Search
Thursday, March 28, 2024 ..:: Книги » Библиотека (переводы книг) » Ноги из Глины » Ноги из Глины. Ч.1 ::..   Login

                                                  

 Ноги из Глины. Ч.1 Minimize

перевод: Пионер
 
Ноги из глины
 
Теплой весенней ночью в дверь заколотили с такой силой, что чуть не выбили ее из петель.
Хозяин отпер дверь и выглянул на улицу. Ночь была облачной, и от реки шел туман, густой как парное молоко.
Но все же через некоторое время хозяин разглядел на границе выходящего из дома света какие-то тени. Очень много теней, внимательно наблюдающих за ним. Он подумал, что, вероятно, были какие-то слабые отблески света…
Хотя, насчет фигуры стоящей перед ним у него не было никаких сомнений. Большая, темно-красная, но все же похожая на детскую глиняную фигурку. Глаза ее светились как два маленьких уголька.
– Ну? И что вы хотите в это время ночи?
Голем протянул ему грифельную доску, с надписью:
Говорят, Вам нужен голем.
Конечно же, големы не умеют разговаривать.
– А. Нужен – да. Но я не в состоянии. Я немного поспрашивал об этом, но при нынешних диких ценах…
Голем стер слова на дощечке и написал:
Для Вас – сто долларов.
– Это ты на продажу?
Нет.
Голем отступил в сторону, уступая место другому голему.
Второй, несомненно, тоже был големом. Но не той обычной глиняной глыбой, которые иногда попадаются на глаза. Этот блестел как новенькая отполированная статуя, сделанная отлично, вплоть до деталей одежды. Он напомнил один из старых портретов королей города, надменного вида и с величественной прической. Фактически, у него даже была маленькая корона, вылепленная на голове.
– Сто долларов? – человек подозрительно. – А какие у него дефекты? Кто его продает?
Никаких дефектов. Хорош во всем. Девяносто долларов.
– Похоже, кто-то хочет от него по быстрому избавиться …
Голем должен работать. У голема должен быть хозяин.
– Да, правильно, но бывают же случаи… Сходят с ума, изготавливают слишком много предметов, все такое.
Не сумасшедший. Восемьдесят долларов.
– Он выглядит… новым, – сказал человек, постукивая по поблескивающей груди. – Но сейчас никто не изготавливает големов, из-за этого цены слишком высоки для бюджета маленького бизнеса…, – он остановился. – Кто-то снова начал их изготавливать?
Восемьдесят долларов.
– Я слышал, священники давно запретили их изготавливать. Человек может попасть в большую переделку.
Семьдесят долларов.
– Кто этим занимается?
Шестьдесят долларов.
– Он продает их Албертсону? Или Спаджеру и Вильямсу? У нас здесь большой спрос на големов, а у них есть деньги для вложения в новую фабрику…
Пятьдесят долларов.
Человек обошел вокруг голема: – Нельзя просто сидеть и смотреть, как его предприятие обанкротится из-за нечестного урезания цен, я имею в виду…
Сорок долларов.
– Религия – это, конечно, очень хорошо, но "что в приходе знают о доходе", так? Хм…, – Он посмотрел на бесформенную фигуру голема в тени. – Там ты написал “тридцать долларов”, как мне показалось?
Да.
– Мне всегда нравилось заниматься оптовой торговлей. Подождите минутку. – Он зашел внутрь и вернулся с рукой полной монет. – Вы продадите всех этих ублюдков?
Нет.
– Хорошо. Скажите своему хозяину, что было очень приятно вести дело с ним. Заходи, Солнечный Джим.
Белый голем вступил в фабрику. Человек, посмотрев по сторонам, вбежал за ним и захлопнул дверь.
Тени задвигались в темноте. Послышалось легкое шипение. Затем, немного покачиваясь, большие темные фигуры стали удаляться.
Сразу же после продажи, прямо за углом, попрошайка, в надежде вытянувший руку за милостыней, был очень удивлен, обнаружив, что он стал богаче на тридцать долларов.[1]
 
 
Диск Мира повернулся на блистательном фоне космоса, очень аккуратно вращаясь на спинах четырех гигантских слонов, которые устроились на панцире Великой А’Туин – звездной черепахи. Континенты медленно проплывали, вращаясь в системах погоды, которые в свою очередь мягко поворачивались против ветра, как в танцоры кружащиеся в вальсе на сцене. Миллиарды тонн географии медленно катились по небу.
Люди изучают такие вещи, как география и метеорология, не только потому, что стоят на одной и промокают от другой. Эти предметы не совсем похожи на настоящие науки.[2] Но география – это всего лишь то, что изучают физики, ну может, еще несколько деревьев торчат из нее, а метеорология наполнена восхитительным и захватывающим хаосом, да и вообще очень сложна. Лето – это не только время. Это еще и место. Лето это двигающееся существо и уходит на юг для зимовки.
Даже на Диске Мира, с крошечным солнцем вращающемся по орбите вокруг крутящегося мира, времена года сменяются. В Анх-Морпорке, в величайшем из городов, Лето отпихнуло Весну, и в свою очередь получила толчок в спину от Осени.
Говоря географически, в самом городе не чувствовалось никакой разницы, хотя поздней весной пена на реке часто становилась приятного изумрудно-зеленого цвета. Туманы весны переходили в туманы осени, которые смешивались с дымом и копотью от магических кварталов и мастерских алхимиков, до тех пор, пока не становится похоже, что они ожили своей плотной и душной жизнью.
А время продолжало идти вперед.
 
 
Осенний туман наседал на полуночные оконные стекла.
Кровь текла струйкой на разорванные страницы редких книг с религиозными размышлениями.
"Так нельзя", – подумал отец Тубелчек.
Следующая мысль была, что его тоже не надо было бить. Но отец Тубелчек никогда не заострял внимания на подобного рода вещах. Люди излечиваются, а книги никогда. Он протянул трясущуюся руку и попытался собрать страницы, но снова опрокинулся назад.
Комната вращалась.
Дверь распахнулась. По полу заскрипели тяжелые шаги, один шаг, по меньшей мере, и потом шум от волочения.
Шаг. Волочение. Шаг. Волочение.
Отец Тубелчек попытался сфокусировать взгляд. – Ты? – прохрипел он.
Кивок.
– Собери... все... книги.
Старый священник смотрел, как плохо приспособленные для такой работы пальцы собирают книги и аккуратно укладывают их в стопки.
Вошедший подобрал из обломков писчее перо, что-то аккуратно написал на кусочке бумаги, затем скатал его и осторожно всунул его между губ отца Тубелчека.
Умирающий священник попытался улыбнуться.
– С нами это не срабатывает, – прошептал он, маленький цилиндр у него во рту раскачивался как последняя сигарета. – Мы... делаем... нашу... ж...
Преклоненная фигура некоторое время внимательно наблюдала за ним, а затем, очень осторожно, медленно наклонилась и закрыла глаза священника.
 
 
Коммандер Сэр Самуэль Ваймз, Городской Страж Анх-Морпорка, нахмурился своему отражению в окне и начал бриться.
Бритва – это меч свободы. Бритье – это акт мятежа.
В эти дни кто-то готовил ему ванную (каждый день! –никогда бы не подумал, что человеческая кожа может вынести такое к ней отношение). И кто-то раскладывал ему одежду (и какую одежду!). Кто-то готовил ему еду (и какую еду! – он набирал вес, он знал это). И кто-то даже начищал ему ботинки (и какие ботинки! – не изношенные ботинки на картонной подошве, а большие и крепко сшитые ботинки из замечательной блестящей кожи). Всегда был кто-то, кто делал за него все, но все же есть некоторые вещи, которые мужчина должен делать сам, и одним из них было бритье.
Он знал, что леди Сибил это не одобряла. Ее отец никогда не брился сам. У него для этого был специальный человек. Ваймз отпарировал тем, что он провел слишком много лет на ночных улицах, чтобы чувствовать себя счастливым оттого, что кто-то приставил бритву к его горлу, но все же настоящей причиной, о которой он ничего не сказал, была сама идея разделения мира на тех, кого бреют и тех, кто бреет. Или тех, кто носит начищенные до блеска ботинки, и тех, кто счищает с них грязь. Каждый раз, когда он видел своего дворецкого Вилликинса, складывающего его, Ваймза, одежду, он подавлял в себе острое желание дать пинок блистающему заду дворецкого за оскорбление человеческого достоинства.
Бритва мягко шла по отросшей за ночь щетине.
Вчера был какой-то официальный ужин. Сейчас он уже не мог вспомнить в честь чего. Ему казалось, что он всю свою жизнь тратит на эти мероприятия. Арка, хихикающие женщины, орущие молодые люди, которые стояли в конце строя, когда производилось построение. И, как обычно, он вернулся домой через закутанный в туман город с омерзительным настроением.
По дороге в ванную Ваймз заметил свет из-под кухоной двери и услышал разговор и смех, и заглянул туда. Там были Вилликинс, старик, который следит за котлом, главный садовник, и мальчик, который чистит ложки и разжигает огонь. Они играли в карты. На столе стояли бутылки с пивом.
Он вытянул стул, бросил пару шуток и попросил сдать ему карты. Они были… гостеприимны. Определенным образом. Но, пока шла игра, Ваймз чувствовал, что воздух кристаллизуется вокруг него. Он был как шестеренка в песочных часах. Никто не смеялся. Они продолжали называть его “сэр”, и постоянно прочищали горло. Все было очень… аккуратно.
В конце концов, он, пробормотав извинение, вышел. Дойдя до середины коридора, ему показалось, что он услышал комментарий, за которым последовал… ну, может быть это был просто смешок. Хотя это могло быть и хихиканье.
Бритва аккуратно обошла нос.
Ха. Пару лет назад, человек вроде Вилликинса пустил бы его на кухню только из сострадания. И заставил бы снять ботинки.
“Такова теперь твоя жизнь, Коммандер Сэр Самуэль Ваймз. Выскочка-полицейский для шишек и шишка для остальных”.
Он нахмурился отражению в зеркале.
Он вылез из грязи, это правда. И теперь он три раза в день ел мясную пищу, носил хорошие ботинки, у него была теплая постель на ночь, и в дополнение к ней еще жена. Старая добрая Сибил, – хотя у нее появилась сильная тенденция разговаривать только о занавесках, но сержант Кишка сказал, что такое случается с женами, это их биологическая черта, и это исключительно нормально.
Он чувствовал себя очень привязанным к своим старым дешевым ботинкам. В них он мог читать улицу, подошвы были очень тонкими. Бывало так, что он мог сказать, где находится, в ночи темной как смола, только по форме булыжников. А, ладно…
В бритвенном зеркале Сэма Ваймза было что-то необычное. Оно было немного выпуклым, и поэтому отражало в себе больше комнаты, чем плоское зеркало, давая хороший обзор на улицу и на сад за окном.
Хм. На макушке прореживается. Определенно там просвечивает череп. Меньше работы для расчески, с одной стороны, но больше лица для умывания…
В зеркале что-то блеснуло.
Он отпрянул в сторону и нагнулся.
Зеркало разбилось.
Из-за разбитого окна послышались быстрые шаги, а затем треск и крик.
Ваймз выпрямился. Он выловил самый большой осколок зеркала из раковины и закрепил его на торчащей из стены черной стреле от арбалета.
Закончил бритье.
Затем позвонил в колокольчик дворецкому. Вилликинс материализовался. – Сэр?
Ваймз всполоснул бритву. – Пошли мальчика за стекольщиком.
Глаза дворецкого прыгали с окна на разбитое зеркало. – Да, сэр. И счет опять отправить в гильдию Наемных Убийц, сэр?
– С моими наилучшими пожеланиями. И пока он там будет, пусть заглянет в магазин Пяти и Семи Дворов и принесет мне новое зеркало для бритья. Гном там знает, какие мне нравятся.
– Да сэр. Мне сразу же сходить за совком и щеткой? Сообщить госпоже о происшествии, сэр?
– Нет. Она всегда говорит, что я их провоцирую.
– Очень хорошо, сэр, – сказал Вилликинс.
Он дематериализовался.
Сэм Ваймз вытерся и спустился в утреннюю комнату, где он открыл шкаф и вынул новенький арбалет, свадебный подарок от Сибил. Сэм Ваймз привык к старым военным арбалетам, у которых была отвратительная привычка стрелять назад в самый неподходящий момент, но этот был сделанный на заказ Бёрлиг и Стронгинтерм с промасленным ложем из орехового дерева. Ему сказали, что лучше арбалета не сыскать.
Потом он выбрал тонкую сигару и выбрался в сад.
Из драконника доносилась какая-то возня, Ваймз вошел туда, захлопнув за собой дверь. Потом прислонил к ней арбалет.
Крик и писк усилился. Маленькие язычки пламени вспыхивали над толстыми стенками загонов для молодняка.
Ваймз склонился над ближайшим. Он подобрал только что вылупившегося дракончика и почесал ему под подбородком. Когда дракончик от удовольствия пыхнул пламенем, он прикурил сигару и с удовольствием затянулся.
Выдул кольцо дыма в направлении фигуры, повисшей под потолком. – Доброе утро, – сказал он.
Фигура бешено извивалась. Проявляя чудеса героизма по контролю над мышцами, она умудрилась зацепиться ступней за скобу во время падения, но сил подтянуться обратно к потолку уже явно не хватало. А о падении вниз нельзя было и подумать. Снизу возбуждено скакала и изрыгала пламя дюжина маленьких дракончиков.
– Э… доброе утро, – ответила висящая фигура.
– Снова проясняется, – сказал Ваймз, подбирая корзину угля. – Хотя, мне кажется, туман еще вернется.
Он взял маленький кусок угла и бросил его дракончикам. Те начали драться за добычу.
Ваймз сжал другой кусок. Юный дракончик, который уже поймал уголь, выпустил заметно более длинное и жаркое пламя.
– Мне кажется, – сказал юноша. – Что у меня не получится уговорить Вас позволить мне спуститься.
Еще один дракон поймал уголь и изрыгнул огненный шар. Юноша отчаянно изогнулся, чтобы избежать столкновения с ним.
– Отгадал, – сказал Ваймз.
– Мне кажется, если подумать, выбрать крышу было очень глупо с моей стороны, – сказал убийца.
– Наверно, – ответил Ваймз. Несколько недель назад он потратил уйму времени, подпиливая стыки и уравновешивая черепицу.
– Мне надо было перебраться через стену и использовать кусты.
– Возможно, – сказал Ваймз. Он уже установил капкан на медведя в кустах.
Взял еще немного угля. – Мне кажется, ты не скажешь, кто тебя нанял?
– Боюсь, что нет, сэр. Вы знаете правила.
Ваймз серьезно кивнул. – У нас был сын леди Селачи за неделю до патриция, – сказал Ваймз. – А сейчас есть парень, которому надо выучить, что "нет" не означает "да, пожалуйста".
– Может быть, сэр.
– А потом было это дело с сыном лорда Раста. Нельзя стрелять в слуг за то, что они неправильно поставили туфли, знаешь ли. Это слишком неприятно. Ему надо отличать правое от левого, так же как и всем нам. И правое от неправого тоже.
– Я понимаю, что Вы говорите, сэр.
– Наша беседа, кажется, зашла в тупик, – сказал Ваймз.
– Кажется так, сэр.
Ваймз прицельно бросил кусок маленькому бронзово-зеленому дракончику, который ловко его поймал. Жар становился невыносимым.
– Чего я не понимаю, – сказал он, – почему вы, ребята, в основном стараетесь убить меня или здесь или в офисе. Я имею в виду, я очень много хожу пешком, не так ли? Вы не можете застрелить меня на улице?
– Что? Как обычные бандиты, сэр?
Ваймз кивнул. Это было темным и очень запутанным делом, но у гильдии Наемных Убийц была своего рода гордость. – Сколько я стою?
– Двадцать тысяч, сэр.
– Цена должна быть выше, – сказал Ваймз.
– Я согласен, – "если убийца доберется до Гильдии, так и будет", подумал Ваймз. Убийцы довольно высоко оценивают собственные жизни.
– Дай мне подумать, – сказал Ваймз, внимательно рассматривая конец сигары. – Гильдия берет пятьдесят процентов. Тебе остается десять тысяч долларов.
Кажется, убийца понял намек, дотянулся до своего ремня и довольно неловко бросил мешочек в направлении Ваймза, который поймал его.
Ваймз подобрал свой арбалет. – Мне кажется, – сказал он, – что, если человеку позволить уйти, он сможет добежать до двери только с поверхностными ожогами. Если он бегает быстро. Ты быстро бегаешь?
Ответа не было.
– Конечно, для этого ему надо быть в очень отчаянном положении, – сказал Ваймз, устраивая арбалет на кормовом столе и доставая кусок веревки из кармана. Он привязал веревку к гвоздю и зацепил другой конец на тетиве арбалета. Потом, встав осторожно в сторону, он спустил курок.
Тетива чуть сдвинулась.
Убийца, наблюдая вверх ногами, казалось, перестал дышать.
Ваймз сделал несколько затяжек, хорошенько раскуривая сигару. Затем он вынул ее изо рта и положил на удерживающую веревку таким образом, что осталось только доля дюйма от горящего конца до веревки.
– Я не запру дверь, – сказал он. – Я никогда не был неблагоразумным человеком. Мне интересно посмотреть, как ты бегаешь.
Он бросил остатки угля драконам и вышел наружу.
Похоже, начинался еще один полный событиями день в Анх-Морпорке, и пока было только утро.
Когда Ваймз дошел до дома, он услышал "пуфф", потом щелчок, а потом звук как кто-то пробежал очень быстро в направлении декоративного озера. Он улыбнулся.
Вилликинс ждал с его пальто. – Сэр Самуэль, помните, в одиннадцать у Вас назначена встреча с его превосходительством.
– Да, да, – сказал Ваймз.
– И Вы должны пойти, и встретиться с Геральдистами в десять. Госпожа сказала очень определенно. Дословно она сказала: "Скажи ему, пусть не старается выкрутиться на этот раз", сэр.
– О, очень хорошо.
– И еще госпожа сказала: "пожалуйста, попробуй никого не разочаровать".
– Скажи ей, что я постараюсь.
– И Ваша карета подана, сэр.
Ваймз вздохнул: – Спасибо. В декоративном озере сидит человек. Вылови его и дай чашку чая, хорошо? Перспективный парень, я думаю.
– Конечно, сэр.
Карета. О, да, карета. Свадебный подарок от патриция. Лорд Ветинари знал, что Ваймз любит ходить пешком по улицам города, и таким образом он, как обычно, подарил ему то, что не позволяло наслаждаться прогулками на улице.
Карета ждала. Двое слуг вытянулись в ожидании.
Сэр Самуэль Ваймз, Коммандер Городской Стражи снова взбунтовался. Возможно, он должен был использовать эту проклятую карету, но…
Он посмотрел на кучера и махнул большим пальцем на дверь кареты. – Залезай, – скомандовал он.
– Но сэр…
– Приятное утро, – сказал Ваймз, снимая пальто. – Я поведу сам.
 
