Глава 7

ПЕРВОЕ ЗРЕНИЕ И ВТОРОЙ ПОМЫСЕЛ

Тиффани много раздумывала о словах в те долгие часы, когда сбивала масло. Она сделала открытие в словаре, что «ономатопея» — это слова, подражающие звукам, которые означают. Например, «куку». Но Тиффани думала, что должно еще обязательно быть название для слов, которые звучат как то, что на самом деле не звучит. Но если бы оно зазвучало, то именно так.

Блик, например. Если бы луч света мягко оттолкнулся от дальнего окна, отразился от стекла, издав звук, это было бы «блик!» А на мишуре из фольги эти же звуки сливаются в хор: «блики-блики-блики». «Блистание» — звук широкой, зеркальной глади, которая может ровно сиять весь день. А «блеск» — что-то мягкое, густое, маслянистое.

В тесной пещерке было все это сразу. Тут горела всего лишь одна свеча, и пахла она овечьим салом. Но золотые блюда и чаши переливались и передавали друг другу этот свет бликами, блистанием и блеском, и воздух был наполнен сиянием, которое пахло роскошью.

Золотом была окружена кровать, где сидела келда, опираясь спиной на груду подушек. Келда выглядела намного полнее, чем пиктси-мужчины. Она вся была как будто сделана из пышных, немного примятых шаров теста, орехового цвета.

Пока Тиффани протискивалась в пещерку, глаза келды были закрыты. Но мгновенно распахнулись, как только гостья перестала шевелиться. Это были самые пронизывающие глаза, какие Тиффани видела в жизни — даже острее, чем у Мисс Тик.

— Та-ак... ты будешь мальца девчушка Сары Болит? — сказала келда.

— Да. То есть айе, — ответила Тиффани. Лежать на животе было не очень удобно. — А вы келда?

— Айе. То есть да, — сказала келда, и ее круглое лицо превратилось в сплошную массу складочек, потому что она улыбнулась. — Как имя твое было-то?

— Тиффани, эм-м... Келда.

Из какой-то другой части пещерки появилась Фион, и теперь сидела на табуретке возле кровати, пристально наблюдая за Тиффани, с неодобрительным выражением на лице.

— Хорошее имя. На нашем языке значит Тир-фа-фойнн, Земля Под Волной. Речется оно как «Тиффан».

— Я не думаю, что кто-то специально думал меня назв...

— Эччч, что люди думают сделать, и что на самом деле сделано — это разница, — сказала келда. Ее маленькие глаза сияли. — Твой мальца братец... в сохранности, детка. Можно сказать, он сохраннее ныне, чем когда-нибудь в жизни бывал. Никакая опасность и недуг смертных не коснутся его. Кралева не дозволит упасть у него и волоску с головы. То-то и скверно в этом деле. Помоги-ка приподняться мне, девочка.

Фион тут же вскочила и поддержала келду, пока та старалась устроиться повыше на своих подушках.

— Об чем я... — продолжала келда. — А, мальца парнишка. Айе, можно сказать, ему не горько приходится в краю Кралевы. Но думается, матушка его в тоске?

— И отец тоже, — сказала Тиффани.

— И мальца сестричка? — спросила келда.

Тиффани почувствовала, как слова «да, конечно» сами собой сунулись ей на язык. И она понимала, что пустить их дальше было бы очень глупым поступком. Темные глаза крошечной старушки просвечивали голову Тиффани насквозь.

— Айе, ты карга прирожденная. Что верно, то верно, — сказала келда, и все смотрела и смотрела своим пронизывающим взглядом. — Есть у тебя внутри частичка, которая держит хватку. Частичка, что стоит на страже всей тебя. То Первое Зрение и Второй Помысел, мальца твой дар и большое твое проклятие. Ты видишь и слышишь то, чего другим не увидать и не услыхать, но ты всегда как тот, кто стоит на празднике в уголку, держит в руке мальца стакашек с выпивкой своей, да не может веселиться со всеми вместе. Частичка есть у тебя внутри, которая не тает и не растекается. Ты из рода Сары Болит — что верно, то верно. Ребята привели кого надобно.

Тиффани не знала, что сказать на это, и потому промолчала. Келда наблюдала за ней, поблескивая глазами, пока Тиффани не почувствовала себя как-то неловко.

— Зачем Королева забрала моего брата? — сказала она в конце концов. — И почему преследует меня?

— Ты думаешь, преследует она тебя?

— Ну, да! Я хочу сказать, что Дженни еще можно принять за случайность, а безглавец? И Мрачные Псы? И что забрала Вентворта?

— Она склоняет свой разум к тебе, — сказала келда. — Когда делает она так, что-то из мира ее переходит в этот мир. Может статься, она тебя просто попробовать хочет.

— Попробовать меня?

— Посмотреть, на что ты годишься. Теперь карга ты, ведьма, что грани сторожит и проходы. То и бабка твоя была, хоть нипочем бы себя так не назвала. То и я доныне была, и ныне тебе передаю. Кралеве тебя миновать надо, если хочет она власти в этом краю. У тебя есть Первое Зрение и Второй Помысел, как у бабки твоей. Среди великуч это редкость.

— Вы не о втором зрении говорите? — спросила Тиффани осторожно. — Как у тех, кто может видеть призраков и все такое?

— Эччч, нет. Это ты рекла, как многие великучи рассуждают. Первое Зрение — коли зришь и видишь то, что есть на деле. А не то, про что тебе говорит глава твоя: «должно быть». Дженни ты зрела и безглавца, как есть они на деле. Второе зрение мутно и тускло, видит лишь то, что ждешь ты увидеть. Почти все великучи живут с ним. Послушай меня, потому что я вяну ныне, а ты не ведаешь многое. Ты думаешь, сей мир единственный? То мысль хорошая для овечек и для тех смертных, которые очей своих не открывают. Ибо по истине — миров больше, чем звезд на небе. Поняла? Они везде, малы и велики, близки как твоя кожа. Они везде. Иные ты можешь видеть, иные — нет, но двери есть, Тиффан. Дверкою может быть холм или древо, камень или поворот на дороге, или только лишь дума в главе твоей, но двери есть, они повсюду вкруг тебя. Надобно будет научиться тебе узнавать их, ибо ты ходишь среди них и не знаешь. И некоторые из них... ядовиты.

Келда секунду молча смотрела на Тиффани, а потом продолжала:

— Ты спросила, зачем Кралеве было забирать паренька твоего? Ей нравятся дети. У нее нету своих. Она с детишками носится, не надышится. Даст она мальца парнишке все, чего ему захочется. Только то, чего захочется ему.

— Ему только и хочется, что сластей!

— Да? И ты ему давала их? — сказала келда, словно глядя в разум Тиффани. — Но что надо ему, это любовь и забота, и учение, и чтоб говорили ему «нет» порою, и другие такие вот вещи. Надо ему, чтобы сильным его вырастили. От Кралевы не получит он этого. Получит он сласти. Навсегда.

Тиффани очень хотелось, чтобы келда перестала смотреть на нее таким взглядом.

— Но я вижу, что есть у него сестра, готовая на любые труды, лишь бы вернуть его, — сказала крохотная старушка, отводя от Тиффани свои пронизывающие глаза. — Везучий на диво мальца паренек, такая удача ему выпала. Ведаешь ты, как сильной быть, а?

— Я думаю, да.

— Славно. А ведаешь, как быть слабой? Можешь гнуться под ветром, клониться под бурей? — Келда улыбнулась опять. — Нэй, тебе нет нужды отвечать на это. Мальца птахи прыгают из гнезда, чтобы узнать: могут ли летать. Как бы то ни было, я чую в тебе то, что в Саре Болит. А не было в мире слова, дажеть моего, в силах отговорить ее, коль она себе что решила. Ты не взрослая покуда, и это неплохо. Там, куда пойдешь ты, детям легче, взрослым тяжче.

— В мире Королевы? — спросила Тиффани, стараясь уследить за ходом разговора.

— Айе. Я чую его ныне, на мире нашем лежит он, как туман, близок он, как другая сторона зеркала. Я слабею, Тиффан. Защитить сей край не могу. И вот предлагаю договор тебе, детка. Я направлю тебя туда, где Кралева. Взамен, ты примешь власть келды.

Не меньше, чем Тиффани, эти слова поразили Фион. Она резко вскинула голову, открыла рот, но келда подняла морщинистую руку.

— Когда ты станешь где-нибудь келдой, девочка, ты будешь послушания ждать, и чтобы исполняли слово твое. Потому не спорь со мной. Вот мое предложение, Тиффан. Лучшего ты не найдешь.

— Но неможно ей... — начала Фион.

— Неможно ли?

— Она не пиктси, Мама!

— Она крупновата собою, айе. Не серчай, Тиффан. То ненадолго будет. Мне лишь надобно, чтоб ты присмотрела за делами мальца времечко. Приглядела за краем сим, как делала бабка твоя, и за ребятами моими. Когда вернется домой твой мальца паренек, то полетит Хэмиш в горы, да будет всем ведомо, что в клане Мелового Холма надобна келда. Здесь хорошее место у нас, девушки стаей прибудут. Что скажешь ты?

— Она не ведает наших обычаев! — воскликнула Фион. — Мама, вы утомлены слишком!

— Айе, — сказала келда. — Но дочке неможно править кланом своей матери, тебе ведомо это. Ты примерная девочка, Фион, да пришло время твое выбрать охранников себе и в путь пуститься, искать клан для себя. Оставаться здесь тебе неможно. Примешь ли договор, Тиффан? — келда подняла большой палец величиной со спичечную головку, и ждала ответа.

— Что я должна буду делать?

— Думать, — сказала келда, держа палец поднятым. — Мои парни ребята славные, храбрее не сыскать. Но по ихнему разумению, глава им дана врага бодать. Парни, что возьмешь. Мы, пиктси, иные чем великучий народ, понимаешь. У тебя сестриц много? А вот Фион одна у меня. Келде судьба дарит одну-единую дочку за всю жизнь, а сынов сотни да сотни.

— Они тут все ваши? — ахнула Тиффани.

— О, айе, — ответила келда, улыбаясь. — Опричь нескольких, что братья мои, кои проделали вместе со мною путь сюда. О, не дивуйся так шибко. Детишки наши мальца-малята совсем, когда родятся, ровно горошины в стручке. И растут не по дням, а по часам. — Она вздохнула. — Но как пораскину иной раз умом, так и подумаю, что весь он дочкам нашим на долю выпадает. Мальчики у меня храбрецы, да размышлять не молодцы. Тебе придется им помочь помочь тебе.

— Мама, она не может обязанности келды исполнять! — протестующе воскликнула Фион.

— Не понимаю, почему бы нет, если мне их объяснят, — сказала Тиффани.

— О, не понимаешь? — проговорила Фион жестко. — Тогда это будет интересно вельми.

— Припоминаю я речи Сары Болит о тебе, — сказала келда. — Она рекла, что странная ты мальца, все приглядываешься, прислушиваешься. Что глава твоя полна слов, коих ты никогда вслух не изрекаешь. Что любопытно ей было, чего выйдет из тебя. Пришло тебе время узнать это, айе?

Чувствуя на себе яростный взгляд Фион — а может и как раз потому, что чувствовала его — Тиффани лизнула свой большой палец и бережно прикоснулась им к пальчику келды.

— Стало быть, решено, — проговорила келда. Разом откинулась назад, на подушки, и так же разом вся словно чуть опала, уменьшилась. На ее лице теперь стало больше морщинок. — Да не будет сказано никогда, что покинула я своих сынов, не оставивши келды, приглядеть за ними, — пробормотала она. — Теперь можно мне воротиться в Последний Мир. Тиффан есть келда ныне, Фион. В ее дому ты делать будешь то, что скажет она.

Фион смотрела себе под ноги. Она была в гневе, Тиффани видела это.

