер нос.
- Думается, без него было бы просто здорово, - сказал он. – Помните, что он сделал на моем дне рождения? А неприятности из-за этого были у меня.
- Не знаю, - произнесла Пеппер. – По-моему, без старого Жирного Джонсона и его банды не было бы так интересно. Если подумать. Мы не плохо проводили время с Жирным Джонсоном и Джонсонитами. Нам, наверное, придется найти другую банду. Или еще что.
- По мне, - заявил Венслидейл, - так если поспрашивать людей в Нижнем Тэдфилде, они бы сказали, что было бы лучше без Джонсонитов и Их.
Это удивило даже Адама. Венслидейл стоически продолжал:
- Старики так скажут. И Сборщ. И...
- Но мы же хорошие... – начал Брайан. Он помедлил. – Ну, ладно, - согласился он, - но готов поспорить, они думают, что без всех нас было бы куда как скучнее.
- Да, - кивнул Венслидейл. – Именно это я и хотел сказать.
- Здешние не хотят, чтобы тут были мы или Джонсониты, - сердито продолжал он, - как они постоянно выговаривают нам, когда мы просто катаемся на велеках или досках по тротуарам и слишком шумим. Этот как в исторических книжках пишут. Сума на оба ваши дома.
За этим последовала тишина.
- Одна из таких синих, - наконец произнес Брайан, - с надписью «Собственность Адама Малого», или как?
Обычно, когда Они были в настроении, подобная фраза могла вызвать бурное обсуждение минут на пять, но Адаму казалось, что сейчас не время.
- Так вы говорите, - подвел он итог тоном председателя, - что ничего хорошего не выйдет, если Жирный Джонсон победит Их, или наоборот?
- Точно, - отозвалась Пеппер. – Ведь, - добавила она, - если мы победим их, мы станем своими же злейшими врагами. И мы с Адамом окажемся против Брайана и Венсли. – Она села. – Каждому нужен Жирный Джонсон, - сказала она.
- Да, - кивнул Адам. – Так я и думал. Ничего хорошего не будет, если кто-то победит. Так я и думал, - Он смотрел на Пса, или сквозь Пса.
- По-моему, все просто, - произнес Венслидейл. – Не понимаю, почему понадобились тысячи лет, чтобы разобраться в этом.
- Это потому, что те, кто пытался все выяснить, были мужчинами, - многозначительно заявила Пеппер.
- Не пойму, зачем тебе вставать на эту сторону, - заметил Венслидейл.
- Разумеется, так нужно, - отозвалась Пеппер. – Каждый должен занимать чью-то сторону.
Адам, казалось, принял решение.
- Да. Но я думаю, можно занять собственную сторону. Пожалуй, надо браться за велеки, - тихо сказал он. – Нам стоит поговорить кое с кем.
***
«Путпутпутпутпутпут» – тарахтел скутер мадам Трэйси. По улице пригородного Лондона, забитой машинами, такси и красными лондонскими автобусами, двигался только он.
- Я никогда еще не видела подобной пробки, - сказала мадам Трэйси. – Думаю, произошла авария.
- Вполне возможно, - ответил Азирафаль. А потом: - Мистер Шэдвел, если вы не будете держаться за меня, вы упадете. Эта штука не подходит для двоих.
- Троих, - пробормотал Шэдвел, держась одной побледневшей рукой за сиденье, а второй за ружье.
- Мистер Шэдвел, я повторять не буду.
- Тада надо остановицца, шоб я мог пристроить свае оружье, - вздохнул Шэдвел.
Мадам Трэйси тихонько хихикнула, но остановилась у обочины.
Шэдвел недовольно обхватил мадам Трэйси руками, а ружье устроил между ними, точно дуэнью.
Минут десять они молча ехали под дождем, «путпутпутпутпут», мадам Трэйси аккуратно прокладывала свой путь между машинами и автобусами.
Мадам Трэйси опустила взгляд на спидометр – какая глупость, подумала она, ведь он сломался в 1974м, и даже перед тем не особенно хорошо работал.
- Дорогая леди, как быстро, по-вашему, мы движемся? – спросил Азирафаль.
- А что?
- Мне кажется, пешком было бы чуть быстрее.
- Ну, со мной одной он едет на пятнадцати милях в час, но с мистером Шэдвелом получается, нуу, около...
- Четырех или пяти миль в час, - перебила она себя.
- Пожалуй, да, - согласилась она.
Сзади откашлялись.
- Ты могёшь попридержать ету адскую машину, жнщна? – осведомился пепельный голос. В дьявольском пантеоне, который Шэдвел, разумеется, ненавидел всеми фибрами, он лелеял особое отвращение к демонам скорости.
- В таком случае, - сказал Азирафаль, - до Тэдфилда мы доберемся где-то часов за десять.