 
“Дорогие мама и папа…”
 
У капитана Городской Стражи Анх-Морпорка Кэррота был выходной. Обычная рутина. Сначала завтрак в каком-нибудь маленьком кафе. Потом письмо домой. Письма домой всегда доставляли ему неприятности. Письма из дома были интересны, полны статистики по добычи руды и восхитительными новостями о новых жилах и перспективных пластах. Он же мог написать только про убийства и тому подобное.
Кэррот пожевал конец карандаша.
"Ну, снова была интересная неделя (написал он). Я скачу здесь как блоха с голубым брюшком и Никаких Ошибок! Мы открываем новый Дом Стражи на Читлинг-стрит, что близко к Теням, таким образом, у нас теперь будет не менее 4 Домов Стражи, включая Сестер Долли и Длинную Стену, а я все еще единственный капитан и все мое время занято. Лично я иногда скучаю по той службе, что была раньше, когда здесь служили только Нобби и сержант Кишка, но ведь теперь настал век крылана. Сержант Кишка собирается на пенсию в конце этого месяца, он говорит, что миссис Кишка хочет, чтобы он купил ферму, и что он в нетерпении ждет спокойствия и уединения деревенской жизни и близости к природе. Я уверен, что вы желаете ему самого лучшего. Мой друг Нобби все еще Нобби, только немного больше, чем был раньше".
 
Кэррот с отсутствующим взглядом взял полусъеденную говяжью отбивную и сунул под стол. Раздалось ам.
 
"В любом случае, возвращаясь к работе, я также уверен, что уже говорил вам об особенностях Кэбл-стрит, хотя это все еще в Псевдополис-ярде, людям не нравится, когда полицейские не носят униформы, но Коммандер Ваймз говорит, что преступники тоже не носят униформы, и, таким образом, посылает всех к ч*рту".
 
Кэррот задумался. Очень много говорили о Капитане Кэрроте, что, даже после почти двух лет в Анх-Морпорке, он все еще не мог свободно обращаться со словом “ч*рт”.
 
"Коммандер Ваймз говорит, что раз секретные преступники, то надо иметь секретных полицейских…"
 
Кэррот задумался опять. Он обожал свою униформу. У него не было другой одежды. Идея о маскировке полицейских была… ну, немыслима. Это как те пираты, которые плавают под фальшивыми флагами. Как шпионы. Однако он прилежно продолжил:
 
"… и я уверен, что коммандер Ваймз знает, о чем говорит. Он говорит, что не будет больше старомодной полицейской работы по отлову бедолаг, слишком глупых, чтобы убежать!! В любом случае, с любой точки зрения это означает очень много дополнительной работы и много новых лиц в полиции".
 
Ожидая, пока сформулируется новое предложение, Кэррот взял сосиску со своей тарелки и опустил под стол.
Снова прозвучало ам.
Официант засуетился.
– Еще подать, мистер Кэррот? За счет заведения, – все рестораны и закусочные в Анх-Морпорке предлагали бесплатное угощение Кэрроту, будучи уверенными, что он всегда настоит на оплате.
– Нет, правда, все было очень вкусно. Вот, пожалуйста… двадцать пенсов и сдачу оставьте себе, – сказал Кэррот.
– Как поживаете Ваша подруга? Что-то ее не видно сегодня.
– Ангуа? О, она… где-то неподалеку, знаете ли. Я, конечно, передам ей, что Вы спрашивали о ней.
Гном счастливо кивнул и заспешил по своим делам.
Кэррот прилежно написал еще несколько строчек и потом сказал, очень тихо: – Эта лошадь с телегой все еще там, рядом с пекарней Железнокорки?
Под столом кто-то тихо прорычал.
– Правда? Это странно. Все закупщики ушли уже несколько часов назад, а муку и гравий привезут только после обеда. Кучер все еще там?
Кто-то тихо пролаял.
– И довольно-таки неплохая лошадь для телеги закупщиков. Знаешь ли, кучер обычно вешает мешок с кормом для лошади. Сейчас последний четверг месяца. Когда у Железнокорки день оплаты? – Кэррот положил карандаш и культурно помахал рукой, чтобы привлечь внимание официанта.
– Мистер Буравчик – чашку желудевого кофе. С собой.
 
 
В музее Гномьего Хлеба, на алее Каруселей, мистер Хопкинсон был очень взволнован. Вне всякого здравого смысла его только что убили. Но сейчас его больше всего беспокоили досадные обстоятельства убийства.
Ему нанесли смертельный удар буханкой хлеба. Такое нельзя вытворить при помощи даже самого черствого человеческого хлеба, но хлеб гномов обладал замечательными свойствами оружия нападения. Гномы рассматривают выпечку как боевое искусство. Когда они выпекают каменные торты, это ни у кого не вызывает улыбки.
– Посмотрите на эту выемку, – сказал Хопкинсон. – Корка сильно смята!
КАК И ТВОЙ ЧЕРЕП, – сказал Смерть.
– О, да, – сказал Хопкинсон, голосом человека, который запросто покупает черепа десятками за пенни, но в то же время, знающего редкую ценность качеств хорошего хлеба. – Но почему не простым кошем (?)? Или даже молотком? Я бы достал, если бы заказали.
Смерть, сама довольно таки крутая личность, понял, что стоит перед лицом крутого хозяина. В последнее время мистер Хопкинс говорил пискливым голосом и носил очки на длинной черной ленте – его дух сейчас также был в духовных двойниках очков, что всегда было признаком ума, который полирует нижнюю часть мебели и располагает бумажные папки по размерам.
– Действительно, очень плохо, – сказал мистер Хопкинсон. – И неблагодарно также, после того как я им помог с печью. Я чувствую, что мне, действительно, придется жаловаться.
МИСТЕР ХОПКИНСОН, ВЫ ПОНИМАЕТЕ, ЧТО ВЫ МЕРТВЫ?
– Мертв? – запричитал куратор. – О, нет. Я не могу сейчас умереть. Ни на секунду. Сейчас просто самый неподходящий момент. Я еще даже не составил каталог боевых булочек.
ТЕМ НЕ МЕНЕЕ.
– Нет, нет. Я извиняюсь, но так не пойдет. Вам придется подождать. У меня сейчас, действительно, нет времени на эту ерунду.
Смерть растерялся. Большинство людей, после начального замешательства, как-то быстро понимали, что они умерли. Подсознательный вес снимался с плеч. Оставшаяся космическая туфля сбрасывалась. Самое худшее свершилось, и люди могли, говоря метафорически, свести счеты с жизнью. Только немногие считали, что это простое недоразумение и этого можно избежать, если достаточно убедительно поспорить.
Рука мистера Хопкинса прошла сквозь крышку стола. – Ой.
ВИДИШЬ?
– Так не вовремя. Вы не могли все организовать в более подходящее время?
ТОЛЬКО ДОГОВОРИВШИСЬ С ТВОИМ УБИЙЦЕЙ.
– Все сделано так ужасно. Я хочу подать жалобу. В конце концов, я плачу налоги.
Я – СМЕРТЬ, А НЕ НАЛОГОВЫЙ ИНСПЕКТОР. Я ПРИХОЖУ ТОЛЬКО РАЗ.
Тень мистера Хопкинса начала таять. – Просто я всегда все планировал заранее, наилучшим образом…
Я СЧИТАЮ НАИЛУЧШИМ ПРИНИМАТЬ ЖИЗНЬ ТАКОЙ, КАКАЯ ОНА ЕСТЬ.
– Это очень безответственно…
У МЕНЯ ВСЕГДА СРАБАТЫВАЕТ.
 
 
Карета попала в пробку рядом с Псевдополис-ярдом. Ваймз оставил слугу парковать ее, и снова накинув пальто, пошел пешком.
Было время, кажется, совсем еще недавно, когда в Доме Стражи было почти пусто. Там был старый добрый сержант Кишка, дремлющий на стуле и капрал Ноббс стирающий портянки перед печкой. А потом все внезапно изменилось…
Сержант Кишка ждал его с папкой. – Сэр, готовы отчеты из остальных Домов Наблюдения, – сказал он, семеня рядом с Ваймзом.
– Что-то особое?
– Странное убийство, сэр. В одном из тех старых домов на Мисбегот-мосте. Какой-то старый священник. Не знам о нем почти ничего. Патруль просто сообщил, что будет лучше, если Вы посмотрите сами.
– Кто нашел его?
– Констебль Посети, сэр.
– О, боже.
– Так точно.
– Я попробую попасть туда сегодня утром. Что-нибудь еще?
– Капрал Ноббс болеет, сэр.
– А, я это знаю.
– Я имею в виду он не на работе, сэр.
– На этот раз не похороны его бабушки?
– Никак нет, сэр.
– Между прочим, который раз у него за этот год?
– Седьмой раз, сэр.
– Очень странная семья, эти Ноббсы.
– Так точно, сэр.
– Фред, тебе совсем не обязательно звать меня “сэр”.
– У Вас гость, сэр, – бросив многозначительный взгляд в сторону скамьи в главной комнате. – Пришел насчет той работы алхимика.
Гном нервно улыбнулся Ваймзу.
– Хорошо, – сказал Ваймз. – Поговорю с ним в своем кабинете, – он залез в карман пальто, и достал кошелек с деньгами убийцы. – Внеси это в фонд вдов и сирот, хорошо, Фред?
– Конечно. О, очень хорошо, сэр. Еще несколько таких гостинцев и мы скоро сможем обеспечить несколько больше вдов.
Сержант Кишка прошел обратно к своему столу, украдкой выдвинул ящик и вытащил книгу, которую читал. Она называлась “Разведение животных”. Он беспокоился из-за названия, известны истории о странностях сельских жителей, но, оказалось, что эта книга просто о разведении крупного и мелкого рогатого скота и свиней.
Теперь он интересовался, как найти книгу, которая научила бы весь этот скот и свиней читать.
Наверху, Ваймз осторожно толкнул дверь своего кабинета. Гильдия Наемных Убийц играла по правилам. Этого не отнимешь у ублюдков. Исключительно против правил убивать свидетелей. Помимо всего прочего за это не будет оплаты. Таким образом, ни о каких ловушках в его кабинете не могло быть и речи, слишком много людей заходило и выходило из него каждый день. Но все равно надо было быть осторожным. Ваймз был хорош в смысле наживания богатых врагов, которые могли позволить себе нанять убийцу. Убийцам нужна была всего одна удача, Ваймзу удача нужна была постоянно.
Он проскользнул в комнату и выглянул из окна. Он любил работать с открытым окном, даже в холодную погоду. Ему нравилось слушать звуки города. Но любой, кто попробует залезть снизу или спуститься с крыши к окну будет вынужден пройти через все те незакрепленные плитки, сдвигающиеся скобы, предательские водосточные трубы, которые Ваймз хитроумно подготовил. И Ваймз установил заостренные прутья под окном. Они были красивы и служили хорошим украшением, но, помимо этого они были острыми.
Таким образом, Ваймз выигрывал.
В дверь осторожно постучали.
Это стучал костяшками гном, который пришел по поводу работы. Ваймз впустил его в кабинет, закрыл дверь и уселся за стол.
– Итак, – сказал он. – Вы – алхимик. Шрамы от кислот на руках и нет бровей.
– Правильно, сэр.
– Не часто встретишь гнома с такой специальностью. По-моему, ваш народ всегда вкалывают в плавильнях своих дядюшек или что-то вроде того.
"Ваш народ", – про себя отметил гном. – Я не выношу металла, – сказал он.
– Гном, который не выносит металла? Это что-то уникальное.
– Да, такое редко встречается, сэр. Но у меня неплохие успехи в алхимии.
– Член Гильдии?
– Больше нет, сэр.
– О? Каким образом Вы покинули Гильдию?
– Вылетел через крышу, сэр. Но я точно знаю, что я неправильно намешал.
Ваймз откинулся на спинку кресла. – Алхимики всегда что-нибудь взрывают. Я что-то не слышал, чтобы их за это увольняли.
– Это потому, что еще никто не взрывал Консульство Гильдии, сэр.
– Что, все консульство?
– Большую часть, сэр. Все легко разрушаемые части, по меньшей мере.
Ваймз вдруг обнаружил, что он автоматически открыл ящик стола. Он задвинул его обратно, и, вместо этого, пододвинул бумаги перед собой. – Ваша фамилия, приятель?
Гном сглотнул. Было ясно, что он этого боялся. – Малопопка, сэр.
Ваймз даже не поднял взгляд.
– А, да. Здесь написано. Значит Вы с Убервальдских гор?
– Как… да, сэр, – сказал Малопопка, немного удивленно. Люди обычно не разбирались в кланах гномов.
– Констебль Ангуа оттуда, – сказал Ваймз. – Сейчас… тут написано, что Ваше имя… не могу прочитать почерк Фреда… э…
Ничего нельзя было поделать. – Веселинка, сэр, – сказал Веселинка Малопопка.
– Веселинка, так? Рад видеть, как хранятся старые традиции в именах. Веселинка Малопопка. Хорошо.
Малопопка внимательно посмотрел в лицо Ваймза. На нем не промелькнуло ни малейшего проблеска насмешки.
– Да, сэр. Веселинка Малопопка, – сказал он. И на этот раз ни один мускул не дрогнул на лице Ваймза. – А отца моего звали Весельчак. Весельчак Малопопка, – добавил он, как-будто гордился дырявым зубом, который начал болеть.
– Вот как?
– А… его отца звали Мензурка Малопопка.
Ни следа, ни тени ухмылки не промелькнуло на лице Ваймза. Он просто отодвинул бумаги.
– Хорошо, мы работаем ради жизни здесь, Малопопка.
– Да, сэр.
– Мы ничего не взрываем, Малопопка.
– Да, сэр. Я не взрываю все подряд, сэр. Кое-что что только плавится.
Ваймз постучал пальцами по столу. – Понимаете что-нибудь в мертвых телах?
– Их тяжело удивить, сэр.
Ваймз вздохнул. – Слушайте. Я знаю, как быть полицейским. В основном для этого надо ходить и разговаривать. Но есть много вещей, которые я не знаю. Находишь место преступления и там какой-то серый порошок на полу. Что это? Я не знаю. Но вы ребята знаете, как смешивать всякие штуки в чашках и можете узнать. Может быть, это как-то связано с мертвецом там. Может быть это отрава? Кажется, нам нужен кто-нибудь, кто знает, каков нормальный цвет печени. Мне нужен кто-нибудь кто посмотрит на мою пепельницу и скажет какие сигары я курю.
– Тонкие Пенатела от Пантвида, – автоматически сказал Малопопка.
– Ух, ты!
– Вы оставили пачку на столе, сэр.
Ваймз посмотрел на стол. – Хорошо, – сказал он. – Таким образом, иногда легко найти ответ. Но иногда нелегко. Иногда мы даже не знаем, есть ли у нас правильный вопрос.
Он встал. – Не могу сказать, что я очень люблю гномов, Малопопка. Но я также не люблю троллей и людей, так что, я думаю, здесь ничего страшного. Хорошо, Вы единственный, кто претендует на это место. Тридцать долларов в месяц, пять долларов выплата на проживание, мне хочется, чтобы Вы работали не по часам, знаете, есть такой зверь “переработка”, только никто пока его не видел. Если кто-то из троллей-офицеров назовет Вас камнегрызом, он будет уволен, если Вы обзовете их истуканами, то уволят Вас, мы просто одна большая семья и, когда Вы побываете на одном нашем семейном обсуждении, Малопопка, будьте уверены, Вы увидите сходство, мы работаем как одна команда и мы очень стараемся, чтобы так же было и в будущем, в половине случаев мы не уверены в вопросе закона, таким образом, работать очень интересно, официально Ваше звание – капрал, но Вы не будете командовать настоящими полицейскими, месяц испытательного срока, мы дадим Вам соответствующий инструктаж, как только будет время, теперь, найдите иконограф и встретимся на Мисбегот-мосте в… черт… лучше всего через час. Мне надо зайти к этим чертовым геральдистам. Ничего страшного, мертвые тела редко становятся мертвее. Сержант Камнелом!
Послышалась серия скрипов от чего-то тяжелого движущегося в коридоре, и тролль открыл дверь.
– Слушаю, сэр?
– Познакомься с капралом Малопопка. Капрал Веселинка Малопопка, его отца звали Весельчак Малопопка. Дай ему полицейский значок, прими присягу, покажи ему все. Хорошо, капрал?
– Я постараюсь оправдать честь мундира, сэр, – сказал Малопопка.
– Хорошо, – сказал Ваймз оживленно. Он посмотрел на Камнелома. – Между прочим, сержант. Мне подан рапорт, что прошлым вечером тролль в униформе прибил последователя веры Хризо-гордости к стене за уши. Тебе что-нибудь известно по этому поводу?
Огромный лоб тролля наморщился. – Там что-нибудь говорится о том, што он продавал троллятам мешочки со слэбом?
– Нет. Там сказано, что он собирался прочитать духовную книжку своей любимой старушке матери, – сказал Ваймз.
– А Твердозад написал, что он видел полицейский значок энтого тролля?
– Нет, но там написано, что тролль грозился вбить тот значок туда, где солнце не светит, – сказал Ваймз.
Камнелом задумчиво покивал. – Энто довольно-таки далеко, только для того, чтобы избавиться от такого хорошего значка, – сказал он.
– Между прочим, – сказал Ваймз. – Как это ты удачно отгадал, что это был Твердозад.
– Энто как озарение, сэр, – сказал Камнелом. – Я подумкал: какой еще ублюдок, продающий слэб детям заслуживает, чтобы его уши прибили к стене, сэр, и… бинго! Энта мысль сразу пришла ко мне в голову.
– Я так и подумал.
Веселинка Малопопка смотрел то на одно, то на другое бесстрастное лицо. Полицейские в упор глядели друг другу в глаза, а разговор шел откуда-то со стороны, как-будто оба читали какой-то невидимый текст.
Потом Камнелом медленно покачал головой. – Должно быть какой-то самозванец, сэр. Легко достать шлем как у нас. Ни один из моих троллей не сделал бы что-то как энто. Энто было бы полицейской произвол, сэр.
– Рад услышать. Однако, чтобы перестраховаться, я хочу, чтобы ты проверил шкафчики троллей. Этим делом занимается Кремнекаменная Лига защиты от клеветы.
– Да, сэр. И, если я узнаю, что это был один из моих троллей, я самолично закидаю энтого тролля тонной прямоугольных строительных штучек, сэр.
– Хорошо. Ну, можете идти, Малопопка. Камнелом присмотрит за Вами.
Малопопка растерялся. Было очень странно. Этот человек ничего не сказал про топоры или про золото. Не было даже сказано: “Ты сможешь много достичь в полиции”. Малопопка чувствовал себя неуверенно.
– Э… Я сказал Вам свое имя, не так ли, сэр?
– Да. Здесь записано, – сказал Ваймз. – Веселинка Малопопка. Правильно?
– Э… Да. Правильно. Ну, спасибо, сэр.
Ваймз послушал, как они спустились по лестнице. Потом он плотно прикрыл дверь и накинул пальто на голову, чтобы никто не услышал его хохот:
– Веселинка Малопопка!
 