Келда обмякла. Поманила Тиффани ближе и ослабевшим голосом сказала:

— Ну вот. Сделано. А теперь моя доля договора. Слушай. Найди... место, где время не сходится. Это вход. Блеснет он тебе. Вороти братца, чтобы не болело сердце твоей матушки, да, может статься, и твоя собственная голова...

Ее голос оборвался, и Фион стремительно наклонилась к постели.

Келда потянула носом воздух.

Открыла один глаз.

— Пока что нет, — пробормотала она, обращаясь к Фион. — Не чую ли я где-то у тебя мальца капельку Особого овечьего Наружного, Келда?

На миг Тиффани растерялась, а потом сказала:

— О, я. О. Да. Эмм... Вот, здесь...

Келда снова стала приподниматься и села на постели, как прежде.

— Лучшая штука, что люди вовеки делали, — сказала она. — Я бы хотела большую мальца капельку, Фион.

— От него растут волосы на груди, — предупредила Тиффани.

— Эччч, ради капельки Сариного Особого овечьего Наружного я рискну на завиток-другой, — сказала старая келда. Взяла из рук Фион кожаный стаканчик с наперсток величиной, и приглашающе подняла его.

— Не думаю, что вам оно пойдет на пользу, Мама, — сказала Фион.

— Я уж об этом сама рассужу на сей раз, — ответила та. — Капельку мне на посошок, Келда Тиффан.

Тиффани чуть наклонила бутылку. Маленькая старушка сердито встряхнула стаканом.

— Капельку я разумела побольше, — сказала она. — Щедрое сердце красит келду.

И выпила: не то чтобы хватила залпом, но и не сказать, что лишь пригубила.

— Айе, немало утекло с тех пор, как мне доводилось отведать зелье сие, — сказала она. — Мы с твоей бабушкой пивали глоточек-другой у огня холодной ночью...

Тиффани увидела как наяву: Бабушка болит и эта толстая крошечная женщина, они сидят перед очагом в хижине на колесах, а овцы под звездами грызут траву...

— Айе, ты верно видишь, — сказала келда. — Я чую твой взор на себе. Это Первое Зрение твое работает... — Она опустила стакан. — Фион, ступай и скажи, пускай придут Роб Всякограб и Вильям гоннагл.

— Великуча заткнула вход, — ответила Фион мрачно.

— Думается, тебе хватит места пролезти бочком, — сказала келда таким спокойным голосом, который предупреждает, что грозовой голос раздастся, если не станешь делать как велено.

Бросив испепеляющий взгляд на Тиффани, Фион протиснулась мимо нее.

— Ты знакома с кем-нибудь, кто пчел держит? — спросила келда и продолжала, когда Тиффани кивнула: — Тогда ты разумеешь, почему много дочек не бывает у нас. Не можно быть в улье двум королевам, да чтобы драка не началась. Фион должна выбрать себе тех, кто с нею отправится, и — в дорогу, искать клан, где надобна келда. Так мы поступаем. Она думает, что можно иначе — водится за девушками это порой. Будь осторожна с нею.

Тиффани почувствовала, как мимо нее снова кто-то пробирается, и в комнатке появились Роб Всякограб с бардом. Из большой комнаты были слышны перешептывания и возня: там собирались не получившие официального приглашения слушатели.

Когда все немного успокоилось и затихло, старая келда проговорила:

— Негоже клану оставаться без келды своей, без пригляда ее, хотя бы на час. Посему Тиффан будет вам келдой, покуда новая не явится.

Бормотание началось и рядом с Тиффани, и позади нее. Старая келда посмотрела на гоннагла Вильяма.

— Верно ли я говорю, что так делалося прежде?

— Айе. В песнях поется, что дважды. — И он прибавил, нахмурившись: — Или, можно сказать, что трижды. Если считать времена, когда Кралева...

Его дальнейшие слова потонули в крике, который поднялся позади Тиффани:

— Без царёв! Без королёв! Без господ! Без хозяев! Боле нас не надурят!

Старая келда приподняла руку.

— Тиффан — племенная Бабушки Болит. Все вы знаете ея.

— Айе, и видали, как мальца карга зрела безглавцу в очи, коих нету, — сказал Роб Всякограб. — Немного найдется таких, кто энто смогёт!

— И я келдой вашей была семьдесят лет, и моему слову не можно быть на ветер пущену, — сказала старая келда. — Итак, выбор свершен. И говорю я вам также, что пособите вы ей выкрасть братца ее у Кралевы. То участь ваша, которую на вас я возлагаю в память мою и Сары Болит.

Она прилегла на подушки, проговорила тише:

— А теперь гоннагл сыграет мне «Цветики славные», и надеюсь я всех вас повидать снова в Мире Последнем. А Тиффан я говорю: будь настороже. — Келда сделала долгий вдох. — Есть место, где все истории — правда, и все песни — правда...

Старая келда погрузилась в молчание. Гоннагл Вильям наполнил воздухом свою мышиную волынку и дунул в трубочку. Тиффани почувствовала, как в ушах у нее булькает от музыки, слишком высокой для слуха.

Через несколько секунд Фион склонилась над постелью, взглянула на свою мать и заплакала.

Роб Всякограб повернулся и посмотрел вверх на Тиффани мокрыми от слез глазами.

— Можно мне попросить, чтоб ты в большую палату прошла, Келда? — Негромко сказал он. — Тута нам надо сделать все дела, ты ведаешь...

Тиффани кивнула и очень осторожно, чувствуя вокруг и позади себя сторонящихся с ее пути пиктси, попятилась из комнатки. В большом помещении она выбрала угол, где вроде бы никому не загораживала дорогу, и села, прислонившись к стене спиной.

Она думала, что будет много «вэйли-вэйли-вэйли», но для этого смерть келды была слишком серьезным событием. Некоторые Фигглы плакали, другие отрешенно смотрели перед собой, и по всему загроможденному галерейками пространству одновременно с вестью распространялось горестное, всхлипывающее молчание.

 

... холмы были молчаливы в тот день, когда умерла Бабушка Болит.

Кто-нибудь из домашних каждый день к ней заглядывал, приносил свежий хлеб и молоко, и кухонные остатки на корм собакам. Особой нужды не было делать это столь часто, но Тиффани слышала разговор своих родителей и слова отца: «За Мамой теперь глаз надобен».

Сегодня эта работа досталась Тиффани, хотя ей никогда не приходило в голову считать посещение хижины работой. Ей нравилось туда ходить, и дорога была приятной.

Но молчание она заметила сразу же. Это было не молчание, сплетенное из множества легких звуков, а купол тишины над хижиной и вокруг нее.

И Тиффани поняла, еще до того, как вошла в открытую дверь и увидела Бабушку, лежащую на узкой кровати.

Она почувствовала внутри себя растекающийся холод. У него даже был звук — словно тонкая, острая музыкальная нота. И голос у него тоже был: собственный голос Тиффани. Он говорил: «Поздно, слезы не помогут, и для слов поздно, дела надо сделать...»

И... тогда она дала еду собакам, которые терпеливо ждали завтрака. Ей было бы легче, если бы они вели себя как-нибудь жалостно: скулили, старались лизнуть Бабушкино лицо, но ничего такого собаки не делали. А Тиффани продолжала слышать голос в своем сознании: никаких слез, не плачь. Не плачь по Бабушке Болит.

Теперь она следила мысленным взором за Тиффни-помладше, которая двигалась по хижине, словно маленькая марионетка...

Она прибрала в комнате. Мало что там было, кроме очага и кровати. Мешок с одеждой, большой бочонок для воды да ящик для провизии — вот и все. О, вещи-то по всяким овечьим делам тут были кругом: горшки, бутыли, мешочки, ножи, ножницы. Но вы не догадались бы, что это настоящее жилье — если бы не сосчитали сотни желто-голубых оберток «Бравого Морехода», пришпиленных к стенке.

Тиффани взяла одну обертку — там, дома, она до сих пор хранится у нее под матрасом — и вспомнила Историю.

Говорить больше одной фразы — это за Бабушкой Болит очень редко водилось. Она тратила слова так, будто каждое стоило денег. Но как-то раз, когда Тиффани принесла в хижину обед, Бабушка рассказала ей историю. Что-то вроде истории. Бабушка развернула пачку табака, посмотрела на обертку, а потом — на Тиффани, таким своим особым, чуток озадаченным взглядом. И сказала:

— Я, должно, глядела на тысячи этих штук, и никогда не видела его лот-ку. — Так она произносила «лодку».

Конечно, Тиффани тут же кинулась посмотреть на обертку, но никакой лодки увидеть не смогла, так же как никогда не могла там разглядеть голую леди.

— Потому что лот-ка там, где как раз ее не видать, — сказала Бабушка. — Лот-ка у него, чтобы гоняться за великой белой рыбой-кит по соленому морю. Он все время гонится за ней вокруг света. Рыба-кит зовется Мойпи. Она как большая скала меловая, слыхала я, что в книге говорится так.

— А почему он за ней гонится? — спросила Тиффани.

— Чтобы поймать. Но никогда не поймает, — сказала Бабушка, — потому как свет круглый, как большая тарелка, и море словно кайма по кругу. Мореход и рыба-кит гонятся друг за другом, и это ровно как за самим собою гнаться. Лучше никогда не отправляйся к морю, джиггит. Самое худое случается там. Так все говорят. Будь здесь, где эти холмы в кости у тебя.

Вот и все. Один из тех очень редких случаев, когда Бабушка вела с Тиффани разговор, вроде бы никаким боком не касавшийся овец. Единственный раз, когда она дала понять, что вообще знает о существовании мира за пределами Мела. Тиффани видела сны о том, как Бравый Мореход гонится за рыбой-кит на своей лодке. А иногда рыба-кит начинала гнаться за самой Тиффани, но тут как раз вовремя появлялся Бравый Мореход на своем могучем корабле, и тогда он и рыба-кит возобновляли свою погоню друг за другом.

Иногда она бежала к маяку и просыпалась в ту секунду, как распахнется его дверь. Тиффани не видела моря ни разу в жизни, но у одного соседа висела на стене старая картина. Там была изображена куча людей, они цеплялись за плот, а плот как будто в громадном озере, и всюду волны. Никакого маяка Тиффани вовсе не смогла там разглядеть.

И вот она сидела возле узкой кровати, думала о Бабушке Болит, и о маленькой девочке по имени Сара Нытик, что так аккуратно раскрашивала цветы в книге, и о мире, который потерял свой центр.

Она чувствовала, как ей не хватает молчания. То, что было теперь — это не такое молчание, как прежде. Бабушкино молчание было теплым и принимало тебя внутрь. У Бабушки Болит иногда бывала проблема с тем, чтобы вспомнить разницу между ребенком и ягненком, но в ее молчании ты был как желанный гость и притом как дома. А все, что тебе надо было принести с собой — это свою собственную тишину.

Тиффани хотела, чтобы у нее была возможность извиниться за пастушку.

После она пошла домой и сказала всем, что Бабушка умерла. Тиффани было семь лет, и всему миру пришел конец.

 

Кто-то вежливо постукивал по ее ботинку. Она открыла глаза и увидела жабу. Во рту он держал небольшой камень. Жаба выплюнул его и сказал:

— Виноват. Я мог бы воспользоваться конечностями, но у нас они жидковаты.

— Что мне теперь нужно делать?

— Ну, если повредишь себе голову вследствие удара о низкий потолок, тебе нужно будет подать иск о возмещении ущерба, — ответил жаба. — Э-э... я сейчас действительно это сказал?

— Да, и я надеюсь, ты хотел бы взять свои слова назад. С какой стати ты сказал это?

— Не знаю, не знаю, — простонал жаба. — Прошу прощения, напомни, о чем у нас шел разговор?

— Я имела в виду, чего пиктси от меня сейчас хотят? Что мне надо делать?

— О, я думаю, все обстоит несколько иначе, — сказал жаба. — Ты келда. Ты говоришь им, что надо делать.

— Почему нельзя Фион быть келдой? Она же пиктси!