Мадам Трэйси задумалась.
- А далеко этот Тэдфилд?
- Около сорока миль.
- Эмм, - высказалась мадам Трэйси, однажды съездившая навестить свою племянницу в Финчли в нескольких милях от Лондона, но потом она села на автобус, потому что на обратном пути скутер начал издавать какие-то странные звуки.
- ...мы должны ехать где-то на семидесяти милях в час, если хотим успеть во время, - подытожил Азирафаль. – Хм. Мистер Шэдвел? Теперь держитесь очень крепко.
«Путпутпутпутпут» – стал появляться голубоватый ореол, и легким, точно послеизображение, отсветом окружил скутер и его пассажиров.
«Путпутпутпутпутпут», и скутер неуклюже, слегка подергиваясь, начал подниматься над землей, пока не достиг высоты около пяти футов.
- Не смотрите вниз, сержант Шэдвел, - предупредил Азирафаль.
- ... – отозвался Шэдвел, с зажмуренными глазами, покрытым каплями пота серым лбом, не смотревший вниз, не смотревший никуда вообще.
- Итак, вперед...
В каждом высокобюджетном научно-фантастическом фильме есть момент, когда космический корабль величиной с Нью-Йорк внезапно развивает скорость света. Резкий звук, точно по краю стола хлопнули деревянной линейкой, ослепительная вспышка света, и вдруг – звезды вытягиваются в линии, и он исчезает. Именно так и произошло, только вместо сверкающего двадцатимильного космического корабля был посеревший двадцатилетний скутер. И не было никаких особенно красочных спецэффектов. И, пожалуй, скорость была не выше двухсот миль в час. И вместо вибрирующего на последних октавах воя был звук «путпутпутпутпут»...
ФРШШШШ.
Но все равно, было именно так.
***
Там, где вопящее кольцо М25 пересекает М40 на Оксофрдшир, толпилась полиция. С тех пор как полчаса назад Кроули проехал по эстакаде, число полицейских удвоилось. По крайней мере, на стороне М40. Из Лондона никто не выезжал.
Помимо полицейских здесь собралось еще две сотни людей, рассматривающих М25 в бинокли. Среди них были представители армии Ее Величества, саперов, М15, М16, Особый Отдел и ЦРУ. Был даже продавец хот-догов.
Все замерзли, промокли, были озадачены и рассержены, за исключением одного офицера полиции, который замерз, промок, был озадачен, рассержен и возмущен.
- Послушайте. Мне плевать, верите вы мне или нет, - вздохнул он, - я говорю, что видел. Это была старая машина, «Роллс», или «Бентли», один из этих роскошных старинных автомобилей, и она промчалась по мосту.
Один из старших армейских техников перебил его:
- Это невозможно. Согласно нашим приборам температура над М25 где-то около 700 градусов по Цельсию.
- Или минус сто сорок, - добавил его помощник.
- ...или сто сорок градусов ниже нуля, - повторил старший техник. – Кажется, у нас некоторая путаница, хотя, полагаю, это вполне возможно объяснить какой-то ошибкой приборов [1], но факт остается фактом: мы даже не можем поднять вертолет над М25 – он тут же превратится в вертолетный макнагет. И как же тогда старинная машина могла проехать по ней и остаться невредимой?
- Я не сказал, что она была невредимой, - поправил полицейский, уже начавший серьезно подумывать над тем, чтобы уйти из Столичной полиции и вместе со своим братом, который собирался уволиться из Электроэнергетического управления, заняться разведением цыплят. – Она горела. И все равно продолжала ехать.
- Вы серьезно считаете, что кто-либо из нас поверит... – начал кто-то.
Раздался резкий пронзительный звук, навязчивый и странный. Словно в унисон заиграли сотни стеклянных слегка расстроенных гармоник; точно молекулы самого воздуха вопили от боли.
И «Фршшшш».
Он проплыл над их головами, в сорока футах над землей, окруженный темно-синим, краснеющим по краям ореолом: маленький белый скутер, который вела женщина средних лет в розовом шлеме, а за нее крепко держался невысокий мужчина в макинтоше и ярко-зеленом шлеме (скутер был слишком высоко, чтобы кто-либо заметил его крепко зажмуренные глаза, но так оно и было). Женщина кричала. И кричала она:
- Джерррронннимооооо!
***
Одним из преимуществ «Васаби», на которое всегда указывал Ньют, было то, что невозможно было сказать, насколько сильно повреждена машина. Ньют вел Дика Турпина по обочине, огибая упавшие ветви.
- Из-за тебя я уронила все карточки на пол!
Машина с грохотом вернулась на дорогу; тонкий голос откуда-то из-под бардачка произнес: «Проверте давъенье машла».