 
Веселинка бежал за троллем по имени Камнелом. Дом Стражи постепенно наполнялся. И было заметно, что городская стража разбиралась с разного рода существами, и многие из них вопили.
Два тролля в униформе стояли перед высоким столом сержанта Кишки, между ними стоял тролль поменьше. У него был подавленный вид. На нем также была надета пачка балерины, а на спине красовалась парочка марлевых крылышек.
– … так получилось, что я знаю, ведь у троллей нет никаких сказок про Фею Молочных Зубов, – говорил Кишка. – Тем более, когда ее не вызывали, – он посмотрел вниз. – Звучноколокол. Что если мы назовем это взлом и проникновение без лицензии Гильдии Воров?
– Это расовая дискриминация, не позволять троллям иметь свою Фею Молочных Зубов, – пробормотал Звучноколокол.
Один из троллей охранников развязал мешок на столе. Водопад различного серебра обрушился на бумаги.
– И все это ты нашел под подушками троллят? – спросил Кишка.
– Благословите боги энти маленькие сердца, – сказал Звучноколокол.
За следующим столом усталый гном спорил с вампиром. – Послушайте, – сказал он, – это не может быть убийством. Вы уже мертвы, не так ли?
– Он воткнул их прямо в меня!
– Э, я говорил с менеджером и он сказал, что это был несчастный случай. Он сказал, что он совсем ничего не имеет против вампиров. Он говорит, что он просто нес три коробки карандашей с резинками и зацепился за Ваш плащ.
– Я не понимаю, почему я не могу работать, где хочу!
– Да, но… на карандашной фабрике?
Камнелом посмотрел на Малопопку и ухмыльнулся. – Добро пожаловать в жизнь большого города, Малопопка, – сказал он. – Энто инт’ресное имя.
– Правда?
– У большинства гномов имена типа Тяжелоскал или Огнезакал.
– Не может быть!
Камнелом не был хорош в деталях этикета, но интонация в голосе Малопопки дошла до него. – Хотя, энто тоже хорошее имя, – сказал он.
– А что такое “слэб”? – спросил Веселинка.
– Перемешанные хлористый аммоний и радий. Дает кайф ф голову, но плавит мозги тролля. Большая проблема ф горах, и некоторые сволочи изготовляют его здесь ф городе и мы стараемся выяснить, где. Мистер Ваймз позволяет мне проводить…, – Камнелом сконцентрировался – пуб-лич-ную раз-яс-ни-тель-ную компанию говоря народу, что случается со сволочами, которые продают его детям…, – он помахал рукой на большой и довольно грубый плакат на стене. Он гласил:
 
Слэб: Прост’ скажи “АарргхаарргхпожалуйстанетнетнетУФ”.
 
Он толкнул дверь.
– Энто старый чулан к’торый мы больше не используем, можешь использовать его для смешивания своих штуковин, это единственное место которое у нас сейчас есть, тебе придется сначала почистить его, п‘тому-что пахнет здесь как в туалете.
Он открыл другую дверь. – А энто раздевалка, – сказал он. Здесь у тебя будет свой шкафчик и энто, и тута энти картинки сзади уберут, п‘тому-что мы знаете, что вы гномы скромные. Жизнь хороша, если ты не слабак. Мистер Ваймз неплохой, но немного странный насчет некоторых вещей, он все время говорит штуки вроде энтого “город – энто кипящий горшок, и все энти подонки всплывают на, энтот, верх, и всякие таковые штуки. Я дам тебе шлем и значок через минуту, но сначал’…, – он открыл большой шкафчик на другой конце комнаты, на дверце которого было написано “КМНеЛОМ”, – мне надо сходить и спрятать энтот шлем.
 
 
Две фигуры выбежали из гномьей пекарни Железнкорки (“Т’Хлеб Ви’ Тв’Край”), запрыгнули в карету и крикнули кучеру гнать лошадей.
Он повернул к ним бледное лицо и показал на дорогу впереди.
Там стоял волк.
Не совсем обычный волк. У него была светлая шкура, у ушей шерсть была настолько длинная, что образовывала гриву. И волки обычно не сидят спокойно на задних лапах посреди улицы.
Волк зарычал. Продолжительным глубоким рыком. Как эквивалент укорачивающегося горящего бикфордова шнура.
Лошадь топталась на месте, она была слишком испугана, чтобы устоять на месте, но еще более запугана, чтобы убежать.
Один из людей осторожно потянулся к арбалету. Рычание немного усилилось. Еще более осторожно он убрал руку. Рычание чуть ослабло.
– Что это?
– Это волк!
– В городе? Где он находит еду?
– О, зачем тебе надо это знать?
Доброе утро, джентльмены! – сказал Кэррот, отделяясь от стены, на которую только что облокачивался. – Похоже, туман опять поднимается. Лицензии Гильдии Воров, пожалуйста.
Они повернулись. Кэррот подарил им лучезарную улыбку и одобрительно кивнул.
Один оттянул пальто, пытаясь изобразить задумчивую растерянность.
– А. Ну. Э. Оставили дома, когда немного торопились этим утром, должно быть забыли…
– Раздел Второй, Правило первое устава Гильдии Воров гласит, что члены должны носить свои членские карточки при всех случаях профессиональной деятельности, – сказал Кэррот.
– Он даже не вытащил свой меч! – прошептал самый глупый из троих.
– Ему и не надо, у него волк наготове.
 
 
Кто-то писал в угрюмой тишине, скрип пера был единственным звуком в ней.
Пока не открылась дверь.
Пишущий, быстро, как птица, повернулся. – Ты? Я говорил тебе никогда больше не приходить сюда!
– Я знаю, знаю, но эта чертова штука! Конвейер остановился, он вышел и убил священника!
– Кто-нибудь видел его?
– В том тумане, что был прошлой ночью? Я бы так не думал. Но...
– Тогда здесь нет, ах-ха, повода беспокоиться.
– Нет? Они не должны убивать людей. Ну... по крайней мере, – он уступил, – в любом случае, не проламывать им черепа.
– Они будут это делать, если им дать соответствующие инструкции.
– Я ему не говорил этого делать! А что, если он сделает это со мной?
– Со своим хозяином? Он не может пойти против слов у него в голове.
Посетитель сел, качая головой. – Да, но какие там слова? Я не знаю, я не знаю, это уже становится слишком, эта проклятая штука все время...
– Дает тебе жирный доход...
– Конечно, конечно, но со всем этим, яд, я никогда...
– Заткнись! Увидимся вечером. Ты можешь сказать остальным, что у меня, конечно, есть кандидат. И если ты еще раз осмелишься сюда прийти снова...
 
 
Королевский колледж Геральдики Анх-Морпорка оказался зелеными воротами в стене на Моллимог-стрит. Ваймз дернул за шнурок звонка. Что-то изменилось с другой стороны стены, и немедленно разразилась какофония гвалта, рычания, свиста и трубения.
Голос заорал: – Вниз, парень! Ляг! Я сказал ляг! Нет! Не вставай на дыбы! И ты, как хороший мальчик, получишь кусок сахара. Вильям! Немедленно прекрати! Отпусти его! Милдред отпусти Грехама!
Шум животных несколько ослаб, и послышались приближающиеся шаги. Калитка в воротах чуточку открылась.
Ваймз увидел одно-дюймовую полосу от очень маленького человека.
– Да? Вы разносчик мяса?
– Коммандер Ваймз, – сказал Ваймз. – У меня назначена встреча.
Шум от животных опять усилился.
– Чё?
– Коммандер Ваймз! – проорал Ваймз.
– Ой. Не изволите ли войти?
Дверь распахнулась. Ваймз переступил через порог.
Наступила тишина. Несколько пар глаз уставилось на Ваймза с сильным подозрением. Некоторые из этих глаз были маленькие и красные. Некоторые были большими и чуть высовывались с поверхности грязного пруда, который занимал значительную часть двора. Некоторые смотрели с насеста.
Двор был полон животными, но даже их вид перебивался запахом от двора полного животных. Большинство из них были престарелыми, что ничуть не улучшало запаха.
Беззубый лев зевнул в сторону Ваймза. Лев свободный, или, по меньшей мере, разгуливающий на свободе производил впечатление, но не настолько сильное как лев, служащий подушкой старому грифону, который спал, задрав все четыре лапы.
Там же были ежи, и седеющий леопард, и линяющие пеликаны. Зеленая вода плескалась в зеленом пруду с двумя зевающими бегемотами. Никто не сидел в клетке, и никто никого не пытался съесть.
– А, на первых порах это на многих производит впечатление, – сказал старик. У него была деревянная нога. – Мы маленькая счастливая семья.
Ваймз оглянулся и уставился на маленькую сову. – Боже мой, – сказал он. – Это же морпорк, не так ли?
Лицо старика расплылось в счастливой улыбке. – Ага, я вижу, Вы изволите знать свой герб, – прохрипел он. – Говорят, предки Дафны все прибыли с каких-то островов по другую сторону от Центра Диска.
Ваймз вытащил свой полицейский значок и уставился на герб изображенный на нем.
Старик заглянул к нему через плечо. – Это, конечно же, не она, – сказал он, показывая на сову, сидящую на Анхе. – Это была ее бабушка, Олив. Морпорк на амулете Анх, понимаете? Это каламбур или игра слов. Смеетесь? Я тоже почти смеюсь. Это почти так же забавно, как и то – что Вы видите вокруг. Мы могли бы найти жениха для нее, честно говоря. И самку для бегемота. Я имею в виду, его превосходительство говорит, что у нас и так два бегемота, вполне достаточно, я просто говорю это не совсем натурально для Родерика и Кейт, я не сужу, но это просто неправильно, вот и все, что я говорю. Не изволите ли назваться еще раз?
– Ваймз. Сэр Самуэль Ваймз. Моя жена договорилась о встрече.
Старик опять захихикал. – Ах, обычно так.
Двигаясь довольно-таки быстро, несмотря на деревянную ногу, старик повел между дымящимися холмиками разнообразного навоза к зданию на другом конце двора.
– Я думаю, здесь, однако, можно сделать неплохой огород, – сказал Ваймз, стараясь поддержать беседу.
– Я пытался посадить ревень, – сказал старик, толкнув дверь. – Но он вырос в двадцать футов высотой, а затем взял и загорелся. Отгадайте, где в этот момент был наш крылатый дракон, сэр, он тогда был болен и – какой ужас... Но не расстраивайтесь, его шкура будет отлично выглядеть, когда высохнет. Не изволите ли войти, сэр?
Холл внутри был настолько же тих и темен, как двор снаружи был полон света и шума. Чувствовался сухой запах гробниц исходящий от старых книг и полотнищ. Когда глаза Ваймза привыкли к темноте, он разглядел наверху висящие флаги и вымпелы. В холле было несколько окон, но из-за наросших на них паутине с дохлыми мухами вовнутрь проникал только серый полумрак.
Старик закрыл дверь и оставил его одного. Ваймз через окно посмотрел, как он проковылял обратно, что бы продолжить то, чем он занимался до прихода Ваймза.
А занимался он тем, что устанавливал живой герб.
Там был установлен большой щит. К нему была прибита капуста – настоящая капуста!. Старик сказал что-то неслышное Ваймзу. Маленькая сова слетела с насеста и приземлилась на анхе, который был прикреплен к верхушке щита. Два бегемота выбрались из пруда и, прошлепав к щиту, встали в позы с двух сторон.
Старик поставил перед сценой мольберт, установил холст, взял паллет и кисть, и крикнул “Оп-ля!”
Бегемоты встали на задние лапы, было ощущение, что их мучает артрит. Сова расправила крылья.
– Боже мой, – пробормотал Ваймз. – Я всегда думал, что они просто выдумывают это.
– Просто выдумывают, сэр? Просто выдумывают? – сказал голос позади него. – У нас бы давно были бы большие проблемы, если бы мы что-то выдумывали, ой, черт меня побери, да.
Ваймз повернулся. Еще один маленький человек появился позади него, счастливо моргая сквозь толстые стекла очков. Из-под мышки у него торчало несколько свитков.
– Извините меня, что не смог встретить Вас у дверей, но в настоящий момент мы очень заняты, – сказал он, протягивая свободную руку. – CroissantRougePursuivant*.
– Э… Вы – маленький красный французский рулет для завтрака? – спросил Ваймз в замешательстве.
– Нет, нет. Нет. Это означает Красный Полумесяц. Видите ли, это мой титул. Очень древний титул. Я – геральдист. А Вы будете сэром Самуэлем Ваймзом, не так ли?
– Так.
Красный Полумесяц заглянул в свиток. – Хорошо. Хорошо. Как Вам нравится ласка? – спросил он.
– Ласка, животное?
– Видите ли, у нас есть несколько ласок. Я знаю, что, строго говоря, они не геральдические животные, но мы держим несколько, и честно говоря, я думаю, придется их отпустить, если только не удастся кого-нибудь уговорить принять их, иначе расстроится PardessusChatainPursuivant. Он всегда запирается в сарае, если он расстроен…
Pardessus… Вы про того старика? – спросил Ваймз. – Я имею в виду… почему он… я думал вы… я думал, герб – это только дизайн. Вам не надо рисовать это все с натуры!
Красный Полумесяц был явно шокирован. – Ну, мне кажется, если Вы хотите создать полное посмешище, да, Вы можете все вообразить. Это можно сделать, – сказал он. – В любом случае ласок не хотите?
– Лично меня это не волнует, – сказал Ваймз. – И, конечно же, не ласки. Моя жена сказала, что драконы бы…
– К счастью, случая не представится, – сказал голос из темноты.
Этот голос никогда не услышишь на свету. Он был пыльно-сухой. Он звучал, как если бы он шел изо рта, который никогда не имел удовольствия иметь слюну. Он звучал мертво.
Он и был мертвым.
 