— В этом вопросе ничем помочь не могу, — сказал жаба.

— Тррребуются ли мои услуги? — проговорил кто-то возле уха Тиффани.

Она повернула голову. На одной из галереек, что тянулись вдоль стен пещеры, стоял гоннагл Вильям.

Вблизи было заметно, что Вильям отличается от остальных Фигглов. Его волосы выглядели опрятнее и были стянуты в пучок на затылке. Татуировок намного меньше. Речь тоже иная — четче и неторопливее, а «р» звучало раскатисто, как барабанная дробь.

— Э-э, да, — ответила ему Тиффани. — Почему нельзя Фион быть келдой здесь?

Вильям кивнул и проговорил вежливо:

— Разумный вопрос. Ведаешь ли, келде неможно выходить за собственного брррата. Ей следует отбыть в дрррругой клан и выйти за воина там.

— А почему воин из другого клана не может сам прийти сюда?

— Потому, что здешние Фигглы не знают его. Не получит он здесь прррризнания. — Это слово у Вильяма раскатилось, будто горная лавина.

— О. А насчет... Королевы? Тебя перебили, когда ты хотел о ней что-то сказать.

Вильям посмотрел на Тиффани в замешательстве.

— Не думаю, что поведать могу ...

— Я сейчас келда, — проговорила она сухо.

— Айе. Что ж... Была пора, когда мы жили в мире Королевы и служили ей, пока не стала она столь холодна. Но нас она обманула, и мы стали прррротив. То было темное время. Она не жалует нас. Это все, что я скажу, — закончил Вильям.

Тиффани смотрела на Фигглов, которые то скрывались в комнате келды, то появлялись оттуда. Что-то там происходило.

— Ее похоронят в ином конце кургана, — сказал Вильям, не дожидаясь вопроса. — Рядом с другими келдами клана сего.

— Я не думала, что все будут держаться так... тихо, — проговорила Тиффани.

— Она им была матерррью, — ответил Вильям. — Сейчас им не до шума. Слишком полны их серрррдца. В должное время, чтобы помочь ей воротиться в край живых, мы тризну станем справлять. И не тихо то будет, верь моему слову. Спляшем Пять-Сотен-да-Дюжинную Пляску под песнь «Меж Адвокатов Дьявол», и станем пить и пировать, и скажу тебе — у моих племянников гудёж в голове будет величиной с барана. — По лицу старого Фиггла промелькнула короткая улыбка. — Но сейчас каждый поминает ее молчаливо. Мы горюем не по-вашенски, ты ведаешь. Горюем не об ушедших, а об оставшихся.

— А тебе она тоже была мать? — спросила Тиффани негромко.

— Нэй. Сестра. Она не рекла тебе — уходя в новый клан, берет келда нескольких братьев с собою? Быть одной средь незнакомцев — слишком тяжко сердцу. — Гоннагл вздохнул. — После супружества, конечно, клан полнится ее сынами. Тогда не так уж одиноко сердцу келды.

— Но твоему, должно быть, одиноко, — сказала Тиффани.

— Ты быстра на догадку, — проговорил Вильям. — Я последний из тех, кто пришел с ней. Как останется позади дело нынешнее, стану просить будущую келду, чтоб не поминала лихом — вернусь я в горы. Здесь край хорош и плодороден, и славен клан племянников моих. Но умереть я хочу среди вереска, где рррродился. Минуту, Келда... — Он отошел и затерялся среди теней кургана.

Тиффани вдруг захотелось домой. Может, ей просто передалась грусть Вильяма, но теперь Тиффани чувствовала себя словно запертой в кургане.

— Надо выбираться отсюда, — пробормотала она.

— Правильное решение, — сказал жаба. — Тем более что тебе нужно искать место, где время не сходится.

— Да как же я буду его искать? — проскулила Тиффни. — Время нельзя увидеть!

Она высунула руки наружу через нору-вход, подтянулась и вылезла на свежий воздух...

Дома на ферме были большие старинные часы, время на них подводили раз в неделю. То есть, когда отец ездил на рынок в Мережкины Ручьи, он смотрел на стрелки тамошних больших часов. А вернувшись домой, ставил стрелки на своих часах в то же положение. В общем, это все равно было просто для красоты. Все определяли время по солнцу, а солнце не спешит и не отстает.

Сейчас Тиффани лежала среди старых терновых кустов, их листья неумолчно шуршали под ветром. Курган был как островок среди бесконечной травяной глади, поздние примулы и даже пара-другая потрепанных цветов наперстянки росли в укрытии под корнями терновника. Передник Тиффани валялся на земле неподалеку, где она оставила его прежде.

— Она же могла просто сказать мне, где искать, — проговорила Тиффани.

— Но ей самой неизвестно было, где может оказаться это место, — сказал жаба. — Она знала только признаки, на которые следует ориентироваться.

Тиффани осторожно перекатилась на спину и стала смотреть в небо меж низких веток терновника. «Блеснет он тебе», говорила келда...

— Думаю, мне надо поговорить с Хэмишем, — сказала Тиффани.

— Правда твоя, мистрис, — раздался голос у нее над ухом.

Тиффани повернула голову.

— Ты давно тут стоишь? — спросила она.

— Все времечко, мистрис, — ответил пиктси. Другие высунули головы из-под листьев, из-за веток. Оказалось, что на поверхности кургана не меньше двадцати Фигглов.

— И вы все времечко наблюдаете за мной?

— Айе, мистрис. Такая нам доверена работа: блюсти келду нашу. А я и так наверху обыкновенно, ибо гоннаглом быть учуся. — Молодой пиктси взмахнул мышиной волынкой. — А внизу мне играть не дозволяют, ибо говорят, что музыка моя — как будто паучок тщится пукнуть через уши свои.

— А что вы будете делать, если мне надо... Когда я хочу сходить... Если я скажу, что мне сейчас не нужны охранники?

— Если ты про мальца зов природы ведешь речи, мистрис, то кладжа у нас вон там, в меловой яме. Ты только песенку запой, как изволишь пойти туда: мы будем ведать, и подсматривать не станем, в том тебе наше слово, — сказал представитель ее свиты.

Он стоял среди примул, сияя энтузиазмом и гордостью за возложенный на него долг, под возмущенным взором Тиффани. Этот пиктси выглядел заметно моложе прочих, у него было меньше шрамов и шишек. Даже нос не сломан.

— Как тебя зовут, пиктси? — спросила она.

— Не-столь-большой-как-Средний-Джок-но-больше-Мальца-Джока Джок, мистрис. На свете не шибко много Фигглских имен, ведаешь ли, посему мы делимся меж собою.

— Вот что, Не-столь-большой-как-Маленький... — начала Тиффани.

— Не-столь-большой-как-Средний, мистрис, — уточнил Не-столь-большой-как-Средний-Джок-но-больше-Мальца-Джока Джок.

— Так вот, Не-столь-большой-как-Средний-Джок-но-больше-Мальца-Джок, я должна...

— Не-столь-большой-как-Средний-Джок-но-больше-Мальца-Джока Джок, мистрис, — уточнил Не-столь-большой-как-Средний-Джок-но-больше-Мальца-Джока Джок. — Ты одного «Джока» пропустила, — прибавил он, горя готовностью помочь.

— А тебе не было бы удобнее зваться, скажем, Генри? — спросила Тиффани беспомощно.

— Эччч, нэй, мистрис, — Не-столь-большой-как-Средний-Джок-но-больше-Мальца-Джока Джок скривился. — Нету истории никакой за именем Генри, ведаешь ли. А зато много было бравых воинов, что звались Не-столь-большой-как-Средний-Джок-но-больше-Мальца-Джока Джок. Оно почти столь же славное, как самого Мальца Джока имя! И, ясное дело, буде придет пора самому Мальца Джоку вернуться в Последний Мир, я имя его приму. Но энто не значит, что нынешнее мое не по нутру мне, ведаешь ли. Много ходит сказаний про знатные дела Не-столь-большого-как-Средний-Джок-но-больше-Мальца-Джока Джока.

Он говорил столь искренне и серьезно, что у Тиффани не хватило духу ответить: «Сказания о нем наверняка получаются длинные», и она сказала:

— В общем, э-э, пожалуйста, мне надо поговорить с Хэмишем-авиатором.

— Нае проблем, — ответил Не-столь-большой-как-Средний-Джок-но-больше-Мальца-Джока Джок, — он как раз над нами сейчас.

И пропал из виду. Через миг Тиффани услыхала — точнее, почувствовала в ушах — высокий булькающий звук.

Она вытащила из кармана передника потрепанные «Болезни овец». В конце книги был чистый лист. Тиффани вырвала его, чувствуя себя от этого, как преступница, и взяла карандаш.

Дорогие мама и папа,
Как ваши дела, у меня все нормально. С Вентвортом тоже все хорошо, но мне надо сходить забрать его у К (зачеркнуто) оттуда, где он теперь. Надеюсь обернуться скоро.
Тиффани.
PS. Надеюсь, что сыры в порядке.

Она еще обдумывала написанное, когда услыхала свист крыльев. Потом был стрекочущий звук вроде «тр-р-р-р», пара мгновений тишины, и усталый невнятный голос, который проговорил:

— Эччч, кривенс.

Тиффани высунулась из-под кустов и окинула взглядом травяную гладь. Перевернутая вверх ногами фигура Хэмиша находилась в нескольких футах, его руки с привязанными к ним дощечками торчали в разные стороны.*

Потребовалось некоторое время на извлечение Хэмиша из земли. Если он приземлялся, вращаясь вниз головой — как объяснили Тиффани — то его потом надо вывинчивать в противоположную сторону, чтобы не отпали уши.

Когда он установился головой вверх, слегка покачиваясь, Тиффани спросила:

— Ты не мог бы завернуть в это письмо камень и бросить возле моего дома, чтобы оно легко попалось на глаза кому-нибудь?

— Айе, мистрис.

— И еще... Э-э... Так падать вниз головой, ты не ушибаешься?

— Нэй, мистрис. Но стесняюся шибко.

— Тогда тебе может помочь одна штука, вроде игрушки, что мы иногда делали, — сказала Тиффани. — Нужен, как бы сказать, воздушный мешок. И камень...

— Воз, душный мешок и камень? — переспросил Хэмиш озадаченно.

— Ты видел, как рубашки надуваются от ветра, когда сушатся на веревке? Вот. Берешь тряпичный мешочек, снизу привязываешь к нему шнурки, а к шнуркам — камешек. И если подбросить все это вверх, то мешочек наполняется воздухом, и вместе с камнем плавно так опускается вниз.

Хэмиш молча взирал на нее.

— Ты меня понимаешь? — спросила Тиффани.

— О, айе. Я ожидаю, не изволишь ли ты мне сказать еще чегось, — ответил Хэмиш вежливо.

— Ты знаешь, где одолжить подходящий кусок материи?

— Нэй, мистрис, но ведаю, где украсть его, — сказал Хэмиш.

Тиффани решила не высказываться по этому поводу, и спросила:

— Где была Королева, когда появился туман?

Хэмиш указал рукой:

— Тама, с полмили отсюда.

В той стороне виднелись другие курганы. И еще — большие камни, которые остались на Мелу с «дней давних».

Трилиты — так они назывались. Это значит просто «три камня». На меловом плоскогорье попадались из камней только кремни, а они очень большими никогда не бывают. Но трилиты были громадными продолговатыми валунами, которые кто-то притащил издалека — миль за десять, а то и больше — и поставил, как детские кубики. Кое-где они были установлены по кругу; иногда — один камень, сам по себе. Должно быть, потребовалось много народу и времени, чтобы сделать все это. Кое-кто говорил, что там когда-то приносили людей в жертву. Кое-кто говорил, трилиты принадлежали древней религии. Некоторые говорили — они стоят над старинными могилами.

Некоторые говорили, они служат предупреждением: не ходи сюда.