- Теперь их ни за что не разобрать, - простонала она.
- И не нужно, - сказал Ньют. – Просто выбери одну. Любую. Все равно.
- То есть?
- Ну, если Агнесс права, и мы делаем все это, потому что она так предсказала, то любая выбранная сейчас карточка будет важной. Это логично.
- Это несуразно.
- Да? Слушай, ты ведь здесь потому, что она так предсказала. А ты думала, что мы скажем полковнику? Если нас к нему пустят, чего, разумеется, не случится.
- Если мы все разумно...
- Слушай, я знаю про подобные места. Огромные стражники, в белых шлемах, охраняют ворота, Анафема, с настоящими ружьями, понимаешь, которые стреляют настоящими пулями из настоящего свинца, а они могут попасть в тебя и, поплясав внутри, выйти через то же отверстие прежде, чем ты успеешь сказать «Простите, но у нас есть основания полагать, что вот-вот разгорится Третья Мировая Война, и начнется она именно здесь», а потом придут серьезные люди в костюмах с пухлыми папками и отведут тебя в маленькую комнатку без окон, и станут задавать вопросы, типа – являешься ли ты, или была ли когда-либо членом радикальной подрывной организации, каковой является любая политическая партия Британии? И...
- Мы почти приехали.
- Смотри, у них ворота, и проволочная изгородь, и все остальное! И, наверное, собаки, которые едят людей!
- По-моему, ты слегка перевозбудился, - тихо произнесла Анафема, поднимая с пола последнюю карточку.
- Перевозбудился? Нет! Я очень тихо беспокоюсь, что кто-то может выстрелить в меня!
- Я уверена, Агнесс бы упомянула, если бы в нас должны были стрелять. В подобных делах она очень точна. – Она принялась рассеяно листать карточки.
- Знаешь, - сказала она, аккуратно разделив карточки и перетасовывая обе стопки вместе, - я где-то читала, что существует секта, которая уверена, что компьютеры – орудие Дьявола. Они полагают, что Армагеддон придет потому, что Антихрист будет хорошо разбираться в компьютерах. Кажется, об этом упомянуто где-то в Откровении. По-моему, я читала об этом недавно в газете...
- «Дэйли Мэйл». «Письмо из Америки». Эмм, третье августа, - произнес Ньют. – Сразу после статьи о женщине из Вормса, Небраска, которая научила свою утку играть на аккордеоне.
- Мм, - отозвалась Анафема, раскладывая карточки на коленях.
Значит, компьютеры – орудие Дьявола? подумал Ньют. В это он верил без труда. Компьютеры должны быть чьим-то орудием, и он совершенно точно знал, что не его самого.
Машина судорожно остановилась.
Авиабаза казалась подбитой. Несколько больших деревьев упали рядом со въездом, и какие-то мужчины с лопатами пытались отодвинуть их в сторону. Часовой равнодушно смотрел на них, но полуобернулся и одарил машину холодным взглядом.
- Ладно, - сказал Ньют. – Выбирай карточку.
3001. За Гниздом Арлиным
виликий Ясень пал.
- Это все?
- Да. Мы всегда полагали, это как-то относится к русской революции. Поехали по этой дороге, а потом свернем налево.
Они повернули на узкую дорогу, слева от которой шла ограда базы.
- А теперь останови. Здесь часто стоят машины, так что никто не заметит, - сказала Анафема.
- Что это за место?
- Местная Аллея Влюбленных.
- Это потому она, похоже, умощена презервативами?
Они прошли по затененной оградой тропинке с сотню ярдов, пока не добрались до ясеня. Агнесс была права. Он был великим. Он упал прямо поперек ограды.
На нем сидел стражник, куривший сигарету. Он был черным. Ньют всегда чувствовал себя виноватым в присутствии черных американцев, на случай если они обвинят его в двухсотлетней работорговле.
Человек поднялся, когда они подошли, но потом расслабился.
- А, привет, Анафема, - бросил он.
- Привет, Джордж. Ужасная буря, да.
- Это точно.
Они пошли дальше. Он смотрел за ними, пока они не скрылись из виду.
- Ты его знаешь? – спросил Ньют с притворным безразличием.
- Ну конечно. Порой кое-кто из них заходит в паб.
- Он выстрелит в нас, если мы просто попытаемся пройти туда? – спросил Ньют.
- Он вполне может угрожающе навести на тебя ружье, - ответила Анафема.
- Для меня этого достаточно. Что ты теперь предлагаешь делать?
- Ну, Агнесс что-то могла знать. Так что предлагаю просто подождать. Теперь не так все и плохо, ветер затих.
- А. – Ньют взглянул на тучи, собирающиеся на горизонте. – Старая добрая Агнесс, - произнес он.