 
Воры из пекарни оценивали свои возможности.
– У меня рука лежит на арбалете, – сказал самый предприимчивый из трех.
Самый разумный сказал: – Правда? Ну, а у меня сердце в пятке.
– Ооо, – сказал третий. – У меня больное сердце, я…
– Да, но что я имею в виду… у него даже нет меча. Если я возьму на себя волка, вы двое сможете разобраться с ним без проблем, понятно?
Вор с ясным мышлением посмотрел на капитана Кэррота. Его кольчуга блестела. Так же как и мускулы на голых руках. Даже его колени блестели.
– Кажется, мы зашли немного в тупик, – сказал капитан Кэррот.
– А что, если мы бросим деньги? – сказал вор с ясным мышлением.
– Это, конечно же, поможет делу.
– И Вы бы отпустили нас?
– Нет. Но это, обязательно зачтется в вашу пользу, и я, конечно, на суде буду на вашей стороне.
Крутой с арбалетом облизнул губы и перевел взгляд с Кэррота на волка. – Если Вы не отстанете от нас, я предупреждаю, кто-то будет убит! – предупредил он.
– Да, это может случиться, – грустно сказал Кэррот. – Я бы предпочел избежать этого, если это возможно, в конце концов.
Он поднял руки. В руках он держал что-то плоское и круглое в шесть дюймов каждое. – Это, – сказал он, – хлеб гномов. Самое лучшее у мистера Железнокорки. Не классический боевой хлеб, конечно, но достаточно хорош для нарезки…
Рука Кэррота метнулась. Пронесся короткий ветерок мучной пыли, плоская буханка мелькнула, и воткнулась до середины толстой доски кареты примерно пол дюйма от человека со слабым сердцем и, как оказалось, с некрепким мочевым пузырем.
Человек с арбалетом оторвал свой взгляд от хлеба только тогда, когда он почувствовал легкое влажное давление на запястье.
Ни одно животное не может двигаться так быстро, но это уже стояло рядом и выражение морды волка показывало довольно отчетливо, что, если животное захочет, давление на запястье, несомненно, может более или менее усилиться.
– Отзови его! – сказал он, отбрасывая арбалет свободной рукой. –Прикажи ему отпустить руку!
– О, я никогда не приказываю ей, – сказал Кэррот. – Она самостоятельно принимает решения.
Зазвучало громыхание обитых железом сапог, и с полдюжины гномов выбежало из дверей пекарни, выбивая подковами искры тормозя позади Кэррота.
– Хватайте их, – заорал мистер Железнокорка. Кэррот бросил руку на шлем гнома и развернул его.
– Это я, мистер Железнкорка, – сказал он. – Я так понимаю это те люди?
– Вы правы, капитан Кэррот! – сказал гном-хлебопек. – Айда, ребята! Давайте повесим их в бура’зак-ка![3]
– Ооо, – уныло пробормотало больное сердце.
– Нет, нет, мистер Железнокорка, – терпеливо сказал Кэррот. – Мы не практикуем такое наказание в Анх-Морпорке[4].
– Они стукнули Бджорна Узкобрючника так, что он потерял сознание. И запихали Олафа Огнезакала в бад’дхакз![5] Мы отрежем их…
– Мистер Железная Корка!
Гном-хлебопек заколебался и, к удивлению и радости воров, отступил на шаг. – Да…, хорошо, капитан Кэррот. Если Вы так говорите.
– У меня есть кое-какие дела, но я бы был очень благодарен, если вы сами отведете их в Гильдию Воров, – сказал Кэррот.
Быстро думающий побледнел: – О, нет! Они, действительно, стали очень строги с воровством без лицензии! Что угодно, но не Гильдия Воров!
Кэррот повернулся. Лицо его осветилось особым образом. – Что угодно? – спросил он.
Безлицензионные воры посмотрели друг на друга, и заговорили одновременно.
– Гильдия Воров. Нормально. Нет проблем.
– Нам нравится Гильдия Воров.
– Не можем дождаться. Быстрее в Гильдию Воров.
– Такие прекрасные люди.
– Строгие, но справедливые.
– Хорошо, – сказал Кэррот. – Тогда все счастливы. А, да, – он покопался в своем кошельке. – Вот пять пенсов за буханку, мистер Железнокорка. Я захватил еще одну, но Вы сможете легко почистить его.
Гном тупо уставился на монеты. – Вы хотите заплатить мне за спасение моих денег? – сказал он.
– В качестве налогоплательщика вы находитесь под защитой полиции, – сказал Кэррот.
Наступила деликатная пауза. Мистер Железнокорка тупо разглядывал свою обувь. Один или два гнома начали хихикать.
– Вот что я вам скажу, – мягким голосом сказал Кэррот. – Я вернусь, когда смогу, и помогу заполнить налоговые формы, что скажите на это?
Неловкую тишину нарушил вор.
– Э... не могла бы... Ваша собачечка... отпустить мою руку? Пожалуйста.
Волк отпустил хватку, спрыгнул с телеги и шмыгнул к Кэрроту, который поднял руку для отдачи чести.
– Всем желаю хорошего дня, – сказал он, повернулся и пошел.
Воры и их жертвы смотрели, как он уходит.
– Он всамделишный? – спросил быстрый вор.
Послышалось рычание от хлебопека, а потом: – Вы – ублюдки! – заорал он. – Вы – ублюдки!
– Чт... Что? Ты получил обратно свои деньги, не так ли?
Трое работников должны были удержать мистера Железная Корка.
– Три года! – сказал он. – Три года и никто не беспокоил! Три чертовых года и ни единого стука в дверь! И он еще спрашивает! О, да! Он очень порядочен! Он наверно вернется и возьмет дополнительные формы, чтобы я не попал ни в какие переделки! Почему вы придурки просто не убежали?
 
 
Ваймз внимательно осмотрел темную заплесневевшую комнату. Голос вполне мог звучать из темницы.
Паника отразилась на лице маленького геральдиста. – Может быть, Сэр Самуэль не откажется пройти сюда? – сказал голос. Он был холоден, выделяя каждое слово ударением. Такой тип голоса не мог дрожать.
– Это, фактически, э... Дракон, – сказал Красный Полумесяц.
Ваймз потянулся за мечом.
– Дракон – Король Гербов, – сказал человек.
– Король Гербов? – спросил Ваймз.
– Просто титул, – сказал голос. – Молю – входите.
По каким-то причинам в подсознании Ваймза слова сами преобразовались в “Молись – входи”.
– Король Гербов, – произнес голос Дракона, когда Ваймз входил в тень внутреннего укрытия. – Вам не нужен меч, Коммандер. Я – Дракон – Король Гербов вот уже более пятисот лет, но я не дышу огнем, уверяю Вас. Ах-ха. Ах-ха.
– Ах-ха, – сказал Ваймз. Он не мог хорошо рассмотреть фигуру. Свет проникал сквозь несколько высоко расположенных грязных окон, да еще коптило несколько свечей. В фигуре угадывались сгорбленные плечи.
– Молю – садитесь, – сказал Дракон – Король Гербов. – И Вы меня очень обяжете, если посмотрите влево и поднимете подбородок.
– И подставлю шею, Вы этого хотите? – спросил Ваймз.
– Ах-ха. Ах-ха.
Фигура взяла канделябр и подошла ближе. Рука иссохшая как у скелета сжала подбородок Ваймза и мягко повернула в разные стороны.
– О, да. У Вас, конечно, профиль Ваймзов. Но не уши. Конечно же, Ваша настоящая бабушка была из Клампов. Ах-ха…
Рука Ваймза опять сжала меч Ваймзов. Был только один тип существ, у которых было столько силы в теле при внешней слабости.
– Я так и думал! Вы – вампир! – сказал он. – Кровопийца-вампир!
– Ах-ха, – этот звук мог быть смехом. Также он мог быть покашливанием. – Да. Вампир, точно. Да, я слышал о Ваших взглядах на вампиров. “Не совсем живые, но недостаточно мертвые”, – так, кажется, вы сказали. Довольно-таки точно. Ах-ха. Вампир – да. Кровосос – нет. Кровяные пудинги – да. Верх совершенства искусства мясника – да. И если все провалится, есть очень много кошерных мясников на улице Длинного Окорока. Ах-ха, да. Мы живем наилучшим образом, какого можем достигнуть. Ах-ха. Девственницы в полной безопасности с моей стороны. Ах-ха. Уже несколько сот лет, за остальные года – мои сожаления. Ах-ха.
Фигура с ореолом света отошла.
– Я боюсь, Вы напрасно потратили свое время, коммандер Ваймз.
Глаза Ваймза постепенно привыкали к темноте. Комната была полна книгами в стопках. Ни одна из них не была на полке. Из всех торчали закладки похожие на раздавленные пальцы.
– Я не понимаю, – сказал он. Или у Дракона Короля Гербов были очень сутулые плечи или у него были крылья под бесформенной робой. Некоторые из них могут летать как летучие мыши, вспомнил Ваймз. Ему было интересно, сколько лет было этому вампиру. Они могут “жить” почти вечно…
– Насколько я знаю, Вы пришли сюда, чтобы, ах-ха, получить собственный герб. Я боюсь, что это невозможно. Герб Ваймзов уже существует, но не может быть изменен. Это было бы против правил.
– Каких правил?
Вампир с глухим стуком раскрыл книгу.
– Я уверен, что Вы знаете свою родословную, коммандер. Ваш отец был Томас Ваймз, его отец был Гвильям Ваймз…
– Старик Каменолицый, Вы о нем говорите? – ровным голосом сказал Ваймз. – Здесь что-то связанное с ним.
– Точно. Ах-ха. Несправедливо пострадавший Ваймз. Ваш предок. Старик Каменолицый, точно, так его звали. Коммандер городской стражи в 1688. И убийца короля. Он убил последнего короля Анх-Морпорка, это любой школьник знает.
– Казнил!
Вампир пожал плечами. – Как бы там не было, крест Вашей семьи был, как мы в геральдике говорим, ExcretusEstExAltitudine. Этоозначает, Depositum De Latrina. Уничтожен. Запрещен. Сделан невозможным к воскрешению. Земли отторгнуты, дом разрушен, страница вырвана из истории. Ах-ха. Знаете ли, коммандер, интересно, что многие из, ах-ха, “потомков Старика Каменолицего” (кавычки, поставленные рядом с прозвищем звучали как от старухи с удовольствием ковыряющейся клещами в грязном белье) были офицерами полиции. Я думаю, коммандер, Вы тоже получите прозвище. Ах-ха. Ах-ха. Мне интересно есть ли в этом какое-нибудь наследственное побуждение вычеркнуть позор. Ах-ха.
Ваймз заскрипел зубами. – Вы хотите сказать, что я не могу иметь герба?
– Это так. Ах-ха.
– Потому что мой предок убил…, – он сделал паузу. – Нет, это не было даже казнью, – сказал он. – Казнят людей. Придавил гниду.
– Убил короля, – сухо сказал Дракон.
– О, да. И так получилось, что в его темницах у него были машины для…
– Коммандер, – подняв руки, прервал его вампир. – Я чувствую, что Вы не поняли меня. Кем бы он не был, он был королем. Видите ли, корона – это не шлем полицейского, ах-ха. Даже когда ее снимают, она все равно остается на голове.
– Вот Каменолицый и убрал ее с плеч!
– Но у короля даже не судили.
– Ни один судья не согласился, – сказал Ваймз.
– Кроме Вас… то есть, Вашего предка…
– О? Кому-то надо было это сделать. Некоторые чудовища не должны ходить по земле.
Дракон нашел страницу, которую искал и развернул книгу. – Вот его герб.
Ваймз посмотрел на знакомый знак совы морпорк сидящей на анхе. Она была на щите поделенным на четыре части, с символом на каждой четверти.
– И что означает эта корона с торчащим сквозь нее кинжалом?
– О, это традиционный символ, ах-ха. Отражает его роль в защите короны.
– Правда? А эта связка из прутьев с топором внутри? – показал он.
– Букет. Символизирует, что он… офицер закона. А топор – интересный предвестник будущего, так? Но топором, я боюсь, ничего не решают.
Ваймз уставился на третью четверть. Там был рисунок, который изображал что-то вроде мраморного бюста.
– Символизирует его прозвище “Каменолицый”, – подсказал Дракон. – Он просил, чтобы показали связь. Иногда геральдика – это просто искусство хороших каламбуров.
– А последняя? Кисть винограда? Горький пьяница, что ли? – горько сказал Ваймз.
– Нет. Ах-ха. Игра слов. Ваймз – Вайн – Вино.
– А. Искусство плохих каламбуров, – сказал Ваймз. – Я не думаю, что у Вас тут люди в ногах валяются, выпрашивая герб.
Дракон захлопнул книгу и вздохнул. – Тех, кто делает то, что надо сделать редко награждают. Увы, такой прецедент, и я бессилен, – старый голос зазвучал радостней. – Но, все равно… я был очень рад, коммандер, когда услышал о Вашей женитьбе на леди Сибил. Отличная родословная. Одна из самых знатных семей в городе, ах-ха. Рамкины, Селачиисы, Венчерисы, Ноббсы, конечно…
– Это все, не так ли? – сказал Ваймз. – Так я пошел?
– У меня редко бывают гости, – сказал Дракон. – В общем люди видны по Геральдике, но я думал Вы должны получить должное объяснение. Ах-ха. Мы так заняты сейчас. Раз у нас появилась возможность поработать с истинной Геральдикой. Но сейчас, мне сказали, век Крылана. Сейчас, похоже, как только мужик откроет свой второй магазин по торговле мясными пирогами, он чувствует побуждение представлять себя джентльменом, – он помахал тонкой белой рукой в направлении трех гербов наколотых в ряд на доске. – Мясник, хлебопек и изготовитель свечей, – он тихонько хихикнул. – Да, изготовитель свечей, это факт. Ничего не поможет, но мы копаемся в записях и вытаскиваем доказательства того, что они заслуживают герба…
Ваймз взглянул на три герба. – По-моему я уже видел этот герб? – сказал он.
– А. Мистер Артур Керри – производитель свечей, – сказал Дракон. – Неожиданно у него очень хорошо пошли дела, и он чувствует, что он должен стать джентльменом. Щит разделен скрученной дурной dunemecheenmetalgris – что означает – стальной серый щит, отражающий его личное предназначение и усердие (насколько усердный, ах-ха, этот бизнес!) разделенный фитилем. Верхняя половина – chandelleinafenetreavecrideauxhoulant (свеча освещающая окно теплым заревом, ах-ха), нижняя половина – два канделябра illumine (отражает, что несчастный человек продает свечи и богатым и бедным без разделения). К счастью его отец владел гаванью, что позволило нам протянуть линию с изображением гребня волны с lampeaupoisson (лампа, сделанная в виде рыбы), отражая его и его сына профессии. Девиз я оставил на обычном современном языке – “Арт стоит свеч”. Я извиняюсь, ах-ха, это ужасно, но я не могу ничего поделать с этим.
– У меня уже бока болят от смеха, – сказал Ваймз. Какая-то мысль крутилась у него на уме, но он не мог ее уловить.
– Этот – для мистера Герхардта Хука, президента Гильдии Мясников, – сказал Дракон. – Его жена сказала ему, что необходим герб, и кто мы такие, чтобы спорить с дочерью торговца требухой, таким образом, мы сделали ему красный щит, это – кровь, голубые и белые линии – передник мясника, поделили линией сосисок, в центре топорик для рубки мяса, что вложен в руку с перчаткой, боксерской перчаткой, лучшее что, ах-ха, что мы могли сделать для слова “Хук”. Девиз – FuturusMeusestinVisceris, что переводится как “Мое будущее внутре”, относящееся и к его профессии и к, ах-ха, намеку на старый обычай говорить…
– … будущее исходит изнутри, – сказал Ваймз. – Чудесно, – что бы ни означала та крутящаяся мысль в его голове, она становилась все более назойливой.
– В то время как этот, ах-ха, для Рудольфа Горшка из Гильдии Хлебопеков, – сказал Дракон, указывая костлявым пальцем на третий щит. – Можете прочесть его, коммандер?
Ваймз угрюмо посмотрел на щит. – Ну, он разделен на три части, есть роза, пламя и горшок, – сказал он. – Э… хлебопеки использует огонь, а горшок для воды, я думаю…
– И каламбур с именем, – сказал Дракон.
– Ну, только если его звали Рози, Я…, – Ваймз поморгал. – Роза – это цветок. О, черт побери. Цветок, мука*. Мука, огонь и вода? Но горшок какой-то странный. Ночной горшок что ли?
– Раньше хлебопеки назывались писсуарами, – сказал Дракон. – А что, коммандер, сделаем мы из Вас хорошего геральдиста! А девиз?
QuadSubigoFarinam, – сказал Ваймз, и наморщил лоб. – “Потому-что”… “мучнистый” – это что-то от кукурузы, или муки, правильно?… о, нет… “Потому-что мешу тесто”?
Дракон похлопал. – Неплохо, сэр!
– Долгими зимними вечерами здесь должна собираться куча народа, – сказал Ваймз. – И это и есть геральдика? Кроссворды и каламбуры?
– Конечно, больше этого, – сказал Дракон. – Эти гербы довольно-таки просты. Нам надо было их более или менее придумать. Тогда как предтечи гербов старых семей, таких как Ноббсы…
– Ноббсы! – воскликнул Ваймз, как монетку уронил. – Вот оно! Вы сказали “Ноббс”! Еще до этого, – когда Вы говорили о старых семьях!
– Ах-ха. Что? О, конечно. Да. О, да. Старая добрая семья. Хотя сейчас, к сожалению, пришедшая в упадок.
– Уж не имеете ли Вы в виду, что Ноббс является… капрал Ноббс? – сказал Ваймз, страх оборвал его слова.
Книга раскрылась. В оранжевом свете Ваймз увидел вверх ногами смутные отражения гербов, и вьющиеся, не подрезанные ветви фамильных древ.
– Как его там. Как его там Ц. В. Св. Дж. Ноббс?
– Э… да. Да!
– Сын Сконнера Ноббса и леди названной здесь Мэйси с улицы Вязов?
– Наверно.
– Внук Слоупа Ноббса?
– Похоже на то.
– Который был незаконнорожденным сыном от Эдварда Св. Джона де Ноббса, графа Анха, и, ах-ха, горничной неизвестного происхождения?
– Боже мой!
– Граф умер без наследника, за исключением того самого, ах-ха, Слоупа. Мы не могли проследить эту ветвь – до настоящего времени, по крайней мере.
– Боже мой!
– Вы знаете этого джентльмена?
Ваймз с удивлением обратил внимание на это серьезное и положительное выражение о капрале Ноббсе, в котором содержалось слово “джентльмен”. – Э… да, – сказал он.
– Он владеет имуществом?
– Только чужим.
– Да, ах-ха, обязательно скажите ему. Если сейчас нет земель и денег, конечно, но титул-то еще остался.
– Извините… давайте удостоверимся, что я понял правильно. Капрал Ноббс… мой капрал Ноббс… является графом Анха?
– Ему надо будет удовлетворить нас с доказательством своего происхождения, но все кажется правильным.
Ваймз тупо уставился в точку. По всему образу своей жизни, капралу Ноббсу не удалось бы представить доказательства, что он вообще относится к роду человеческому.
– Боже мой! – сказал Ваймз еще раз. – И я так думаю, у него есть собственный герб?
– И довольно замечательный.
– Ох.
Ваймз даже не хотел герба. Час назад он бы с удовольствием пропустил бы эту встречу как он это и делал уже столько раз. Но…
– Нобби? – сказал он. – Боже мой!
– Ну, ну! Это была очень удачная встреча, – сказал Дракон. – Мне так нравится заполнять записи до нынешних дней. Ах-ха. Между прочим, как поживает юный капитан Кэррот? Я слышал его подружка – оборотень. Ах-ха.
– Действительно, – сказал Ваймз. В темноте, Дракон сделал движение похожее на секретный знак показывания носа. – Мы знаем это!
– У капитана Кэррота все хорошо, – максимально ледяным голосом сказал Ваймз. – У капитана Кэррота всегда все хорошо.
Уходя, он хлопнул дверью. Огоньки свечей качнулись.
 