Тиффани ходила. Несколько раз на «слабо», вместе с сестрами — а вдруг там окажутся черепа или еще что-то такое. Но курганам вокруг камней было уже несколько тысяч лет. Что там найдешь, кроме кроличьих нор.

— Еще чегось, мистрис? — вежливо спросил Хэмиш. — Нэй? Тогда побёг я...

Он поднял руки над головой и помчался по траве. Тиффани подпрыгнула, когда ястреб мелькнул рядом с ней, подцепил Хэмиша и унесся в небо.

— Как Фиггл шести дюймов ростом справляется с такой птицей? — спросила она. Ястреб зашел на следующий круг, набирая высоту.

— Эччч, нужно только мальца доброты, мистрис, — ответил Не-столь-большой-как-Средний-Джок-но-больше-Мальца-Джока Джок.

— Серьезно?

— Айе, и куча свирепства, — добавил тот. — Хэмиш так их приучает: бегает кругом в кроличьей шкуре, пока птичка не кинется на него.

— Да это жуть! — сказала Тиффани.

— Эччч, он с ними не шибко лютует. Сперва только боднет-уложит, а потом вдунет им в клюв особое масло, готовит он такое, — продолжал Не-столь-большой-как-Средний-Джок-но-больше-Мальца-Джока Джок. — Как очнутся они после, так думают, что Хэмиш их мама. И делать будут, чего велит он.

Птица уже превратилась в далекую точку.

— Он почти не бывает на земле! — сказала Тиффани.

— О, айе. Он по ночам в ястребином гнезде спит, мистрис. Дивно там тепло, говорит. И все дни свои проводит в небесах, нет ему радости, коли нет ветра под кильтом.

— А ястребы не против?

— Эччч, вовсе нет, мистрис. Всякий зверь и птица разумеет, что друг Нак Мак Фиггл счастье приносит.

— Правда?

— Ну, по правде вернее так: всякий зверь и птица разумеет, что недруг Нак Мак Фиггл — несчастье великое.

Тиффани посмотрела на солнце. До заката оставалось всего несколько часов.

— Мне надо найти путь, — сказала она. — Слушай, Не-столь-большой-как-Маленький...

— Не-столь-большой-как-Средний-Джок-но-больше-Мальца-Джока Джок, мистрис, — терпеливо проговорил пиктси.

— Да, да, благодарю. Где Роб Всякограб? Где все, вообще?

У молодого Фиггла сделался смущенный вид.

— Внизу там спор идет немножко, мистрис, — ответил он.

— Так. Мы должны найти моего брата, окей? Я келда здесь, так?

— Тута боле все мальца не-про-сто, мистрис. Спорят они за твое...

— За мое что?

Не-столь-большой-как-Средний-Джок-но-больше-Мальца-Джока Джок стоял с таким видом, что ему очень хотелось бы здесь и сейчас не стоять.

— Эм... спорют... они...

Тиффани сдалась: он ужасно краснел, а поскольку был вообще-то синий, то его кожа приобрела неприятный фиолетовый цвет.

— Я полезла обратно. Ты не мог бы подтолкнуть мои ботинки, пожалуйста?

Она скользнула по сухой осыпающейся земле и упала на пол пещеры, Фигглы порскнули в разные стороны.

Тиффани снова пришлось ждать, пока глаза привыкнут к полутьме. Потом она разглядела галереи, по-прежнему запруженные толпами пиктси. Некоторые в этот момент были заняты умыванием, и у многих волосы почему-то приглажены и намаслены. Все смотрели на нее, как застигнутые за неким страшным делом.

— Нам отправляться надо, если мы идем за Королевой, — сказала Тиффани, глядя вниз, на Роба Всякограба.

Он умывался в плошке из каштановой скорлупы. Вода текла с его бороды, а борода была заплетена в косичку. Волосы он тоже заплел в три длинных косы. Если бы он резко повернулся, то мог кого-нибудь скосить насмерть.

— Эччч, энто... — сказал он. — Мальца дело есть, каковое уладить надобно, Келда. — Он теребил в руках тряпичную салфеточку, которой во время умывания тер себе лицо. Если уж Роб Всякограб теребит салфеточку, это тревожно.

— Слушаю? — сказала Тиффани.

— Э-э... Не хочешь ли чашечку чаю? — спросил Роб, и один из пиктси нетвердым шагом подошел к Тиффани, неся большую золотую чашку. Должно быть, ее сделали в древности для какого-нибудь короля.

Она взяла чашку. В конце концов, пить и вправду хотелось. Толпа Фигглов испустила дружный вздох, когда Тиффани пригубила чай. Он оказался очень хорошим.

— Мы энтого мешочек похитили у торговца, возле дороги спавшего, — сказал Роб Всякограб. — Славный сорт, а? — И мокрыми руками пригладил себе волосы.

Чашка замерла на полпути ко рту Тиффани. Наверно, пиктси не замечали, насколько громко шепчутся: ее слуха вполне хватало, чтобы разбирать слова.

— Эччч, не в обиду будь сказано, крупновата она собою.

— Айе, но келде хорошо большою быть, чтобы много мальца деток иметь.

— Айе, большие женщины — лепота, верно молвишь. Но ежели попробует парень эдакую обнять, ему надобно мелом ставить черточку, где вчера остановился.

— И молоденька она чуток.

— Мож ей тогда деток иметь не надо еще. Или не сильно помногу зараз. Не боле десятка, мож.

— Кривенс, ребята, о чем вы речь ведете? Роба Всякограба выберет она, так и так. Отсюдава зримо, как мальца коленки у парня бедного друг об друга стучат.

Тиффани была девочкой с фермы. Идеи насчет того, доставляет ли детей аист или находят их под кустиками, очень быстро расставляются по местам, когда вы живете на ферме, особенно если в полночь у коровы отел и она телится тяжело. И когда овцы ягнились, Тиффани помогала: в некоторых трудных случаях нужны как раз маленькие руки. Она знала, для чего баранам привязывают на грудь мешочки с красным мелом, и почему овцы с красными меловыми пятнами на спине весной будут мамами. Диву даться можно, сколько всего может знать наблюдательный ребенок. В том числе о том, чего этому ребенку знать еще совсем не время, как думают взрослые.

Тиффани заметила Фион, стоящую в дальнем конце пещеры. Фион улыбалась, и эта улыбка внушала тревогу.

— Что происходит, Роб Всякограб? — спросила Тиффани, осторожно укладывая одно слово за другим.

— Эччч, энто... закон-обычай клана... — проговорил Роб неловко. — Ты есть келда наша новая, и... закон велит нам тебя спросить... энто... не в том дело, чего мы там сами желаем, надобно нам спросить у тебя... бур-бур-бур-бур... — Он быстро попятился.

— Я не совсем поняла, — сказала Тиффани.

— На славу мы отмылися, ты ведаешь, — сказал Роб. — Из парней кое-кто даже в росе скупнулся, хотя ныне только Май, а Здоров Ян вымыл подмышки свои первый раз, как помнит история, и Вулли Валенок букет нарвал тебе цветиков славных.

Раздуваясь от нервозной гордости, Вулли Валенок выступил вперед и ткнул в воздух упомянутым букетом. Возможно, цветики были действительно славные, но Вулли не очень хорошо представлял себе, что такое «рвать букет». Размочаленные лепестки, листья и стебли торчали из его кулака во все стороны.

— Очень приятно, — сказала Тиффани, отпив еще глоток чая.

— Славно-славненько, — проговорил Роб Всякограб, вытирая пот со лба. — Так вот что, мож, не скажешь ли ты нам... бур-бур-бур-бур...

— Они хотят знать, за кого из них ты выходишь замуж, — громко произнесла Фион. — Таков закон. Ты выбираешь среди них мужа или отрекаешься быть келдой. Ты должна выбрать мужчину себе и день свадьбы назвать.

— Айе, — сказал Роб Всякограб, избегая глядеть в глаза Тиффани.

Чашка ни на волосок не дрогнула у Тиффани в руке, но лишь потому, что внезапно все мускулы у нее закостенели. Она думала: «Ааааааа! Не верю, это не со мной творится! Да как же я... Да как же он... Да как они... Да ведь они же даже... Смеху подобно! Бежать отсюда, сейчас же!»

Но Тиффани ощущала, что сотни взволнованных лиц повернуты к ней в тенях кургана. То, как ты разберешься с этим делом, будет иметь большое значение, сказал ее Второй Помысел. Сейчас они все наблюдают за тобой. И Фион хочет посмотреть, как ты теперь поступишь. Тебе совсем не следовало бы такую неприязнь испытывать к особе, которая меньше тебя на четыре фута. Но ты испытываешь.

— Это так неожиданно, — сказала Тиффани, заставив себя улыбнуться. — И для меня такая честь, конечно.

— Айе, айе, — сказал Роб, глядя в землю.

— И вас так много, что сделать выбор будет очень трудно, — продолжала Тиффани, улыбаясь. А ее Второй Помысел сказал: Робу от всего этого тоже несладко!

— Айе, будет очень, — отозвался Роб.

— Я хотела бы немножко подышать свежим воздухом, пока буду обдумывать ваши слова, — сказала она и не позволила улыбке сползти со своего лица до тех пор, пока не выбралась из кургана.

Там она присела на корточки, заглядывая под листья примул, и завопила:

— Жаба!

Жаба выполз, пережевывая что-то, и ответил:

— Хм?

— Они хотят на мне жениться!

— Мм пфмм ффм мм?

— Что ты ешь?

Жаба глотнул.

— Очень плохо питавшегося слизняка, — ответил он.

— Я сказала, они хотят жениться на мне!

— Так что же?

— Что же? Да только... только подумать!..

— Ах да, проблема роста, — сказал жаба. — Сейчас она может казаться не столь уж заметной, но когда ты достигнешь пяти футов семи дюймов, то в нем будет по-прежнему дюймов шесть...

— Не смей надо мной смеяться! Я келда!

— Собственно, в этом все дело, не так ли, — проговорил жаба. — Для них важно, что таков закон и обычай. Келда выходит за воина, которого выберет, начинает свою семейную жизнь и производит на свет множество новых и новых Фигглов. Было бы страшным оскорблением отвергнуть...

— Я не собираюсь выходить замуж за Фиггла! Я не могу производить сотни детей! Скажи, что мне делать!

— Я? Указывать келде, что ей делать? Я не смею, — ответил жаба. — И я не люблю, когда на меня орут. Даже у жаб имеется гордость, видишь ли. — С этими словами он уполз в примулы.

Тиффани набрала воздуха, чтобы крикнуть. И молча закрыла рот.

Старая келда знала обо всем этом, подумала Тиффани. Значит... она считала, что я сумею найти решение. Таков закон и обычай, но Фигглы сами не ведают сейчас, как его соблюсти. Никто из них не хочет в жены великучую девицу, только не станет в том признаваться. Всего лишь закон и обычай.

Должен быть обходной путь. Наверняка должен. Однако я обязана выбрать мужа и день свадьбы: они сказали мне об этом прямо.

Несколько секунд она смотрела недвижным взглядом в заросли терновника. Потом подумала: «Хмм...»

И скользнула обратно в нору.

Пиктси напряженно ждали, все бороды и сломанные носы были повернуты к Тиффани.

— Я принимаю твое предложение, Роб Всякограб, — сказала она.

Лицо Роба застыло в маске ужаса. Тиффани услыхала, как он пробормотал тоненьким голосом: «Ой кривенс...»

— Но день свадьбы, разумеется, всегда назначает невеста. Верно? — весело спросила она. — Это любому известно.

— Айе, — дрожащим голосом ответил Роб. — Обычай таковой.

— Значит, я так и сделаю. — Тиффани глубоко вдохнула. — На краю мира стоит скала гранитная, в милю высотою, — произнесла она. — И каждый год прилетает издалече маленькая птичка. Прилетает она для того, чтобы вытереть свой клювик о ту скалу гранитную. В тот самый день, когда маленькая птичка сотрет эту гранитную скалу до песчинки, я выйду замуж за тебя, Роб Всякограб Фиггл!

Ужас Роба начал перерастать в явную панику, но тут Роб заколебался, и на его лице потихоньку-полегоньку стала проступать ухмылка.

— Айе, ладная мысль, — медленно проговорил он. — Куды спешить?

— Именно, — сказала Тиффани.

— И хватит нам тогда времени поразмыслить, кого в гости мы позовем.

— Правильно.

— Да еще энто дело — платье бело, корзины цветочные, всякое прочее, — продолжал Роб, веселея с каждым словом. — На такие штуки целая вечность надобна, ты ведаешь.

— О да, — ответила Тиффани.

— «Нет» она сказала! — взорвалась Фион. — Миллионы лет пройдут, пока малая птаха ...

— «Айе» она сказала! — закричал Роб. — Парни, все вы слыхали ея! И назначила она день! По закону и обычаю!

— А скала гранитная, то нае проблем, — проговорил Вулли Валенок, по-прежнему с букетом в руке. — Ты нам толечко скажи, где она, мы ту скалу так разделаем — никакая мальца птаха не угонится...

— То птахино дело! — возопил Роб отчаянно. — И спору нет, окей? Кто будет спорить, что не птахино, тот спробует моего башмака! Кой-кому тута свое дело еще разделывать, мальца парнишку выкрадывать у Кралевы! — Он вытащил меч и принялся махать им над головой. — Кто со мною?

Это сработало. Нак Мак Фигглам по душе четко поставленные задачи. Сотни мечей, боевых топоров и один цветочный букетик взметнулись вверх, и боевой клич Нак Мак Фигглов загремел, перекатываясь эхом. Для перехода от нормы к бешеному боевому азарту Фигглам нужно так мало времени, что его не засечешь даже на малюсеньких часиках.

Однако, у пиктси такая независимая индивидуальность, что боевой клич у каждого свой собственный. Тиффани смогла разобрать сквозь шум лишь несколько:

— Можно жизнь у нас отнять, но штаны нельзя!

— И бубух шесть пенсов!

— В полях, под снегом и дождем, я за твоим за кошельком!

— Всех убью, останусь фтыще!

— Эччч, засунь себе в тракканы!

Но постепенно все крики объединились в едином реве, сотрясающем стены:

— Без царёв! Без королёв! Без господ! Без хозяев! Боле нас не надурят!

Эхо угасло, с потолка сорвалось облако трухи, на миг повисла тишина.

— Уперед! — вскричал Роб Всякограб.

Все как один Фиггл, пиктси понеслись роем с галерей, через пещеру и на выход. Пару минут спустя в большой палате остались из Вольных Мальцов только гоннагл и Фион.

— Куда они? — спросила Тиффани.

— Эччч, куда глаза глядят, — ответила Фион, пожав плечами. — А я намерена следить за очагом. Хоть кто-то должен здесь вести себя как келда. — И сверкнула глазами на Тиффани.

— Всем сердцем надеюсь, что ты скоро найдешь себе собственный клан, — сказала Тиффани приветливо. Фион одарила ее взглядом исподлобья.

— Они побегают маленько по окррруге и оглоушат кролика-другого, да сами с ног собьются пару раз, — проговорил Вильям. — Потом затормозят чуток, припомнив, что им неведомо еще, куда бежать.

— Они всегда так? — спросила Тиффани.

— Эччч, ну, Роб не шибко тут желал долгих речей о свадьбе, — сказал Вильям, усмехаясь.

— Да, в этом деле мы с ним вполне сошлись, — ответила Тиффани.

Она выбралась из норы и увидела жабу, который ждал у входа.

— Я слушал, — сказал он. — Хорошо исполнено. Весьма мудро, весьма дипломатично.

Тиффани огляделась. До заката еще несколько часов, но тени уже удлиняются.

— Надо идти, — сказала она, повязывая передник. — И ты отправляешься со мной, жаба.

— Ну, я не специалист по... — Начал жаба, пятясь. Но жабы нелегко идут на попятный, особенно, если быстро схватить их и сунуть в карман передника.

Тиффани бежала по траве в сторону курганов, где виднелись трилиты, и думала: «В том краю мой брат никогда не сможет вырасти. Так сказала старая леди. Что это значит? Что это за место, где невозможно повзрослеть?»

Курганы становились ближе. Она заметила, что рядом с ней бегут Вильям и Не-столь-большой-как-Средний-Джок-но-больше-Мальца-Джока Джок, но других Нак Мак Фигглов нигде было не видно.

А потом она оказалась уже среди курганов. Сестры рассказывали, что здесь лежат в земле мертвые короли, но это никогда не пугало ее. Ничто не пугало ее в землях плоскогорья.

Но сейчас ей вдруг стало холодно. Прежде такого здесь не случалось.

Найди место, где время не сходится. Хм, курганы вокруг принадлежали прошлому. И древние камни тоже. Можно ли сказать, что с настоящим они не сходятся? Что здесь и сейчас им не место? Тысячи лет они были тут, и тут состарились. Они вросли в облик этих холмов.

Под низким солнцем ложились длинные тени. В эту пору дня Мел открывает свои секреты: есть места, где тени обрисовывают контуры давно заросших дорог и полей. Тени позволяют увидеть вещи, которых не разглядишь в слепящее полносолнечье.

Тиффани придумала слово «полносолнечье», потому что есть полнолуние.

Она не могла найти хотя бы следы конских копыт. Она бродила вокруг трилитов, похожих на каменные дверные проемы, но даже когда проходила через эти проемы туда и обратно — все без толку.

Такого в ее планах было не предусмотрено. Волшебная дверь здесь, или была здесь. Тиффани в этом не сомневалась.

У нее забулькало в ушах. Стало быть, кто-то рядом играет на мышиной волынке. Тиффани осмотрелась. Вильям гоннагл стоял на поваленном камне, надувая щеки и свой бурдюк из мышиных шкурок.

Тиффани махнула ему рукой и спросила:

— Ты тут что-нибудь видишь?

Вильям вынул изо рта трубочку-дудку, бульканье прекратилось.

— О, айе, — сказал он.

— Путь в край Королевы?

— О, айе.

— Так что же ты не покажешь, где он!

— Нет нужды показывать келде. Келда умеет ясно видеть сама.

— Но ты мог бы показать!

— Айе, а ты могла сказать «пожалуйста», — ответил он. — Мне девяносто шесть годов. Я не кукленок в кукольном домике твоем. Бабушка твоя славною женщиной была, но не на побегушках я у мальца девицы писклявицы.

Тиффани пару секунд молча смотрела на него, потом достала из кармана фартука жабу.

— Писклявицы? — сказала она.

— Это значит «что-то крохотное», — ответил жаба. — Верь мне.

— Он меня называет крохотной!..

— Внутррренне я больше! — проговорил Вильям. — Скажу, что батюшка твой не был бы доволен, коль бы мальца девица-великанша притопала и стала повеления давать ему!

— Старая келда повеления давала! — сказала Тиффани.

— Айе! Ибо заслужила она прррризнание! — Голос гоннагла прокатился эхом среди камней.

— Ну пожалуйста! Я не знаю, что делать! — взмолилась Тиффани.

Вильям пристально посмотрел на нее.

— Эччч, ну покуда ты все делала неплохо, — проговорил он более приятным тоном. — Избавила ты Роба Всякограба от женитьбы на тебе, закона и обычая не руша. Лихая ты девчонка, в том не спорю. Тебе надобно времени чуток, и тогда сыщешь путь. Не надобно только тебе топать ногою своей, и ждать, что весь мир запрыгает вокруг тебя. Ты просто кричишь «хаччу сладка», ведаешь ли. Пользуйся очами. Пользуйся главою.

Он снова сунул в рот наконечник трубки, раздул щеки, наполняя воздухом бурдюк волынки. У Тиффани забулькало в ушах.

— А ты, жаба? — спросила она, заглядывая в карман.

— Боюсь, тебе придется рассчитывать лишь на себя, — ответил он. — Кем бы я прежде ни был, у меня мало познаний в поиске невидимых дверей. И еще, я протестую против того, чтобы на меня оказывали давление.

— Но... Я правда не знаю, что дальше делать! Может, надо сказать волшебное слово?

— Не уверен, есть ли волшебное слово, которое ты могла бы сказать, — ответил жаба и отвернулся от нее — точнее, перевернулся.

Она чувствовала, что Нак Мак Фигглы появляются вокруг. У них была гнусная привычка вести себя очень тихо, когда они хотели.

О нет, сказала Тиффани мысленно. Фигглы думают, что я знаю, как быть! Это нечестно! Меня не учили, как делаются такие вещи. Я не была в школе для ведьм. Я не смогла найти даже ее! Вход где-то тут, и где-то тут ключи, но я просто не знаю, какие они!

Сейчас пиктси смотрят на меня, хотят узнать, на что я гожусь. А я гожусь на то, чтобы делать хороший сыр, и все. Но Ведьмы Решают Проблемы...

Она положила жабу в карман передника и почувствовала вес «Болезней овец».

Когда Тиффани вытащила книгу, послышался вздох собравшихся вокруг пиктси.

Они думают, что слова — это волшебство...

Тиффани открыла книгу наугад, нахмурилась и громко произнесла:

— Запорёнка.

Пиктиси вокруг стали кивать и подталкивать друг друга локтями.

— Запорёнка. Причиндальная трясца у ягненка, — читала Тиффани, — что может вести к воспалению нижних отделов. При отсутствии лечения возможны осложнения: Краснуха Ладонистая. Рекомендуемое средство: доза скипидара ежедневно, покуда не останется трясцы, иль скипидара, иль овцы.

Она рискнула на миг поднять глаза. Фигглы наблюдали за ней с каждого кургана и камня. Все были явно под впечатлением.

Однако слова из «Болезней овец» не растопили лед в смысле открытия магических дверей...

— Пошкребит, — зачитала Тиффани. По рядам пронесся трепет ожидания. — Пошкребит. Кожный хлопьевидный струп, особо в области ляляшек. Скипидар известен как лекар...

И тут, уголком глаза, она заметила медвежонка.

Он был малюсенький, такого красного цвета, какого естественными средствами не получишь. Тиффани поняла, что это. Вентворт обожал леденцовых медвежат. На вкус они были как сахарная глина, и сделаны из чистейшей 100% Искусственной Добавки.

— Эччч, — сказала она. — Я знаю точно, что моего брата заманивали этой дорогой.

Среди Фигглов произошло шевеление.

Она зашагала вперед, читая вслух про Вертячку и про Ноздревую Горячку, но при этом внимательно посматривая на землю.

Вот и еще один медвежонок, теперь зеленого цвета, среди травы еле разглядишь.

«О-Кей», — подумала Тиффани.

Неподалеку была одна из П-образных «арок» — два камня стоят вертикально, третий лежит на них, как перекладина. Тиффани уже проходила под этой аркой, и ничего не случилось.

Но ничего и не должно было случиться, подумала она. Кто же оставляет врата в свой мир так, чтобы через них мог войти любой. Иначе народ все время забредал бы туда и оттуда, просто по случайности. Чтобы пройти, тебе надо знать: врата — вот они.

Возможно, это единственный способ заставить их сработать.

Прекрасно. Тогда я верю, что это вход.

Она прошла под аркой и увидела удивительный мир. Зелень травы, голубизна неба, которое начало розоветь вокруг закатного солнца. Несколько белых облачков, припозднившихся по пути на ночлег. И все вокруг пропитано медово-теплым светом. Просто поразительно, что такое загляденье может существовать. И зрелище ничуть не становилось менее фантастическим из-за того, что Тиффани его видела каждый день. Вдобавок, даже не обязательно смотреть сквозь каменную арку, чтобы увидеть его. Просто посмотри вокруг, стоя где угодно.

Только вот...

...что-то было не так. Тиффани несколько раз прошла под аркой взад вперед, но по-прежнему не была вполне уверена. Она вытянула руку и попыталась измерить расстояние между садящимся солнцем и линией горизонта.