 
Констебль Ангуа вышла из переулка на ходу застегивая ремень.
– Мне кажется, что все прошло очень хорошо, – сказал Кэррот, – и если дальше будет продолжаться также, а мы будем приобретать все большее уважение общества.
– Пфф! Ну и рука у того мужика! Я сомневаюсь, знает ли он вообще, что означает выражение “нижнее белье”, – сказала Ангуа, вытирая рот.
Автоматически они начали шагать вдоль по мостовой – энергосберегающей походкой полицейских, когда нога раскачивается как маятник для придания движения полицейскому с минимальным расходом энергии. "Умение ходить – очень важно", – всегда говорил Ваймз, и потому, что Ваймз говорил так, Кэррот в это верил. Ходить и разговаривать. Ходить достаточно далеко и разговаривать с достаточным числом людей и рано или поздно ответ найдется.
"Уважение общества", – подумала Ангуа. Фраза Кэррота. Фактически это была фраза Ваймза, хотя Сэр Самуэль обычно сплевывал после этой фразы. Но Кэррот верил в это. Это Кэррот предложил руководству города, чтобы рецидивисты получали шанс “искупить вину перед обществом”, ремонтируя дома престарелых. И это стало еще одной проблемой стариков, ведь, учитывая уровень преступности Анх-Морпорка, такая практика привела к тому, что за полгода прихожую одной старушки столько раз обклеивали обоями, что она могла двигаться в ней только боком[6].
– Я нашел кое-что интересное, тебе тоже интересно будет на это посмотреть, – сказал Кэррот, после короткой паузы.
– Интересно, – сказала Ангуа.
– Но я не скажу тебе, что это, я хочу, чтобы это было сюрпризом, – сказал Кэррот.
– О. Хорошо.
Ангуа прошла немного в задумчивости и потом сказала: – Мне интересно, это будет таким же сюрпризом, как и та коллекция камней, что ты показал мне на прошлой неделе?
– Хорошая была коллекция, правда? – сказал Кэррот с энтузиазмом. – Я столько раз проходил по той улице, и никогда не подозревал, что там находится музей минералов! И какие там силикаты!
– Удивительно! И ты думаешь, что люди толпой ринутся туда, как узнают об этом?
– Да, не могу представить, почему нет!
Ангуа напомнила себе, что в душе у Кэррота не было и намека на иронию. Она сказала себе, не его вина, что гномы показали ему некоторые шахты, и он, действительно, думал, что куски камней могут быть интересны всем. А за неделю до этого они ходили на сталелитейный завод. Там тоже было очень интересно.
И все равно… все равно… Кэррот не мог не нравиться. Кэррот нравился даже людям, которых он арестовывал. Он нравился даже старухам, которые постоянно дышали из-за него свежей краской. Он нравился ей. Очень. Из-за этого бросить его будет еще тяжелее.
Она была оборотнем-волком. В этом было все. Приходится или тратить все свое время, на то, чтобы люди не узнали этого, или позволить им узнать и тратить все свое время, наблюдая, как тебя сторонятся и перешептываются у тебя за спиной, хотя для того, чтобы увидеть, как они перешептываются, надо оглянуться.
Кэрроту было все равно. Но ему было не все равно, что другим людям было не все равно. Ему было не все равно, когда даже самые близкие друзья-коллеги начинали носить кусочки серебра где-нибудь на теле. Она видела, как он расстраивается из-за этого. Она видела, что напряжение растет, и он не знал, как с ним бороться.
Все стало, как предсказывал отец. Общайся с людьми не только во время еды, и это будет все равно, что спрыгнуть в серебряную шахту.
– По-видимому, будет огромный салют после празднества в будущем году, – сказал Кэррот. – Мне нравятся салюты.
– Я поражаюсь, почему Анх-Морпорку нравится отмечать факт того, что триста лет назад здесь была гражданская война, – сказала она, возвращаясь к действительности.
– Почему бы и нет? Мы победили, – сказал Кэррот.
– Да, но вы и также и проиграли.
– Всегда ориентируйся на положительные моменты, так я говорю. Ага, вот мы и пришли.
Ангуа посмотрела на вывеску. Она уже научилась читать руны гномов.
– Музей Хлеба Гномов, – сказала она. – Черт. Не могу дождаться.
Кэррот счастливо кивнул и толкнул дверь. Внутри стоял запах засохших корок.
– Эй-ей, мистер Хопкинсон? – позвал он. Ответа не было. – Он иногда уходит, – пояснил он.
– Наверно, когда радостное возбуждение становится слишком сильным для него, – сказала Ангуа. – Хопкинсон? Что-то не очень похоже на фамилию гнома.
– О, он человек, – сказал Кэррот, переступая порог. – Но известный авторитет. Хлеб – это его жизнь. Он опубликовал полное описание наступательной выпечки. Ну… раз его нет здесь, я возьму два билета и оставлю два пенса на столе.
Музей мистера Хопкинсона не производил впечатления, что у него бывало много гостей. На полу и витринах лежала пыль, и очень много пыли было на экспонатах. Большинство из них были классической боевой формы, с чертами своего съедобного происхождения, но там были и буханки, ватрушки ближнего боя, убийственные метательные гренки, огромное количество других запыленных орудий изобретенных расой занимающейся едой как оружием и зашедшей дальше всех в создании его убийственных видов.
– Ты чего ищешь? – спросила Ангуа. Она понюхала. Чувствовался знакомый противный резкий запах.
– Это… ты готова для этого?… Это… боевой хлеб Б’храйена Кровавого Топора! – сказал Кэррот, копаясь в столе на входе.
– Буханка хлеба? Ты привел меня сюда, чтобы показать буханку хлеба?
Она фыркнула опять. Да. Кровь. Свежая кровь.
– Точно, – сказал Кэррот. – Его позаимствовали для показа только на две недели. Это тот самый хлеб, которым он размахивал во время битвы в долине Кум, когда убил пятьдесят семь троллей, – здесь тон Кэррота понизился с энтузиазма до гражданского уважения, – это было очень давно, и мы не должны позволять древней истории ослеплять нас по поводу отношений в много-этнической общине века Крылана.
Скрипнула дверь.
Потом: – Этот боевой хлеб, – издалека сказала Ангуа, – черный, не так ли? Несколько крупнее, чем обычный хлеб?
– Да, правильно, – сказал Кэррот.
– А мистер Хопкинсон… Маленький человек? Невысокий, с белой острой бородкой?
– Да – это он.
– И у него проломленный череп?
– Что?
– Я думаю, тебе лучше подойти и посмотреть самому, – сказала Ангуа отступая назад.
 
 
Дракон – Король Гербов сидел один среди свечей.
"Итак, это был коммандер Сэр Самуэль Ваймз" – размышлял он. – "Глупый человек. Очевидно, что не видит дальше своей гордыни. И такие люди достигают больших высот в эти дни. Но, все равно, от таких людей есть своя польза, надо полагать, поэтому Ветинари и выбрал его. Глупые люди бывают способны сделать то, о чем умные не осмелятся и подумать..."
Он вздохнул, и подтянул к себе другую книгу. Она не была намного толще, чем остальные, которые отражали его работу, этот факт удивил бы любого, кто знал ее содержание.
Он был очень горд ею. Эта была довольно необычная работа, но Дракон удивлялся, или удивлялся бы, если бы не утратил способности удивляться чему-либо за последние несколько сотен лет – как легко достались ему некоторые ее части. Ему не надо было даже читать ее. Он знал ее наизусть. Фамильные древа были аккуратно посажены там, слова располагались там, где надо на страницах, все, что ему надо было делать, это повторить.
Первая страница была озаглавлена: “Потомки короля Кэррота I, благословленного богами на правление Анх-Морпорком”. Длинное и сложное фамильное древо занимало следующую дюжину страниц, пока не достигало слов: "Женат на... Слова дальше были просто вписаны карандашом".
– Дельфина Ангуа фон Убервальд, – прочитал Дракон вслух. – Отец – и, ах-ха, высочество – Барон Гуйе фон Убервальд, также известен как Серебряный Хвост, мать, Мме Серафина Соксе-Блунберг, также известная как Желтый Клык, из Гунуа...
Эта часть была большим достижением. Он предполагал, что у его агентов будут трудности с определением волчьей стороны в происхождении Ангуа, но оказалось, что горные волки также обращают много внимания на подобного рода вещи. Предки Ангуа однозначно были среди лидеров стаи.
Дракон – Король Гербов ухмыльнулся. Насколько он знал, принадлежность к виду была второстепенна в таких вопросах. Что действительно имело значение для каждого – это хорошие предки.
Ну, ладно. Это было будущее, которое могло случиться.
Он отодвинул книгу в сторону. Одним из преимуществ жизни более продолжительной, чем обычная, было то, что узнаешь как изменчиво будущее. Люди говорили что-то типа: “Наши времена мирные” или “империя будет жить тысячу лет”, и меньше, чем через полжизни поколения никто и не помнил даже тех, кто сказал это, не помнили, что они сказали и, где затерян их прах. История менялась из-за мелочей. Часто несколько росчерков пера было достаточно для такого фокуса.
Он потянул другую книгу к себе. На обложке было написано: “Потомки короля…”. Интересно, как этот человек назовет себя? По меньшей мере, это трудно предсказать. Ну, хорошо…
Дракон взял карандаш и написал: “Ноббс”.
Он улыбнулся свету свечей.
Люди продолжают говорить об истинном короле Анх-Морпорка, но история научила другому жестокому уроку. Она гласила – часто словами, написанными кровью, – что настоящий король тот, кого короновали.
 