И в этот момент заметила птицу. Это была ласточка, она гонялась за мошкарой и в стремительном вираже пронеслась мимо арки — за камнями, с противоположной стороны от Тиффани.

Эффект получился диковатый, даже как-то сбивающий с толку. Тиффани ощущала, как ее глаза поворачиваются, следя за полетом ласточки. Та на миг скрылась из виду за одним из боковых каменных столбов... но миг почему-то слишком затянулся: ласточка должна была появиться, и не появилась.

А потом Тиффани увидела ее, летящую в просвете каменной арки. И на мгновение ласточка оказалась с обеих сторон от второго столба одновременно.

Когда смотришь на это, кажется, что твои глазные яблоки кто-то потянул и перекрутил — такое у Тиффани появилось чувство.

Найди место, где время не сходится...

— Мир, который видно через этот проем, отстает от нашего времени примерно на секунду, — сказала Тиффани, стараясь придать своему голосу полнейшую уверенность. — Я дум... Я знаю, что это вход.

Нак Мак Фигглы закричали «Вуууп! Вуууп!» и зааплодировали, сбегаясь к ней со всех сторон.

— Это было лихо, читодейство твое! — сказал Роб Всякограб. — Не разумел я ни единого словечка!

— Айе, могуча та речь, в коей ни уха ни рыла не ведомо! — сказал другой пиксти.

— Есть келдинская жилка в тебе, точно, — сказал Не-столь-большой-как-Средний-Джок-но-больше-Мальца-Джока Джок.

— Айе! — сказал Вулли Валенок. — То было зашибись, когда не подала ты виду, приметивши конфетки! Мы думали, зелененькую ты не углядишь!

Остальные пиктси перестали поздравительно кричать и свирепо уставились на него.

— А что я сказал, что? — спросил он.

Тиффани понурилась.

— Вы все знали, что это вход? — проговорила она.

— О, айе, — ответил Роб. — Нам ведомы такие штуки. Мы, ведаешь ли, жили-были в краю Кралевы, да восстали против злой власти ея...

— Восстали мы, и она выперла нас вон за пьянство, мордобитие и воровство беспрестанное, — сказал Вулли Валенок.

— Не так было вовсе! — рявкнул Роб Всякограб.

— И вы ждали, чтобы посмотреть, смогу ли я найти дверь? — сказала Тиффани.

— Айе. Ты славно справилась, дивчинка.

Тиффани отрицательно помотала головой.

— Нет. Я не сотворила никакого настоящего волшебства. Я не знаю, как оно творится. Просто смотрела кругом и догадалась, где ответ. Я смухлевала, в общем-то.

Пиктси переглянулись.

— Эччч, ну, — сказал Роб, — что есть волшебство? Палочкой махание и пару мальца волшебных слов изрекание. Тама хитрости не надобно. А кругом смотреть — вправду смотреть, и ответ найти догадаться — энто уметь надобно!

— Айе, это так, — проговорил к изумлению Тиффани Вильям гоннагл. — Ты пользовалась очами своими, пользовалась главою своей. Так настоящая карга и поступает. А волшебство тут больше для рекламы.

— О... — сказала Тиффани, оживляясь. — Вы серьезно? Ну, тогда... вот наша дверь!

— Верно, — сказал Роб Всякограб. — Теперь веди нас энтим ходом.

Тиффани заколебалась, а потом подумала: я чувствую, как идут мои мысли. Я могу наблюдать, как идут мои мысли. Как же они сейчас идут? А так, что «я уже проходила под этой аркой, и ничего не менялось».

Но когда я делала это прежде, то не смотрела и не думала — не смотрела и не думала как следует.

Мир, который я вижу сквозь проем арки, не настоящий. Он только выглядит настоящим. Он вроде магической картинки, которая прикрывает вход, чтобы его нельзя было заметить. И если вы будете невнимательны, то войдете в эту картинку и выйдете обратно, так ни о чем и не догадавшись.

Ага...

Она прошла под аркой. Ничего не изменилось. Нак Мак Фигглы серьезно и степенно наблюдали за ней.

О-Кей, подумала она. Я по-прежнему позволяю себя дурачить, верно?

Она остановилась перед камнями, вытянула руки в стороны и закрыла глаза. Очень медленно шагнула вперед...

Что-то захрустело под ее ботинками, но Тиффани не открывала глаза до тех пор, пока не перестала чувствовать пальцами каменные столбы арки. А когда открыла...

...вокруг был черно-белый пейзаж.

 

ГЛАВА 8

СТРАНА ЗИМЫ

— Айе, Первым Зрением обладает она, — послышался голос Вильяма за спиной у Тиффани, когда она стояла, глядя на мир Королевы. — Видит она то, что вправду есть.

Снег расстилался под грязно-белым небом, и это выглядело так, словно ты внутри громадного шарика для пинг-понга. Только видневшиеся там и сям черточки древесных стволов с черными росчерками ветвей позволяли различить, где земля и где небо...

...и еще это показывали следы копыт на снегу. Следы тянулись в сторону леса черных заснеженных деревьев.

Холод иголочками покалывал Тиффани с ног до головы.

Она глянула вниз и увидела Нак Мак Фигглов, которые потоком струились через вход, по пояс утопая в снегу. Они безмолвно рассыпались в развернутый строй. Некоторые вытащили мечи.

Фигглы не смеялись и не перешучивались между собой. Они были начеку.

— Так, ну что, — сказал Роб Всякограб. — Хорошо сделано. Теперя ты нас обожди, мы твоего мальца братика добудем, нае проблемо...

— Я тоже иду! — оборвала Тиффани.

— Нэй, не могёт келда...

— Эта могёт! — сказала Тиффани, поеживаясь. — В смысле может! Он мой брат. И где мы находимся?

Роб взглянул на бледное небо.

— Раз уж ты тута, мож и не будет вреда тебе сказати, — ответил он. — Энто место вы Сказочной Страной зовете, Страною Фей.

— Сказочная Страна? Да ничего подобного! Я видела картинки! В Стране Фей кругом деревья и цветы, солнце, искорки динь-динь, малыши такие пухленькие в ползунках, с рожками на голове! И другие, с крылышками! Э-э... и еще другие, странные... Я видела на картинках!

— Тута не всегда так, — ответил Роб кратко. — И неможно тебе идти с нами, потому что нет у тебя оружия, мистрис.

— А куда моя сковородка делась?

Что-то звякнуло по пяткам ее ботинок, Тиффани обернулась и увидела, как Не-столь-большой-как-Средний-Джок-но-больше-Мальца-Джока Джок с гордостью протягивает ей сковородку.

— Окей, сковорода есть у тебя, но надобно тебе владеть мечом из железа небесного, громобойного. Энто специальное оружие, чтобы вторгаться в Страну Фей, ведаешь ли.

— Я ведаю тем, как владеть сковородкой, — сказала Тиффани. — И я...

— На подходе! — заорал Вулли Валенок.

Тиффани увидела вдалеке линию темных точек, и почувствовала, что кто-то взбирается у нее по спине и становится ей на макушку.

— Черные Псы, — объявил Не-столь-большой-как-Средний-Джок-но-больше-Мальца-Джока Джок. — Несколько дюжин, Большой.

— Нам не убежать! — крикнула Тиффани, крепко хватая сковородку.

— Нам и не надобно, — сказал Роб Всякограб. — Гоннагл с нами на сей раз. Но ты бы уши пальцами заткнула, однако.

Вильям, не сводя пристального взгляда c приближающейся стаи, откручивал от своей волынки трубочки и складывал их в сумку, которая висела у него на плече.

Псы были совсем недалеко. Тиффани уже ясно видела лезвия их зубов и огонь глаз.

Вильям неторопливо достал несколько новых трубочек, они были серебристые, намного короче и тоньше, и стал привинчивать их на место прежних. Весь его вид говорил о том, что суетиться он не намерен.

Тиффани сжала ручку сковороды. Псы не лаяли. Если бы они лаяли, было бы чуточку менее страшно.

Вильям перекинул волынку себе подмышку и через одну из трубок стал накачивать воздухом, пока бурдюк не раздулся.

— Я сыгррраю, — объявил он, когда Тиффани могла уже разглядеть пену в пасти у псов, — кррррепко любимое, «Кинг Андерррр Вотерррр».

Все пиктси как один побросали свои мечи и зажали уши руками.

Вильям понес дудочку ко рту, раз-другой притопнул и, когда псы вокруг Тиффани подобрались, чтобы броситься на нее, он заиграл.

Много всего случилось в один и тот же миг. Все зубы у Тиффани во рту зажужжали. Сковородка завибрировала у нее в руке и упала на снег. У пса, который собирался прыгнуть на Тиффани спереди, глаза сошлись к носу, и вместо прыжка он опрокинулся вперед.

Никто из Мрачных Псов не пытался заняться Фигглами. Псы выли. Крутились волчком. Пытались укусить себя за хвост. Спотыкались, падали, налетали друг на друга. Набегающий строй смерти, которая жадно дышала, вывалив языки, распался на несколько дюжин обезумевших зверей — они вертелись, извивались и словно хотели выскочить из собственной шкуры.

Снег таял кольцом вокруг Вильяма, его щеки были красны от натуги. Поднимался пар.

Вильям вынул изо рта наконечник трубки. Корчившиеся в талом снегу собаки подняли головы. А потом дружно зажали хвосты меж задних лап и настоящим гончим галопом рванули прочь по снежной равнине.

— Н-ну, теперь знают они, что мы тута, — сказал Роб Всякограб, вытирая слезы с глаз.

— Тто роизожло? — спросила Тиффани, языком проверяя, все ли зубы на месте.

— Он играл звуки болести, — объяснил Роб. — Тебе не слышно их, ибо шибко высокие они, а собакам слышно. В голову им ударяет. Теперь нам двигать надобно, пока она еще чегось не прислала.

— Их прислала Королева? Они как из дурного сна! — сказала Тиффани.

— О, айе, — ответил Роб Всякограб. — Оттудава она и взяла их.

Тиффани взглянула на Вильяма гоннагла. Он спокойно переставлял трубочки на прежние места. Вильям заметил ее взгляд, посмотрел вверх и подмигнул.

— Нак Мак Фигглы любят серрррррьезную музыку, — проговорил он. И указал кивком головы на снежную жижу под ногами у Тиффани.

Там лежал сахарно-желтый медвежонок из 100% Искусственной Добавки.

А снег повсюду вокруг нее таял.

 

Двое пиктси легко несли Тиффани. Она скользила над снегом, клан бежал рядом с нею.

Нет солнца в небе. Даже в самые мглистые дни бывает видно место на небе, где находится солнце — но не в этом краю. И еще была странная штука, которой Тиффани не могла точно подобрать названия. Это место не вызывало чувства настоящести. Она не могла бы объяснить — почему, но c горизонтом что-то было не так. Линия горизонта казалась такой близкой, словно ее можно потрогать, а это глупо.

И еще, некоторые вещи выглядели... незавершенными. Например, деревья в лесу, куда держала путь она с Фигглами. Дерево — это дерево, думала Тиффани. Ветки, корни, кора. И вы знаете, что у дерева все это есть, если даже издали ничего не разглядишь, кроме смутного пятна.

Но здешние деревья были не такими. У Тиффани возникло сильное подозрение, что здешние деревья действительно были смутными пятнами. А веточки, корни и прочие подробности поспешно отращивали, пока она приближалась, как будто думали про себя: «Быстрее, кто-то идет сюда! Делаем правдоподобный вид!»

Это было как попасть в картину, где художник не позаботился нарисовать всякие мелкие детали дальних предметов, и торопливо набрасывает штрихи реальности там, куда в эту минуту вы смотрите.

Воздух висел холодный, мертвый, как в старых подвалах.

Когда они добрались до леса, свет стал тусклее. Меж деревьями он был голубоватым и странным.

Нет птиц, подумала Тиффани и сказала:

— Стоп.

Фигглы поставили ее наземь, но Роб Всякограб заметил:

— Нам лучше здеся долго не болтаться. Парни, выше голову.

Тиффани вытащила из фартука жабу. Он заморгал, глядя на снег, и пробормотал:

— Ой. Квакец как нехорошо. Я должен быть в зимней спячке.

— Почему тут все такое... странное?

— Ничем помочь не могу. В данной ситуации мне видится просто снег, лед и замерзание до смерти. Если прислушаться ко внутреннему кваканью интуиции.

— Здесь не настолько холодно!

— Для...меня... настолько... — Жаба закрыл глаза.

Тиффани вздохнула и опустила его в карман.

— Я скажу тебе, куда попала ты, — проговорил Роб Всякограб, его взгляд сосредоточенно скользил по голубым теням. — Видела мальца жучков кусачих, что к овце прицепятся и крови ее насосутся вдосталь, а после отвалятся? Энтот мир весь подобен жучку такому.

— Ты хочешь сказать, вроде... вроде клеща? Паразит? Вампир?

— О, айе. Он плавает кругами, покуда не найдет в мире другом слабое место — такое, за которым никто не присматривает. И там открывает он дверь. И тогда шлет Кралева народ свой внутрь. Чтобы хитить, ведаешь. В амбарах пошуршать, скотинку пошерстить...

— Любили мы хитить му бестий! — сказал Вулли Валенок.

— Вулли, — сказал Роб, указывая в сторону Вулли своим мечом, как пальцем. — Ведаешь слова мои, что иной раз тебе надобно думати, когда растопыриваешь великую ротяку свою?

— Айе, Роб.

— Теперя был один из тех разов. — Роб снова повернулся к Тиффани, глядя на нее несколько смущенно. — Айе, мы у Кралевы дико чемпиёнили по хитному делу. И на охоту не ходили люди, от страха перед маленьким народцем. Но ей все было не вдосталь. Всегда она желала больше. А мы тогда сказали, что неправильно энто — тащить у старушонки хрюшку, коли у ней та хрюшка единственная. И харчи тащить у тех, кто сидит впроголодь. Не позор Фигглу похитить у великучего богатея златую чашку, но...

...красть у старика стакан, в который тот кладет на ночь свои вставные зубы — это для пиктси была стыдоба, так они сказали. Нак Мак Фигглам по душе хити да лупити, ясное дело. Но кому охота лупить слабого и красть у нищего?

Стоя на краю леса, полного теней, Тиффани слушала историю маленького мира. Где ничто не растет, солнце не светит, и все приходится доставать откуда-нибудь извне. Это мир, который берет, а взамен дает лишь одно: страх. Этот мир совершает набег — и люди быстро привыкают оставаться в постели, когда слышат ночью какой-нибудь странный шум. Потому что если они посмеют мешать Королеве, та станет повелевать их снами.

Тиффани не совсем поняла, каким образом Королева это делает, но из людских снов приходят Мрачные Псы, Безглавец и прочее вроде того. Сновидения становятся... реальнее. Королева умеет брать их и делать более... ощутимыми. Ты можешь войти в сон и не вернуться. Ты не проснешься, прежде чем тебя догонят...

Народ Королевы похищал не только еду. Иногда пропадали люди, например...

— ...музыканты, — сказал Вильям гоннагл. — Феи музыку делать не умеют. Она забирает человека ради музыки его.

— И дети, — сказала Тиффани.

— Айе, твой мальца братик не первый, — ответил Роб Всякограб. — В тутошнем краю не богато смеха-радости, видишь. А думает она, что умеет с детишками ладить.

— Старая келда говорила мне, что Королева не будет обращаться с ним плохо, — сказала Тиффани. — Это ведь правда?

Фигглов можно читать, как открытую книгу. Притом это книга с крупными буквами, на каждой странице большая цветная картинка: «Песик Спот» или «Большой красный мяч» — и всего несколько слов. Мысли Фигглов тут же отражались у них на лице, и сейчас на всех лицах дружно отразилось: «Кривенс, хоть бы не спросила она про то, чего не хочется нам говорити...»

— Это правда или нет? — спросила Тиффани.

— О, айе, — медленно проговорил Роб. — Келда не солгала тебе. Кралева добра ему желает, хоть как энто сделать — не знает. Она эльф. Не шибко умеют эльфы о других думати.

— Что с ним будет, если мы его не вернем?

И снова Тиффани увидела на лицах Фигглов «ой не хочется нам отвечати...»

— Я спрашиваю... — повторила она.

— Скажу тебе, она сама его веррррнет, — ответил Вильям. — Спустя вррремя. И не станет он старррше. Тут никто и ничто не ррррастет. Никто и ничто.

— Это значит, он будет жив-здоров и в порядке?

В горле у Роба Всякограба послышалось буркотание. Словно голос хотел сказать «айе», а с голосом спорил разум, который знал правильный ответ: «нэй».

— А сейчас расскажите мне все, чего не досказываете, — проговорила Тиффани.

Первым ответил Вулли Валенок.

— Много чего всякого, — сказал он. — Вот чтобы свинец начал плавиться, надобно нагреть его до...

— Чем дальше ты заходишь в энтот край, тем время медленней течет, — торопливо проговорил Роб. — Годы словно дни проходят. Кралеве наскучит с мальца парнишкой возиться, мож через месяц или два. Два месяца здесь, ведаешь, где время медленно и тяжело ползет. Но когда парнишка воротится в край смертных, ты успеешь старой леди стать, а то и вовсе отживешь свой век. Так что ежели своих детишек заведешь, тебе придется их предупредити: пускай посматривают на холмах. Вдруг да увидят пацаненка липкого, который кричит хаччу сладка — энто будет их Дядюшка Вентворт. Но то еще не самое худое. Проживи слишком долго во сне, и разума лишишься. Толком никогда уже не сможешь пробудиться. Не сумеешь связи ухватить с миром настоящим.

Тиффани молча смотрела на него.

— Так уже случалось прежде, — сказал Вильям.

— Я его заберу, — негромко проговорила Тиффани.

— Мы не сомневаемся в тебе, — ответил Роб. — И куда пойдешь ты, туда и мы с тобою. Нак Мак Фигглы не страшатся ничего!

В ответ поднялся бравый ор, но Тиффани показалось, что синие тени всасывают и глушат звук.

— Айе, ничего кроме адвокатов-законник... ммф ммф, — успел прибавить Вулли Валенок, прежде чем Роб заткнул его.

Тиффани вернулась к цепочке конских следов и зашагала вперед.

Снег как-то неприятно, пискливо скрипел у нее под ногами.

Она прошла немного, глядя, как при ее приближении деревья становятся реальнее, и оглянулась назад.

Нак Мак Фигглы пробирались вслед за ней. А ее следы оставались дырами на снегу, и в них виднелась трава.

Деревья начали выводить ее из себя. Видеть, как они меняются на глазах, было хуже, чем увидеть чудовище. Чудовище можно ударить, но лес не ударишь. А Тиффани хотела врезать.

Она остановилась и отгребла снег от подножия ствола. И на миг там стало видно что-то серое, неопределенное. Потом, под взглядом Тиффани, кора дерева расползлась вниз по стволу на то место, что было прежде скрыто под снегом. И сделала вид, что была тут все время.

Такое было страшнее, чем Псы. Те — твари как твари, можно их отлупить. А это... смутное...

Тиффани снова мыслила Вторым Помыслом. Чувствовала, как ее страх растет. Как живот превращается в раскаленный докрасна комок. Как начинают потеть руки на сгибах. Но это все... отдельно от Помысла. Тиффани наблюдала за собой, напуганной. Значит, оставалась частица ее — та самая, что наблюдает за страхом — и не чувствует его.

Проблема в том, что эту частицу несут ноги Тиффани, которые напуганы еще как. Частице надо быть очень внимательной.

В этот самый миг все и пошло наперекосяк. Страх сдавил ее. Я на чужой земле, впереди — твари, позади — сотни синекожих воров. Черные собаки. Всадник без головы. Гадина в реке. Овца мчится задом наперед. Голоса под кроватью...

Ужас обрушился на нее. Но она была Тиффани, поэтому кинулась ужасу навстречу, занося для удара сковородку. Пройти через лес, добраться до Королевы, отнять брата, вырваться из этого места!

Где-то позади какие-то голоса начали орать...

И она проснулась.

Никакого снега. Все, что тут белело — это постель и потолок ее спальни. Некоторое время она смотрела на потолок и простыни, потом наклонилась и заглянула под кровать.

Ничего там не было, кроме подкроваткина. Когда она резко распахнула дверь кукольного домика, внутри оказались только два игрушечных солдата, плюшевый медведь и безголовая кукла.

Стены были прочными на ощупь, и пол скрипел под ногами, как всю жизнь. Ее тапки — такие же, как всегда: старые, удобные, отделаны розовым пухом, который давно весь обтрепался.

Тиффани остановилась посреди комнаты и тихо-тихо сказала:

— Тут есть кто-нибудь?

Вдали, на холмах, замемекала овца. Но вряд ли вопрос Тиффани кто-то услышал.

Со скрипом открылась дверь, вошел кот Крысоед. Потерся об ее ноги, урча, словно гром за горизонтом, а потом залез на кровать и там склубился.

Тиффани одевалась, размышляя и вызывая комнату на «слабо» сделать что-нибудь странное.

Когда она спустилась, в кухне готовился завтрак, мать была занята возле посудной мойки.

Тиффани юркнула через подсобку за кухней в маслодельню. Проползла там на четвереньках по всем углам, заглядывая под раковину, под шкафы и полки.

— Вы можете выходить, правда, — сказала она.

Никто не появился. Она была одна в комнате. Она часто была тут одна, это ей нравилось. Почти будто имеешь свою личную территорию. Но теперь здесь казалось как-то слишком пусто, слишком чисто...

Она побрела назад в кухню. Мать по-прежнему мыла посуду, но Тиффани уже ждал завтрак, тарелка с дымящейся кашей стояла на столе.

— Я сегодня сделаю еще масла, — осторожно проговорила Тиффани, присаживаясь к столу. — Я могу заодно, раз молока у нас так много.

Мать кивнула и поставила миску в сушилку.

— Я не провинилась ни в чем, нет? — спросила Тиффани.

Мать отрицательно покачала головой.

Тиффани вздохнула. «Тут она проснулась и поняла, что все это был только сон». Считай, самое худшее окончание для любой истории. Но все казалось таким настоящим. Она помнила чадный запах в пещере Фигглов, и как... кто он был?.. Да, его звали Роб Всякограб... как Роб всегда нервничал, разговаривая с ней...

Странно, подумала она, что Крысоед об меня потерся. Он спал на постели Тиффани, когда знал, что ему за это ничего не будет. Но днем старался не попадаться ей на дороге. Чудновато как-то...

Со стороны камина послышалось дребезжание. Фарфоровая пастушка на Бабушкиной полке сама собой задвигалась вбок и, пока Тиффани смотрела, не донеся до рта ложку каши, пастушка соскользнула вниз и разлетелась вдребезги на полу.

А шум продолжался, теперь из большого кухонного очага. Тиффани видела, что печная дверца затряслась на петлях.

Тиффани повернулась к матери. Та положила очередную миску сушиться, но то, что держало миску, не было человеческой рукой...

Печная дверца сорвалась и полетела по полу.

— Не ешь кашу энту!

Из печи хлынули Нак Мак Фигглы, тьма-тьмущая Фигглов, и они помчались по плиткам кухонного пола.

Стены шевелились. Пол двигался. И то, что повернулось к Тиффани от кухонной раковины, вовсе не было человеком. Просто... что-то. Не больше похожее не человека, чем фигура из теста. Из серого теста, которое на глазах менялось, ковыляя к Тиффани.

Пиктси неслись мимо нее, вздымая вихри снега.

Она посмотрела вверх, в крохотные черные глаза существа.