 
Книги заполняли и эту комнату. Такое было первое впечатление – нудное и угнетающее нагромождение книг. Останки отца Тубелчека лежали поверх кучи упавших книг. Несомненно, он был мертв. Никто бы не выжил при такой потере крови. И никто не смог бы так долго оставаться живым с головой похожей на спущенный футбольный мяч. Должно быть, кто-то стукнул его булавой.
– Та старуха выбежала с криком, – салютуя, сказал констебль Посети. – Поэтому я вошел и застал все в таком виде, сэр.
Именно в таком, констебль Посети?
– Да, сэр. И меня зовут Посети-Неверующего-С-Разъяснительным-Памфлетом, сэр.
– Кто была та старуха?
– Она назвалась миссис Канаки, сэр. Она сказала, что она всегда приносит ему еду и обслуживает его.
Обслуживает его?
– Вы понимаете, сэр. Убирает и подметает.
На полу, и правда, валялся поднос с разбитым кувшином и рассыпанной кашей. Женщина, которая обслуживала старика, была шокирована увидев, что кто-то обслужил его раньше.
– Она трогала его?
– Говорит, что нет, сэр.
Это означало, что старый священник умер самой аккуратной смертью, какую Ваймз когда-либо видел. Руки его были сложены на груди. Глаза были закрыты.
И что-то похожее на скрученную бумажку было вложено в его рот, придавая трупу неуместно развязанный вид, как если бы он решил выкурить последнюю сигарету, после того, как умер.
Ваймз очень осторожно вытащил маленький свиток и развернул его. Он был покрыт очень аккуратно вписанными, но незнакомыми буквами. Единственную полезную информацию, что можно было из них извлечь, было то, что автор этих строк использовал единственную доступную в избытке жидкость, разлитую вокруг.
– Фук, – сказал Ваймз. – Написано кровью. Кто-нибудь может понять, что здесь написано?
– Да, сэр!
Ваймз закатил глаза. – Да, констебль Посети?
– Посети-Неверующего-С-Разъяснительным-Памфлетом, сэр, – обиженно сказал констебль Посети.
– …-Неверующего-С-Разъяснительным-Памфлетом[7]. Я как раз хотел так сказать, констебль, – сказал Ваймз. Итак?
– Это древнее Клатчианское написание, – сказал констебль Посети. – Одно из племен, живущих в пустыне, которые называются Кенотины, сэр. У них древняя, но имеющая фундаментальную заблуждение…
– Да, да, да, – сказал Ваймз, он уже научился определять, когда разговор начинал переходить на религиозный бред. – Но Вы знаете, что это значит?
– Я могу узнать, сэр.
– Хорошо.
– Между прочим, была ли у Вас какая-нибудь возможность посмотреть на те листовки, которые я Вам недавно дал, сэр?
– Я был очень занят! – автоматически ответил Ваймз.
– Ничего страшного, сэр, – сказал Посети и улыбнулся изнуренной улыбкой тех кто борется с большим злом. – В любое удобное для Вас время. – Страницы из многих сброшенных на пол книг были вырваны и разбросаны повсюду. На многих из них были пятна крови.
– Некоторые из них, похоже, религиозные, – сказал Ваймз. – Можно найти кое-что, – он повернулся. – Камнелом, огляди все здесь, хорошо?
Камнелом перестал очерчивать труп мелом. – Есть, сэр. Что искать, сэр?
– Все, что найдешь.
– Хорошо, сэр.
Ваймз с ворчанием присел на корточки и потыкал пальцем серое пятно на полу. – Грязь, – сказал он.
– Энто бывает на полу, сэр, – подсказал Камнелом.
– Только это белая. А у нас здесь чернозем, – сказал Ваймз.
– А, – сказал Камнелом. – Улика.
– Конечно, может быть, и просто грязь.
Было что-то еще. Кто-то попытался привести в порядок книги. Несколько дюжин книг были сложены в одну аккуратную башню, толщиной в одну книгу, самые большие книги в основании, кроя подогнаны с геометрической точностью.
– Вот чего я не понимаю, – сказал Ваймз. – Была борьба. Пожилого человека жестоко атаковали. Потом кто-то – может он сам, умирая, может быть убийца – пишет что-то, используя кровь бедняги. И аккуратно сворачивает и засовывает в рот как конфетку. Потом он умирает, кто-то закрывает ему глаза, укладывает его аккуратно, строит аккуратную башню из книг и… что делает? Выходит в бурлящий круговорот, что называется Анх-Морпорк?
Сержант Камнелом самым честным образом поднял в одну бровь, изображая задумчивость. – Могет быть… могет быть ест следы снаружи энтого окна, – сказал он. – Энтот “улика” завсегда надобно искать тама.
Ваймз вздохнул. Камнелом, несмотря на то, что у него была всего одна извилина, да и та от шлема на несколько размеров меньше требуемого, был хорошим полицейским и чертовски хорошим сержантом. У него был тот особый тип глупости, который невозможно обмануть. Донести до него хоть какую-нибудь мысль было практически невозможно, но еще сложнее было выбить ее из него[8].
– Камнелом, – сказал он, как можно мягче. На той стороне окна тридцатифутовый обрыв к реке. Там не могут остаться…, – он запнулся. Вообще-то это была река Анх. – Любые следы уже должны быть смыты, – поправил себя. – Почти наверняка.
Однако он выглянул из окна, на всякий случай. Река булькала и бурлила под ним. Не было никаких следов, даже на знаменитой коре спекшихся отбросов держащихся на реке. Но было еще одно пятно грязи на подоконнике.
Ваймз соскреб немного и понюхал.
– Похоже, что еще немного белой глины, – сказал он.
Он не мог вспомнить хоть где-то место с белой глиной в окрестностях города. Как только выходишь из города то везде есть только жирный чернозем вплоть до Рамтопса. Человек, перешедший через поле, вырастал на два дюйма.
– Белая глина, – сказал он. – Где здесь поблизости, черт побери, земля с белой глиной?
– Это мистично, – сказал Камнелом.
Ваймз весело ухмыльнулся. Это действительно мистика. А он не любил мистики. Мистика обычно становилась сложнее, если ее не отгадать с самого начала. Она размножалась.
Обычные убийства случались всегда. И обычно даже Камнелом мог разобраться в них. Когда обезумевшая женщина стоит над лежащим мужем с торчащей из него изогнутой кочергой и причитает: “Он не должен был так говорить о нашем Невилле!”, то получаешь слишком мало вариантов для обдумывания между двумя чашками кофе. И когда в субботнюю ночь находишь кучу различных частей тела пригвожденных к стенам, потулку и полу в "Штопанном барабане", а остальная клиентура сидит ошарашенная, глазея по сторонам, совершенно не нужен интеллект Камнелома, чтобы разобраться, что произошло.
Он посмотрел на останки отца Тубелчека. Было удивительно, сколько вытекло крови, с его тонкими руками и неразвитой грудью. Он, конечно же, не мог сильно драться.
Ваймз наклонился и осторожно поднял одно веко трупа. Мутный голубой глаз с черным зрачком смотрел на него из того места, где сейчас находился старый священник.
"Религиозный старик, что жил в двух тесных комнатках и, конечно же, не делавший ничего такого… Какую угрозу кому он…?"
Констебль Посети просунул голову через дверь. – Там гном внизу, без бровей и кудрявой бородой, говорит, что Вы сказали ему прийти, сэр, – сказал он. – И некоторые граждане говорят, что отец Тубелчек был их священником и они хотят похоронить его как подобает.
– А, это должен быть Малопопка. Пришли его сюда, – выпрямляясь, сказал Ваймз. – Остальным скажи, что придется подождать.
Малопопка забрался по лестнице, увидел сцену и успел добежать до окна еще до того как его вырвало.
– Теперь лучше? – спросил Ваймз, когда все закончилось.
– Э… да. Я думаю.
– Тогда займись этим.
– Э… а что конкретно Вы хотите, чтобы я сделал? – спросил Малопопка, но Ваймз уже спускался по лестнице.
 
 
Ангуа зарычала. Это послужило сигналом Кэрроту, что он может опять открыть глаза.
Женщины, как однажды заметил Кишка Кэрроту, думая, что ему нужен совет, в мелочах бывают очень забавны. Им может не нравиться, если кто-то видит их без косметики, они могут настаивать на покупке маленьких чемоданов, хотя вещей берут гораздо больше, чем мужчины. В случае с Ангуа она не любила, когда кто-нибудь смотрел ее превращение из человеческой в волчью форму или наоборот. Она говорила, что она стесняется этого. Кэрроту можно было видеть ее в обоих видах, но не в тех нескольких, которые она принимала при превращении, иначе он бы никогда не увидел бы ее еще раз.
Мир был другим, глазами волка.
С одной стороны, он был черно-белым. В той его части, что называлось “зрение”, он был одноцветным, но о чем беспокоиться, если зрение уходит на задний план, когда обоняние выходит на первый, смеясь и высовывая руки из окна, чтобы показать неприличные жесты всем остальным чувствам. После она помнила запахи как цвета и звуки. Кровь была темно-коричневой с низким басом, черствый хлеб, на удивление, был звонким ярко-голубым, и каждое человеческое существо было четырехмерной калейдоскопической симфонией. С носовым видением можно было смотреть сквозь время, так же как и на расстоянии: человек мог постоять минутку и уйти, но часом позже, он все еще стоит там, для носа, запахи только едва улетучивались.
Она обошла все островки в Музее Хлеба Гномов, мордой вниз. Потом она вышла и обошла аллею, стараясь также найти что-нибудь там.
Через пять минут она вернулась к Кэрроту и дала сигнал.
Когда он снова открыл глаза, она протаскивала юбку через голову. В этом у людей было преимущество. Нет ничего лучше пары ручек.
– Я думал ты пойдешь по следам на улице, – сказал он.
– По чьим следам? – спросила Ангуа.
– То-есть?
– Я чувствую его запах, твой, хлеба и все.
– Больше ничего?.
– Грязь. Пыль. Обычные запахи. О, да есть старые следы, в несколько дней. Например, я знаю, что ты был здесь на прошлой неделе. Очень много запахов. Жир, мясо, почему-то сосновая смола, старая еда… но я могу поклясться, что здесь не было ни одного живого существа в течение дня, за исключением его и нас.
– Но ты говорила, что все оставляют следы.
– Все оставляют.
Кэррот посмотрел на останки куратора. Как ни формулируй, как широко не используй определения, он, несомненно, не мог покончить жизнь самоубийством. С помощью буханки хлеба.
– Вампиры? – сказал Кэррот. – Они могут летать…
Ангуа вздохнула. – Кэррот, я могу сказать, был ли вампир здесь в течение месяца.
– В ящике стола есть почти полдоллара мелочью, – сказал Кэррот. – Все равно, вор пришел сюда за боевым хлебом, не так ли? Это очень ценный культурный экспонат.
– У этого бедняги были родственники? – спросила Ангуа.
– Насколько я помню, была старшая сестра. Я прихожу раз в месяц, просто чтобы поболтать. Он дает мне подержать экспонаты, знаешь ли.
– Наверно, это очень захватывает, – не сдержалась Ангуа.
– Это очень… удовлетворяет, да, – торжественно сказал Кэррот. – Напоминает мне дом.
Ангуа вздохнула и зашла в комнату позади выставки. Как и во всех задних комнатах музеев, она была полностью заполнена ненужным хламом, а также экспонатами с сомнительным происхождением, такими как монетамы с датой “52-ой год до Рождества Христова”. Стояло несколько скамей с обломками гномьего хлеба, опрятная коробка с мешалками, и повсюду бумаги. Около одной стены, занимая большую часть комнаты, стояла печь.
– Он изучает старинные рецепты, – сказал Кэррот, наверно он чувствовал необходимость доказать знания и опыт старика даже после его смерти.
Ангуа открыла дверь печи. Теплом пыхнуло в комнату. – Чертова печь для выпечки, – сказала она. – Для чего все эти штуковины?
– А… Видно он выпекал метательные ячменные лепешки, – сказал Кэррот. – Довольно убийственное оружие ближнего боя.
Она закрыла дверь. – Пойдем вернемся в участок, и они пришлют кого-нибудь для…
Ангуа остановилась.
Всегда было очень опасно, сразу после изменения формы, особенно так близко к полнолунью. Не было так плохо, когда она была в форме волка. Она оставалась разумной, или, по крайней мере, чувствовала себя разумной, хотя жизнь казалась много проще, может она была исключительна разумна для волка. Тяжело было, когда она опять становилась человеком, и многое казалось очень сложными. Несколько минут, до тех пор, пока поле морфоза полностью не охватывала ее, она чувствовала, что ее чувства остаются острыми; запахи все еще были очень сильны, а ее уши слышали много больше, чем хилый человеческий слух. И она могла больше думать о вещах, вкус которых она испробовала. Волк может понюхать столб и узнать, что старый Бонзо проходил здесь вчера, он был промокший, что хозяин опять кормил его требухой, но человеческий разум уже мог думать о всяких почему и зачем.
– Есть что-то еще, – сказала она, тихонечко вдыхая воздух. – Слабый запах. Не живое существо. Но… ты не чувствуешь запах? Что-то вроде грязи, но не совсем. Что-то вроде… оранжевое…
– Хм…, – тактично сказал Кэррот. – У кого-то из нас нет твоего носа.
– Я обоняла это и раньше, где-то в этом городе. Не могу вспомнить, где… Сильный запах. Перебивает остальные. Запах грязи.
– Ха, ну, на этих улицах.
– Нет, это не… совсем грязь. Острее. В три раза.
– Знаешь, иногда я завидую тебе. Хорошо наверно быть волком. Только не надолго.
– В этом есть свои недостатки. "Например, блохи", – подумала она, пока они запирали музей. – "И еда. И постоянное раздражающее чувство, что надо носить три лифчика одновременно".
Она продолжала убеждать себя, что все было под контролем, определенным образом так оно и было. Она бродила по городу лунными ночами, хорошо, были случайные куры, но она всегда помнила, где была, и возвращалась туда на следующий день, чтобы просунуть деньги под дверь.
Тяжело быть вегетарианкой и выковыривать мясо из зубов по утрам. Хотя, она, определенно отлично держалась.
"Определенно", – еще раз она заверила себя.
У нее был разум Ангуа, а не волка, когда она бродила по ночам. Она была полностью уверенна в этом. Волк не остановится на курице, не выдержит.
Она содрогнулась.
Кого она обманывала? Легко быть вегетарианкой днем. Все силы уходили на то, чтобы не стать людоедкой ночью.
 
 
Часы начали отбивать одиннадцать, когда карета Ваймза выбралась из пробки и добралась до дворца патриция. Ноги коммандера Ваймза подкашивались от усталости, но он вбежал по пяти лестничным пролетам и рухнул в кресло в комнате ожидания.
Минуты проходили.
Никто не стучится в двери патриция. Он всегда был уверен, что посетитель уже ждет, и просто вызывал.
Ваймз сидел, наслаждаясь моментом ничегонеделанья.
Что-то внутри пиджака пропищало: – Бинг-бинг-бинги-бинг!
Он вздохнул, вытащил обтянутую кожей шкатулку размером примерно с книгу и открыл.
Дружелюбное, но немного взволнованное лицо взглянуло на него из решетки.
– Да? – спросил Ваймз.
– 11.00. Встреча с лорд-мэром.
– Да ну? Уже пять минут двенадцатого.
– Э... Так Вы уже встретились, не так ли? – спросил джинчик.
– Нет.
– Мне продолжать напоминать Вам об этом или как?
– Нет. В любом случае ты не напомнил мне о колледже гербов в десять.
Лицо джинчика в панике исказились.
– Сегодня вторник, не так ли? Могу поклясться, что сегодня вторник.
– Уже прошел час.
– Ой, – джинчик выглядел подавленным. – Э. Хорошо. Извините. Ох. Эй, я могу сказать, который сейчас час в Клатче, если хотите. Или Генуе. Или Ганг-Ганге. В любом из этих мест. Только назовите.
– Мне не нужно знать, который час в Клатче.
– А вдруг, – безнадежно сказал джинчик. – Подумайте только, какое впечатление Вы произведете на людей, если, во время тусклой беседы, Вы скажете: “Между прочим, Клатч отстает от нас на час по времени”. Или Бес-Пеларджик. Или Эфеб. Спросите меня. Не стесняйтесь. Я не возражаю. В любом из этих мест.
Ваймз внутренне вздохнул. У него была записная книжка. Он туда все записывал. Это всегда было удобно. А затем Сибил, да благословят ее боги, купила ему этого джинчика с пятнадцатью функциями, которые включали много чего еще, хотя насколько он понял, по меньшей мере, десять из них состояли из извинений за неисправную работу оставшихся пяти.
– Ты мог бы записать мемо? – сказал Ваймз.
– Ух-ты! Правда? Черт! Хорошо. Сделаю. Никаких проблем.
Ваймз прочистил горло: – Увидеться с капралом Ноббсом, тема: трудовая дисциплина; также тема: графское происхождение.
– Э… извините, это и было мемо?
– Да.
– Извините, сначала Вам надо сказать “мемо”. Я уверен, что это написано в руководстве.
– Хорошо, это было мемо.
– Извините, Вам придется повторить его еще раз.
– Мемо: Увидеться с капралом Ноббсом тема: трудовая дисциплина; также тема: графское происхождение.
– Принято, – сказал джинчик. – Вы хотите, чтобы я напомнил о нем в какое-то определенное время?
– По местному времени? – издеваясь, спросил Ваймз. – Или по времени, скажем, Клатча?
– По правде говоря, я могу сказать, который сейчас час в…
– Я думаю, я лучше запишу это в записную книжку, если ты не возражаешь.
– О, ну, если Вы предпочитаете. Я могу распознавать почерк, – с гордостью сказал джинчик. – Я довольно-таки разработанный.
Ваймз вытащил записную книжку и показал ее джинчику. – Например – это, – сказал он.
Джинчик скосил глаза на секунду. – Да, – сказал он. – Это почерк, я уверен. Завитки, крючочки, все соединено. Да. Почерк. Я сразу узнал его.
– А ты не должен мне сказать, что тут говорится?
Джинчик осторожно спросил: – Говорится? Это создает какой-то шум?
Ваймз убрал книжку и захлопнул органайзер. Откинулся назад и стал ждать.
Кто-то очень умный, много умнее, чем тот, что обучал джинчика, установил часы в комнате ожидания патриция. Они тик-такали как и все часы. Но каким-то образом, против всех обычных правил часовщиков, тик-так был нерегулярен. Тик так тик… и потом явная задержка на долю секунды дольше, чем до того… так тик так… и потом тик на долю секунды раньше, чем человеческий разум ожидает. Эффект был сильным, после десяти минут ожидания, мыслительные способности даже самых выдающихся падали до нуля. Патриций наверно хорошо заплатил часовщику.
Часы прозвонили четверть двенадцатого.
Ваймз подошел к двери и, вопреки обычаю осторожно постучался.
Из-за двери не было ни звука, ни бормотания отдаленных голосов.
Он попробовал ручку. Дверь не была заперта.
Лорд Ветинари всегда говорил, что пунктуальность – вежливость королей.
Ваймз вошел.
 
 
Веселинка старательно соскреб осыпающуюся белую грязь и потом принялся за изучение трупа отца Тубелчека.
Анатомия была важным предметом изучения в Гильдии Алхимиков, из-за древней теории, утверждающей, что человеческое тело представляет собой микрокосм вселенной, хотя, когда видишь вскрытое тело трудно представить, какую часть вселенной символизирует маленькая и красная штучка, которая делает бум-бум, когда тыкаешь в нее. Но, в любом случае, все время приходится практиковаться в анатомии, а иногда даже соскребать ее со стен. Когда новенькие студенты начинают свои первые попытки в опытах, их попытки часто бывают удачными, если говорить в терминологии взрываемости. В результате часто получается синтез игр под названием "Полный ремонт лаборатории" и “Найди-вторую-почку”.
Человек был убит серией ударов по голове. Это все, что можно было сказать. Каким-то очень большим тупым предметом[9].
Он внимательно осмотрел все тело. Нигде больше не было заметных следов насилия, хотя… было несколько пятен спекшейся крови на пальцах. Но, вообще-то, кровь была повсюду.
Пара ногтей была содрана. Тубелчек боролся, или, по меньшей мере, пытался защититься руками.
Веселинка внимательно осмотрел пальцы. Что-то было под ногтями. Там проблескивало что-то восковое, похожее на жир. Он не мог понять, чем это могло быть, но может его работа и заключалась в том, чтобы узнать это. Он со знанием дела вытащил конверт из кармана, соскреб массу из под ногтей в него, запечатал конверт и поставил номер.
Потом он вытащил из ящика иконограф и подготовился снять рисунок трупа.
Пока он занимался этим, что-то привлекло его внимание.
Отец Тубелчек лежал с одним открытым глазом, который ему открыл Ваймз, и смотрел в пустоту.
Веселинка посмотрел ближе. Он думал, что ему показалось. Но…
Даже сейчас он не был уверен. Разум иногда играет шуточки.
Он открыл маленькую дверку иконографа и заговорил с джинчиком внутри.
– Ты можешь нарисовать его глаз, Сидней? – спросил он.
Джинчик взглянул на него сквозь линзы. – Только глаз? – пропищал он.
– Да. Как можно большого размера.
– Вы спятили, хозяин.
– И заткнись, – сказал Веселинка.
Он установил ящик на столе и присел. Из ящика слышались ших-ших от мазков кистью. В конце концов послышался шум от поворачивающейся ручки и слегка сырой рисунок вылез из щели.
Веселинка подтянул его. Потом постучал в ящик. Люк открылся.
– Да?
– Крупнее. Большой – на весь лист. Фактически…, – Веселинка скосил взгляд на рисунок в руках, – нарисуй только зрачок. Точка в середине глаза.
– На всю бумагу? Вы тронулись.
Веселинка пододвинул ящик ближе к трупу. Послышались щелчки от рычагов, когда джинчик выдвигал линзы наружу, и затем несколько секунд усердной работы кистью.
Вылез еще один сырой рисунок. Он показывал большой черный диск.
Ну… в основном черный.
Веселинка посмотрел ближе. Там был намек, только намек…
Он постучал в ящик снова.
– Да, мистер Тронутый Гном? – отозвался джинчик.
– Только центр, как можно крупнее, спасибо.
Линзы вылезли еще дальше.
Веселинка нетерпеливо ждал. В соседней комнате были слышны монотонные шаги Камнелома.
Бумага вылезла в третий раз и люк открылся. – Это все, – сказал джинчик. – У меня кончилась черная краска.
И бумага была черной… за исключением крошечной зоны.
Дверь с лестницы с грохотом распахнулась и влетел вталкиваемый давлением маленькой толпы констебль Посети. Веселинка с виноватым видом сунул бумаги в карман.
– Это невыносимо! – сказал маленький человек с длинной черной бородой. – Мы требуем, чтобы нас впустили! Кто вы такой, молодой человек?
– Я – В… Меня зовут капрал Малопопка, – сказал Веселинка. – Смотрите, у меня есть значок…
– Хорошо, капрал, – сказал человек, – меня зовут Венгел Реддли, я представляю интересы общины, и я требую, чтобы вы отдали нам тело бедного отца Тубелчека сию же минуту!
Сзади себя Веселинка почувствовал какое-то движение и на лицах впереди вдруг появился легкий испуг. Он обернулся и увидел в дверном проеме Камнелома.
– Все н’рмально? – сказал тролль.
Изменчивая фортуна полицейских позволила Камнелому заполучить подходящий нагрудник вместо куска боевой брони для слонов. В нормальной униформе сержанта, нагрудники должны были имитировать накаченные мускулы под одеждой. В отношении Камнелома это не срабатывало, он не мог скрыть свои мускулы за нагрудником.
– Ест какой проблема? – спросил он.
Толпа подалась назад.
– Совсем нет, офицер, – сказал мистер Реддли. – Вы, э, просто так неожиданно зарисовались, все это…
– Энто правильно, – сказал Камнелом. – Я – рисовщик. Энто часто случается неожиданно. В общем, проблема нету, знашит?
– Никаких проблем, офицер.
– Странный штук – проблема, – задумчиво сказал Камнелом. – Я всегда ишу проблемы и, когда я нахожу, люди говорят, ее тута нету.
Мистер Реддли собрался.
– Но мы хотим взять тело отца Тубелчека для захоронения, – сказал он.
Камнелом повернулся к Веселинке Малопопка. – Ты все што нужно сд’лал?
– Думаю, да…
– Он мертвая?
– О, да.
– Ему могет стат лучше?
– Лучше мертвому? Я так не думаю.
Двое полицейских отступили в сторону, давая дорогу для выноса тела по лестнице.
– Почему ты д’лаешь рисунки мертвого человека? – спросил Камнелом.
– Ну, э, может пригодиться, чтобы увидеть, как он лежал.
Камнелом кивнул с умным видом. – А, он лжал што ли? И еще называется святым человеком.
Малопопка вытащил рисунок и посмотрел на него. Он был почти черным. Но…
Снизу к лестнице подбежал какой-то констебль. – Есть там кто-нибудь кого зовут, – приглушенное хихиканье, – Веселинка Малопопка?
– Да, – угрюмо ответил Малопопка.
– Хорошо, коммандер Ваймз сказал, чтобы Вы немедленно пришли во дворец мэра, все понятно?
– Энто капрал Малопопка, знаешь с кем разговариваешь? – сказал Камнелом.
– Ничего, – сказал Малопопка. – Хуже уже не может быть.
 
 
Слухи – это настолько хорошо продистиллированная информация, что они могут просачиваться сквозь что угодно. Им не нужны двери и окна, иногда им не нужны даже люди. Они остаются свободными и не прирученными, перелетая из уха в ухо, даже не касаясь губ.
Они уже просочились. Из высокого окна в комнате патриция Ваймз видел людей стекающихся к дворцу. Никакой толпы, нет ничего, что можно назвать хотя бы группами, но броуновское движение на улицах подталкивало все больше людей в направлении дворца.
Он немного расслабился, когда увидел одного или двух стражей, входящих в ворота.
На кровати лорд Ветинари открыл глаза.
– А… коммандер Ваймз, – пробормотал он.
– Что происходит, сэр? – спросил Ваймз.
– Кажется, я лежу, Ваймз.
– Вы были у себя в кабинете, сэр. Без сознания.
– Боже мой. Я наверно… переработал. Ну, спасибо. Не могли бы Вы… помочь мне встать…
Лорд Ветинари попытался сесть прямо, качнулся и снова опрокинулся назад. Лицо у него было бледным. На лбу проступил пот.
В дверь постучали. Ваймз чуть приоткрыл дверь.
– Это я, сэр. Фред Кишка. Я получил Вашу записку. Что случилось?
– Э, Фред. Кто там еще с тобой?
– Констебль Флинт и констебль Слаппер, сэр.
– Хорошо. Пусть кто-нибудь сбегает до моего дома и скажет Вилликинсу принести мою уличную униформу. И мой меч и арбалет. И спальный мешок. И немного сигар. И скажет леди Сибил… скажет леди Сибил… ну, им надо сказать леди Сибил, что у меня здесь дело, это все.
– Что происходит, сэр? Кто-то там сказал, что лорд Ветинари умер!
– Умер? – пробормотал лорд-мэр с кровати. – Чепуха! – Он рывком сел, свесил с кровати ноги и упал вперед. Это было медленное ужасное падение. Лорд Ветинари был высоким, поэтому падать было высоко. И делал он это вскладчину. Колени у него подкосились, и он упал на колени. Они со стуком ударились о пол и начала сгибаться поясница. Последним стукнулся об пол лоб.
– Ох, – сказал он.
– Его превосходительство немного…, – начал Ваймз, а затем схватил Кишку и затащил его в комнату. – Я думаю, его отравили, Фред, вот в чем дело.
Кишка переменился в лице. – Бож’ мой! Мне сбегать за доктором?
– Ты с ума сошел? Мы же не хотим, чтобы он умер!
Ваймз прикусил язык. Он сказал то – о чем думал, и теперь, несомненно, тонкий дымок слухов расползется по всему городу. – Но кому-то надо осмотреть его…, – сказал он вслух.
– Правильно, черт побери! – сказал Кишка. – Хотите, чтобы я нашел мага?
– Откуда мы знаем, что это не один из них?
– Боже мой!
Ваймз постарался сконцентрироваться. Все доктора в городе наняты гильдиями, и все гильдии ненавидели Ветинари, значит…
– Когда у Вас будет достаточно людей, чтобы выделить гонца, пошлите его к конюшням на Королевских низинах, пусть приведет Джимми Пончика, – сказал он.
Это еще больше поразило Кишку. – Пончика? Он ничего не понимает в медицине! Он накачивает наркотиками лошадей на скачках!
– Просто приведите его, Фред.
– А что, если он не захочет прийти?
– Тогда скажете ему, что коммандер Ваймз знает, почему Смеющийся Мальчик не выиграл скачки Квирма на прошлой неделе, и скажете ему, что тролль Хризопрейз потерял десять тысяч долларов на этой скачке.
Кишка был поражен. – Вы бьете ниже пояса, сэр.
– Очень скоро здесь появится очень много народа. Я хочу, чтобы парочка полицейских стояла сразу за дверью – лучше всего тролли или гномы, и чтобы никто не входил без моего разрешения, ясно?
Было видно, как на лице Кишки мелькают разные эмоции. В конце концов, он смог выдавить: – Но… отравлен? У него есть пробовальщики еды и все такое!
– Тогда, может быть, это один из них, Фред.
– Боже мой, сэр! Вы никому не доверяете, не так ли?
– Нет, Фред. Между прочим, может это ты? Шучу, – быстро добавил Ваймз, увидев как слезы чуть не брызнули из глаз Кишки. – Идите. У нас не так уж много времени.
Ваймз закрыл дверь и облокотился на нее. Потом он повернул ключ в замке и поставил под ручку стул. Потом он подтянул патриция по полу и перевалил его на кровать. Тот что-то пробормотал, и его веки вздрогнули.
"Яд", – подумал Ваймз. "Это самое худшее. Он бесшумен, отравитель может быть за много миль, его невозможно увидеть, часто нет ни запаха, ни вкуса, он может быть везде – и вот он делает свою работу…"
Патриций открыл глаза.
– Я хочу стакан воды, – сказал он.
Около кровати стоял кувшин и стакан. Ваймз взял кувшин и задумался. – Я пошлю кого-нибудь за водой, – сказал он.
Лорд Ветинари очень медленно моргнул.
– А, сэр Самуэль, – сказал он, – но кому Вы можете это доверить?
Когда Ваймз, наконец, спустился вниз, в большой комнате аудиенций уже собралась приличная толпа. Люди судачили, волновались и были неуверенны, и, как все важные люди, будучи взволнованными и неуверенными они злились.
Первым подскочил к Ваймзу мистер Боггис, председатель Гильдии Воров. – Что происходит, Ваймз? – потребовал он.
Он напоролся на взгляд Ваймза. – Я хотел сказать – сэр Самуэль, – сказал он, теряя некоторую самоуверенность.
– Я думаю, что лорда Ветинари отравили, – сказал Ваймз.
Толпа притихла. Боггис понял, что раз он задал вопрос, то он теперь стал центральной фигурой. – Э… смертельно? – спросил он.
Наступила такая тишина, что было бы слышно, как пролетает муха.
– Еще нет, – ответил Ваймз.
Все в холле повернули головы. Теперь мир сгустился вокруг мистера Доуни, главы гильдии Наемных Убийц.
Доуни кивнул. – Мне не известно о каких-либо приготовлениях касательно лорда Ветинари, – сказал он. – Кроме того, я думаю, что все знают, что мы оценили патриция в один миллион долларов.
– И у кого реально есть такие деньги? – спросил Ваймз.
– Ну… например, у Вас, сэр Самуэль, – сказал Доуни. Кто-то нервно хихикнул.
– В любом случае, мы хотим видеть лорда Ветинари, – сказал Боггис.
– Нет.
– Нет. И почему?
– Указания доктора.
– Правда? И кто же доктор?
Позади Ваймза, сержант Кишка закрыл глаза.
– Доктор Джеймз Фолсом, – сказал Ваймз.
Прошло несколько секунд, пока до всех дошло. – Что? Не хочешь ли ты сказать… Джимми Пончик? Он же – лошадиный доктор!
– Я тоже так думаю, – ответил Ваймз.
– Но почему?
– Потому что многие из его пациентов выживают, – сказал Ваймз. Он поднял руку требуя тишины. – А теперь, джентльмены, я вынужден вас покинуть. Где-то ходит отравитель. Я хочу найти его до того, пока он не стал убийцей.
Он стал подниматься по лестнице, стараясь не замечать крики позади себя.
– Вы уверены в старике Пончике, сэр? – схватив его за рукав, спросил Кишка.
– Ну, Вы ему доверяете? – спросил Ваймз.
– Пончику? Конечно же, нет!
– Правильно. Ему нельзя довериться, поэтому ему никто не доверяет. Так что все нормально. Но я видел, как он отходил лошадь, про которую сказали, что она годится только на колбасу. Лошадиный доктор должен добиваться результатов, Фред.
И это было правдой. Когда человеческий доктор, после многих кровопусканий находит, что его пациент безнадежно скончался, он всегда говорит: “Что поделать, на все воля бога, с Вас тридцать долларов, пожалуйста”, и уходит свободным человеком. Это потому что человеческие существа фактически ничего не стоят. Хорошая скаковая лошадь, со своей стороны, может стоить двадцать тысяч долларов. Доктор, который позволит лошади слишком быстро уйти в великий выгул для лошадей на небесах, скорее всего услышит, проходя по темной улице, чью-то фразу: “Мистер Хризопрайз – очень расстроен”, и ему быстро напомнят, что в жизни бывает много несчастных случаев.
– Никто не знает, где капитан Кэррот и Ангуа, – сказал Кишка. – У них сегодня выходной. Нобби также не могут найти.
– Ну, хоть за это спасибо…
– Бинги-бинги-банг-бинг, – послышался голос из кармана Ваймза.
Он вытащил маленький органайзер и поднял крышку.
– Да?
– Э… ровно полдень, – сказал джинчик. – Обед с леди Сибил.
Джинчик уставился на их лица.
– Э… я надеюсь у вас все нормально? – спросил он.
 