Крик вырвался у нее откуда-то глубоко изнутри. Никакого там не было ни Второго Помысла, ни первого, просто крик. Он как будто раскидывался впереди Тиффани, вылетая из ее рта, превращаясь в черный туннель перед ней, и она проваливалась в этот туннель, и при этом успела расслышать среди шума и воплей позади себя:

— Ты на кого глядеть решил, друган? Кривенс, ух кому-то как щас напинают!

Тиффани открыла глаза.

Она лежала на мокрой земле в мрачном, заснеженном лесу. Пиктси внимательно глядели на нее, но Тиффани заметила — другие, что стоят позади них, пристально следят за окружающим сумраком, скопившимся меж древесных стволов.

Там, среди деревьев, что-то... было. Комки чего-то серого, висящего, как старые тряпки.

Она повернула голову и увидела Вильяма, который стоял рядом и озабоченно наблюдал за ней.

— Мне все почудилось, так?.. — сказала она.

— Н-ну, — ответил Вильям, — так, и с дррругой стороны нет...

Тиффани резко приподнялась и села, Фигглам вокруг нее пришлось отпрыгнуть назад.

— Но это... существо мне снилось, а потом вы все появились из печки! — сказала она. — Вы попали в мой сон! Что это за тварь... была?

Вильям Гоннагл смотрел на Тиффани, словно что-то решал для себя или собирался с мыслями.

— Дрём, так мы называем их. Все здесь — нездешнее, ты памятуешь это? Порой лишь отражение вещей, которых здесь и вовсе нету, порою — что-то краденое из иных миррров, порою — то, что вылепит из магии Кралева. Он прятался среди дерев, а ты так шибко кинулась вперед, что не заметила его. Ты знаешь пауков?

— Конечно!

— Они сплетают сети паутины, а дрём сплетает сети снов. Такой здесь край, что это просто сделать. Мир, из которого пришла ты — он почти что настоящий. А этот край — считай, наоборот, он все равно почти совсем как сон. Дрём для тебя сплетает сновидение с ловушкою внутри. Коль съешь ты что-нибудь в том сне, то не захочешь никогда его покинуть.

Вильям явно ждал, что Тиффани это впечатлит.

— А дрёму это зачем? — спросила она.

— Он любит сны смотреть. Он веселится, глядя на твое веселье. Смотреть он будет, как ты угощаешься во сне, покуда наяву ты с голоду помрешь. Потом тебя он съест. Хотя не сразу, правда: он подождет, пока ты раскиснешь. У него зубов нету.

— А как тогда вообще можно выбраться из этого сна?

— Самый верный путь — найти дрёма там, — ответил Роб Всякограб. — Он сам во сне с тобою, прикидывается кем-то. А нашедши, напинать ему.

— Напинать — в смысле?..

— Башку оторвати, помогает обычно.

«Да уж, меня впечатлило, — подумала она. — К сожалению».

— Вот такая она, страна фей? — Сказала Тиффани вслух.

— Айе. Энтот кусочек туристам, как бы молвить, не показывают. И держалась ты не худо, — сказал Вильям. — Ты с ним старалась биться. Почуяла, что дело нечисто.

Тиффани вспомнила дружелюбного Крысоеда и разбившуюся пастушку. Я сама себе пыталась давать знаки. Надо было саму себя слушать.

— Благодарю, что вы за мной пришли, — проговорила она смиренно. — А как вы смогли?

— Эччч, влезти мы могем куда угодно. Даже в сон, — сказал Вильям, улыбаясь. — Хитное мы племя или нет? — И кусок дрёма плюхнулся на снег, упав с ветки.

— Я им больше не дамся! — сказала Тиффани.

— Айе. Верррю. Убийство в очах твоих вижу, — ответил Вильям, и в его голосе был оттенок восхищения. — Призадумался бы я, будь я дрёмом, да будь у дрёма мозги. Помни — тута их немало, иные бывают хитры. Кралева использует их как охрану.

— Меня больше не надурят! — И Тиффани вспомнила всю жуть мгновений, когда существо ковыляло к ней, меняясь на ходу. Хуже всего, что это был ее дом, ее место. Тиффани чувствовала кошмарный страх, когда тварь шлепала к ней через кухню, но притом и гнев. Оно посмело влезть в мой дом.

Это не просто попытка меня убить, это оскорбление...

Вильям пристально смотрел на нее.

— Айе, весьма разъяренною выглядишь ты, — сказал он. — Должно быть, любишь мальца братишку своего, если готова стать против тех тварей ради него...

И Тиффани не смогла запретить себе мысль: «Не люблю я его. Знаю, что нет. Он до того... липкий, вечно отстает, мне приходится тратить чересчур много времени, чтобы за ним уследить, без конца он орет и требует. Я не могу с ним поговорить. Он одно знает: все время чего-то хочет.

Но Второй Помысел сказал: он — мой. Мое место, мой дом, мой брат. Никто и ничто не имеет права трогать мое!

Тиффани воспитали так, чтобы она не росла эгоисткой. Она сама знала, что не эгоистка — в том смысле, какой люди обычно вкладывают в это слово. Привыкла думать и заботиться о других. Никогда не брала последний из оставшихся ломтей хлеба. То чувство, которое у нее сейчас было — это совсем иное.

То, что я сейчас делаю — не из благородства, не из храбрости, не по доброте. А потому, что это должно быть сделано. Потому что нет иного выхода, и нельзя иначе.

Она думала про...

Бабушку Болит и свет ее фонаря, который медленно двигался зигзагами среди холмов, под мерцающими морозными звездами, или в грозу, которая грохотала, как война. Чтобы уберечь ягнят от наползающей холодины, или баранов от падения с обрыва. Бабушка мерзла, взбиралась на кручу, топала сквозь ночь ради тупой овцы, которая никогда не скажет «спасибо» и завтра может остаться такой же безмозглой и влезть в такие же неприятности снова. Бабушка все это делала потому, что иначе — немыслимо.

Был случай, когда им встретились на дороге бродячий торговец и его ослик. Ослик был небольшой и под кучей навьюченного груза его было почти не видать. Он упал, и поэтому хозяин стал его бить.

Тиффани увидела это и расплакалась, а Бабушка взглянула на нее и сказала что-то Грому и Молнии...

Торговец перестал бить осла, когда услышал рычание. Собаки стояли возле него с двух сторон так, чтобы он не мог уследить за обеими сразу. Он занес палку, нацелившись на Молнию, и Гром зарычал сильнее.

— Я не советую тебе, — сказала Бабушка.

Он оказался не дураком. Глаза собак были похожи на стальные шарики. Он опустил руку.

— Теперь брось палку, — сказала Бабушка.

Он так и сделал, выронил хворостину в дорожную пыль, как будто прут вдруг сделался из раскаленного железа.

Бабушка подошла и подобрала хворостину. Тиффани запомнила, что это была длинная, гибкая ивовая лоза.

Внезапно и так быстро, что ее рука выглядела размытой, Бабушка два раза стегнула его лозой по лицу, отпечатались две длинные красные полоски. Он хотел что-то сделать и уже шевельнулся, но его явно удержал отчаянный внутренний голос: в тот момент собаки так ждали команды прыгнуть, что были почти вне себя.

— Больно, а? — сказала Бабушка любезным тоном. — Теперь слушай: мне ведомо, кто ты, и думается, ты меня тоже знаешь. Ты котелки продаешь и сковороды, и неплохие, как я помню. Но если я пущу слово по округе, у тебя больше не будет работы на моих холмах. Помни, что тебе сказано. Лучше свою животину кормить нормально, чем сечь. Ты слышишь меня?

Глаза у него были зажмурены, а руки тряслись, и он кивнул головой.

— Пойдет, — сказала Бабушка Болит, и тут же Гром с Молнией снова стали похожи на обычных пастушьих собак, подошли к ней и уселись по бокам, свесив языки.

Тиффани смотрела, как он снял часть груза и навьючил на себя. Потом, очень осторожно, стал подгонять осла дальше по дороге. Бабушка набивала свою трубку «Бравым мореходом» и глядела, как они удаляются. А когда разожгла трубку, то сказала так, словно эта мысль только что пришла ей на ум:

— Которые могут сделать что-то, должны делать для тех, кто не может. И кому-то надо говорить за тех, у кого нету голоса.

Тиффани думала: «Вот так оно — быть ведьмой? Этого я, что ли, ждала? Когда же хорошее начнется?»

Она поднялась и сказала:

— Пошли дальше.

— Не устамши ты? — спросил Роб.

— Пошли двигаться дальше!

-Айе? Ну что ж. Должно быть, навострилася она в то свое место, что за лесом. Ежели мы не будем нести тебя, то за пару часиков...

— Я пойду сама! — Воспоминание о большом мертвенном лице дрёма попыталось влезть в ее сознание, но ярость не оставила ему места. — Где сковородка? Благодарю! Идем!

Она устремилась вперед через чащу странных деревьев. Следы конских копыт почти светились во мгле. Иногда их пересекали какие-то другие следы — птичьи, может быть; еще попадались круглые размазанные отпечатки, те могли быть чьими угодно; а иные — извилистые, которые оставила бы змея, если бывают снежные змеи.

Пиктси бежали строем с обеих сторон от нее.

Даже после того, как немного утих накал бешеного гнева, Тиффани трудно было глядеть на все вокруг без головной боли. Далекие предметы чересчур быстро вдруг оказывались рядом, деревья меняли форму, пока она двигалась мимо...

«Почти ненастоящий», — говорил Вильям. «Почти совсем как сон». В этом мире было так мало реальности, что ее не хватало на нормальные очертания и расстояния. Снова волшебный художник с безумной быстротой дорисовывал картину. Если Тиффани начинала приглядываться к дереву, оно менялось и делалось больше похожим на дерево, а не на то, что мог бы намалевать Вентворт, зажмурившись.

Это выдуманный мир, думала Тиффани. Почти как в сказке. Деревья не очень старательно нарисованы, потому что кто же в сказке будет разглядывать каждое дерево?

Она остановилась на маленькой прогалине и специально уставилась на дерево в упор. Оно явно почувствовало, что за ним наблюдают. Постаралось выглядеть по-настоящему. Кора стала шершавой, и мелкие веточки выросли на концах сучьев, как полагается.

И еще, снег таял у нее под ногами. Хотя «таял» — неподходящее слово, просто исчезал, и появлялись травяные листья и стебли.

«Если бы я была миром, которому не хватает реальности», — думала Тиффани, — «снег помогал бы мне выкрутиться. Его легко изобразить: белизна. Все просто белым-бело... Но я делаю то, что рядом со мной, более сложным. Во мне больше реальности, чем во всем этом краю».

Она услышала над головой жужжание и посмотрела вверх.

Откуда ни возьмись, в воздухе появилось целое облако маленьких существ. Они были еще миниатюрнее Фигглов, и с крылышками, как у стрекоз. Вокруг них было золотистое сияние. Тиффани, зачарованная, протянула к ним руку...

... и тут же на спину ей кинулся как будто вес клан Нак Мак Фигглов разом, сшиб ее с ног, и она проехалась по снегу носом вниз.

Пока она барахталась, пытаясь подняться, прогалина превратилась в поле битвы. Пиктси прыгали, целясь мечами в летающих существ, а те с гудением вились вокруг, как осы. Двое из них на глазах у Тиффани спикировали на Роба Всякограба и за волосы потащили его вверх.

Он поднимался над землей, вопя и вырываясь. Тиффани подпрыгнула и схватила его за талию, яростно отмахиваясь другой рукой от крылатых. Они бросили Роба и легко увернулись от ее шлепков — вжикнули по воздуху, словно колибри. Одно из них успело укусить ее за палец.

В этот миг откуда-то послышался голос:

— Ооооооооооооо-ееерррррр...

Роб стал отчаянно извиваться у Тиффани в кулаке.

— Скоренько наземь пусти меня! — заорал он. — Стихи сейчас начнутся!