 
Веселинка Малопопка вытер лоб.
– Коммандер Ваймз прав. Похоже на мышьяк, – сказал он. – Выглядит как отравление мышьяком. Посмотрите на его цвет.
– Дрянное дело, – сказал Джимми Пончик. – Может, он съел постельное белье?
– Все простыни на месте, таким образом, я думаю, что ответ – нет.
– Как он мочится?
– Э. Мне кажется, нормальным образом.
Пончик всосал воздух через зубы. У него были замечательные зубы. В смысле их сразу в нем замечали. Они были цвета внутренней поверхности немытого чайника.
– Прогуляйте его по кругу на спущенных вожжах, – сказал он.
Патриций открыл глаза. – Вы – доктор, не так ли? – спросил он.
Джимми Пончик ответил ему неуверенным взглядом. Он не привык к пациентам, которые умели разговаривать. – Ну, да… У меня много пациентов, – сказал он.
– Правда? А у меня очень мало, – сказал патриций. Он попытался подняться и опрокинулся назад.
– Я подготовлю микстуру, – сказал Джимми Пончик, потихоньку отступая. – Вам надо зажимать ему нос и вливать в горло дважды в день, понятно? И никакого овса.
И он торопливо ушел, оставив Веселинку наедине с патрицием.
Капрал Малопопка оглядел комнату. Ваймз не оставил ему много инструкций. Он сказал: – Я уверен, что это не пробовальщики еды. Они знают, что их могут заставить съесть всю тарелку. Все равно, Камнелом допросит их. Тебе надо узнать – как? А я узнаю кто.
Если яд попадает не с едой или питьем, то что остается? Его можно положить на подушечку и заставить вдохнуть его, или насыпать в ухо, пока человек спит. Или до яда можно дотронутся. Может быть маленькая игла… Или укус насекомого…
Патриций шевельнулся и посмотрел на Веселинку влажными красными глазами. – Скажи мне, молодой человек, ты – полицейский?
– Э… Только стал, сэр.
– Ты чертовски похож на гнома.
Веселинка не стал отвечать. Отрицать бесполезно. Каким-то образом люди определяли гномов с одного взгляда.
– Мышьяк очень популярный яд, – сказал патриций. – Сотни способов использования. Алмазная пыль была в моде несколько веков, несмотря на то, что она бесполезна. Огромные пауки, также, по некоторым причинам. Ртуть – это для терпеливых, а азотная кислота для нетерпеливых. У cantharadis’а есть свои последователи. Много чего можно сделать с экстрактами из животных. Жидкости из тела гусеницы бабочки QuantumWeather делает человека очень и очень безнадежным. Но мы все же возвращаемся к мышьяку как к старому доброму другу.
 Голос патриция становился все более сонливым. – Не совсем так, юный Ветинари? Да, конечно, сэр. Правильно. Но где мы его положим, ведь все будут его искать? Там, где будут искать в последнюю очередь, сэр. Неправильно. Глупо. Мы его положим туда, где его не будут искать вообще
Голос стал неразборчивым.
"Постельное белье", – подумал Веселинка. "Даже одежда. Сквозь кожу, медленно…"
– Подготовить другую постель.
– Что?
– Другую постель. Хоть откуда. И свежее постельное белье.
Он посмотрел на пол. На полу был только маленький ковер. Даже так, в спальне, где люди ходят босиком…
– Унесите этот ковер и принесите другой.
Что еще?
В комнату вошел Камнелом, кивнул Веселинке, и внимательно оглядел комнату. В конце концов, он взял один табурет.
– Энтот должон подойти, – сказал он. Если он захочет, я могу прибить к нему энту, спинку.
– Что? – спросил Веселинка.
– Штарый Пончик сказал, чтобы я достал ему образец стула, – уходя, сказал Камнелом.
Веселинка открыл было рот, чтобы остановить тролля, но потом пожал плечами. Все равно, чем меньше мебели в комнате, тем лучше…
И если так подумать, не мешало отодрать обои со стен.
 
 
Ваймз тупо смотрел в окно.
Ветинари никогда не заботили телохранителями. Он использовал, это правда, и все еще использует пробовальщиков еды, но это обычная практика. Но у Ветинари был собственный подход. Пробовальщикам хорошо платили и содержали, и все они были сыновьями шеф-повара. Но основная защита была в том, что для всех, живым он был чуть более полезным, чем мертвым. Большие мощные гильдии не любили его, но при власти он нравился им больше, чем сама мысль о том, что кто-то из соперничающей гильдии займет место в Овальном Кабинете. Кроме того, лорд Ветинари олицетворял стабильность, и часть его гения была в открытии, что в стабильности люди нуждаются больше, чем в чем-либо еще.
Однажды, в этом самом кабинете, стоя у этого же окна он сказал Ваймзу: – Они думают, что они хотят хорошее правительство и справедливость, но Ваймз, что они действительно жаждут в глубине души? Только то, что все дела будут идти нормально, и завтра ничего не изменится.
Ваймз отвернулся от окна. – Какой будет мой следующий шаг, Фред?
Ваймз уселся в кресло патриция. – Ты помнишь прошлых патрициев?
– Старого лорда Снапкэйза? Или тот, что был до него, лорда Виндера? О, да. Полнейшие идиоты. Этот по крайней мере не хихикал и не носил платья.
"Прошедшее время", – думал Ваймз. "Оно уже подкралось, не успеешь оглянуться, как все говорят в прошедшем времени".
– Фред, внизу стало что-то совсем тихо, – сказал он.
– Заговоры не создают слишком много шума, сэр.
– Ветинари еще жив, Фред.
– Да, сэр. Но он не совсем дееспособен, не так ли?
Ваймз пожал плечами: – Все не совсем дееспособны, как мне кажется.
– Может быть, сэр. Но все равно, никогда не знаешь, когда тебе улыбнется удача.
Кишка стоял навытяжку, взгляд строго соответствовал уставу и голос был твердым, все, чтобы скрыть малейший намек на эмоции.
Ваймз узнал стойку. Он сам иногда был вынужден так стоять. – Фред, что ты имеешь в виду? – спросил он.
– Ничего, сэр. Слухи, сэр.
Ваймз откинулся назад.
"Этим утром", – думал он, – "я знал, что несет день для меня. Я собирался посетить это треклятый колледж гербов. Потом обычная встреча с Ветинари. После обеда чтение нескольких рапортов, может быть, сходил бы и посмотрел, как обстоят дела в новом доме стражи на Читтлинг-стрит, и пораньше пойти домой. Теперь Фред предполагает… что?"
– Слушай Фред, если и будет новый правитель, это буду не я.
– А кто тогда, сэр? – уверенным и ровным тоном спросил Фред.
– Откуда мне знать? Может быть…
В голове образовалась огромная пробоина, и мысли мощным потоком устремились туда. – Ты имеешь в виду капитана Кэррота?
– Может быть, сэр. Я думаю, ни одна из гильдий не позволит какой-либо другой гильдии прийти к власти, и все любят капитана Кэррота, и, ну… ходят слухи, что он наследник трона, сэр.
– Нет никаких доказательств, сержант.
– Ничего не могу сказать, сэр. Ничего не знаю. Не знаю, что такое доказательство, – сказал Кишка, с легким намеком на неповиновение. – Но его меч, его родимое пятно в виде короны, и… ну, все знают, что он король. Его аура, сэр.
"Аура", – подумал Ваймз. –"О, да. У Кэррота есть аура. Он что-то делает с головами людей. Он может так поговорить с разъяренным леопардом, что тот сдастся и выпустит добычу из зубов, он неплохо работает с обществом, что очень расстраивает старых кошелок".
Ваймз не верил в ауру. – Больше не будет никаких королей, Фред.
– Все правильно, сэр. Между прочим, Нобби вернулся.
– Час от часу не легче, Фред.
– Вы сказали, что собираетесь с ним поговорить об этих похоронах, сэр…
– Работа продолжается, если я не ошибаюсь. Хорошо, пойди и скажи ему, чтобы поднимался сюда.
Ваймз остался один.
Больше никаких королей. У Ваймза всегда были проблемы с четким объяснением, почему должно быть так, почему сама мысль вызывала у него отвращение. Помимо всего прочего все патриции были ничем не лучше королей. Но они были… что-то вроде… тем же самым. Но сама мысль о том, о королях как о богоизбранных существах сводило челюсти. Высшие существа. Что-то магическое. Но, черт, в этом была какая-то магия. Анх-Морпорк, кажется, все еще был заполнен прилагательными “королевский”, королевское то и королевское это, маленький хор стариков получал оплату в несколько пенсов в неделю за исполнение нескольких бессмысленных песен, да еще были Хранитель Королевских Ключей или Хранитель Королевской Сокровищницы, хотя ни ключей, ни сокровищницы не было и в помине.
Монархия как сорняк. Не важно, сколько голов ты поотрубал, корни были все еще в земле готовые пустить новые ростки.
Все это было похоже на хроническую болезнь. Кажется, что даже у самых образованных людей в голове было одно маленькое место, где было написано: “Короли. Какая хорошая идея”. Кто бы там ни создал людей оставил большую недоработку в чертежах. Она заключалась в стремлении людей встать на колени.
В дверь постучали. Ни один стук в дверь не звучал настолько исподтишка как этот. Он был полон своей гармонии. Он говорил подсознанию: "Если никто не ответит, тот, кто стучит, все равно откроет дверь и проскользнет в комнату, где он обнюхает все щели, прочтет все бумаги, что попадутся на глаза, откроет несколько ящиков стола, сделает пару глотков из бутылки со спиртным, буде таковая найдена, но не сделает больших преступлений, потому что он не преступник, не в моральном смысле, а перед законом" – этот стук включал в себя весь этот спектр. В этом стуке было очень много смысла.
– Входи, Нобби, – устало сказал Ваймз.
Капрал Нобби проскользнул в комнату. Ваймз отметил про себя, что у Ноббса была еще одна характерная черта. Он мог проскользнуть не только боком, но даже и вперед. Даже Фред Кишка поддавался изменчивой обстановке полицейского участка, но ничто никоем образом не задевало капрала Ноббса. Чтобы ты не делал с капралом Ноббсом, было в нем что-то такое ужасно сноббское.
– Нобби…
– Да, сэр?
– Э… садись Нобби.
Капрал Ноббс подозрительно посмотрел на Ваймза. Вызовы на ковер начинаются не с этой фразы.
– Э, Фред сказал, что Вы хотели увидеться со мной, мистер Ваймз, относительно рабочего времени…
– Да? Правда? О, да. Нобби, на скольких похоронах своих бабушек ты был?
– Э… на трех…, – неуверенно сказал Нобби.
– На трех?
– Оказалось, что Нанни Ноббс не совсем умерла в прошлый раз.
– Итак, и зачем тебе нужны были все эти отгулы?
– Мне не хочется говорить, сэр…
– Почему?
– Вам не понравится, сэр.
– Не понравится?
– Ну, знаете, сэр… Вы можете расстроиться.
– Я могу расстроиться, Нобби, – вздохнул Ваймз. – Но это ничто по сравнению с тем, что случится, если ты не скажешь мне…
– Дело в том, что будет тривековный… трисотлетневый… трехсотлетний юбилей в будущем году, мистер Ваймз…
– И?
Нобби облизнул губы. – Я не хотел отпрашиваться по этому поводу. Фред сказал, что Вы слишком чувствительны к этому. Но… знаете ли, я состою в обществе Крепкого Ореха, сэр…
Ваймз кивнул. – Те самые клоуны, которые переодеваются и играются в старые битвы с игрушечными мечами, – сказал он.
– Историческое Общество Возрождения Анх-Морпорка, сэр, – немного упрямо ответил Нобби.
– Именно это я и имел в виду.
– Ну… на празднование мы собираемся воссоздать Битву при Анх-Морпорке. Для этого нужны дополнительные репетиции.
– Становится понятно, – сказал Ваймз, устало кивнув. – Ты там маршируешь туда-сюда с жестяной пикой, так что ли? В свое рабочее время?
– Э… не совсем. Мистер Ваймз… э… говоря по правде, я езжу туда-сюда на белом коне…
– О? Изображаешь генерала, что ли?
– Э… немного больше, чем генерала, сэр…
– Продолжай.
Нобби нервно сглотнул. – Э… я буду королем Лоренцо, сэр. Э… знаете ли… последним королем тот, которого Ваш… э…
Воздух сгустился.
Ты… собираешься играть…, – начал Ваймз, в гневе разделяя слова.
– Я говорил, что Вам не понравится, – сказал Нобби. – Фред Кишка тоже сказал, что Вам не понравится.
Почему ты?…
– Мы тянули жребий, сэр.
– И тебе не повезло?
Нобби скорчился. – Э… не совсем чтобы не повезло, сэр. Не конкретно не повезло. Больше похоже на повезло. Все хотели играть его. Понимаете, получаешь лошадь, хороший костюм и все такое, сэр. И он был королем, помимо всего прочего, сэр.
– Этот человек был жестоким чудовищем!
– Ну, это было очень давно, сэр, – испугано ответил Нобби.
Ваймз немного успокоился. – И кто вытянул жребий играть Каменолицего Ваймза?
– Э… э…
Нобби!
Нобби опустил голову. – Никто, сэр. Никто не хотел играть его, сэр. – Маленький капрал сглотнул и с видом человека идущего на Голгофу добавил с убийственной определенностью: – Поэтому мы сделали чучело из соломы, сэр, так он лучше сгорит, когда мы вечером бросим его в огонь. Будет большой фейерверк, сэр.
Ваймз потемнел лицом. Нобби предпочитал, когда люди на него орали. На него орали всю жизнь. Он научился с этим справляться.
– Никто не хочет быть Каменолицым Ваймзом, – холодно сказал Ваймз.
– Потому что он проигравшая сторона, сэр.
– Проигравшая? Железноголовый Ваймз выиграл. Он был правителем города шесть месяцев.
Ноббса опять перекосило. – Да, но… все у нас в Обществе говорят, что он не должен был, сэр. Говорят, это была случайность, сэр. Помимо всего, он проиграл выборы один к десяти, и у него были бородавки, сэр. И он был немного незаконно рожденным, сэр, говоря всю правду. Он отрубил голову королю, сэр. Нужно быть очень плохим, чтобы сделать это, сэр. Даже заботясь о себе, мистер Ваймз.
Ваймз покачал головой. Важно ли все это? (Но это было важно, где-то). Все было очень давно. Совершенно не важно, что там группа полоумных романтиков думает. Факты остаются фактами.
– Хорошо, я понял, – сказал он. – Это почти смешно, правда. Потому-что есть кое-что еще, что я хочу тебе сказать, Нобби.
– Да, сэр? – облегчено спросил Нобби.
– Ты помнишь своего отца?
Нобби, похоже, снова начал впадать в панику. – Какой вопрос Вы так неожиданно хотите задать, сэр?
– Чисто социальный вопрос.
– Старого Сконнера, сэр? Немного, сэр. Почти не видел его, за исключением тех случаев, когда военная полиция, приходила чтобы вытащить его с чердака.
– Что ты знаешь о своей, э, родословной?
– Все врут, сэр. У меня нет никакой родословной, сэр, Вам кто-то наврал.
– О, черт. Э… ты не знаешь, что означает слово “родословная”, Нобби?
Нобби поежился. Ему не нравилось, когда его допрашивали полицейские, тем более, что он сам был полицейским. – Не уверен, сэр.
– Тебе ничего не рассказывали о твоих предках? – Нобби заволновался еще больше, поэтому Ваймз быстро добавил: – О твоих родителях и прародителях?
– Только о старом Сконнере, сэр. Сэр… если весь этот разговор Вы подняли, только чтобы подвести к тем мешкам с овощами пропавшим из магазина на улице Патококачки, я там даже рядом не стоял…
Ваймз отмахнулся. – Он… тебе ничего не оставил? Хоть что-то?
– Пару шрамов, сэр. И вывих локтя. Когда погода меняется, он иногда болит. Когда ветер дует с холмов, я завсегда вспоминаю старого Сконнера.
– Ах, ладно…
– Ну, и, конечно, это…, – Нобби покопался у себя за ржавым нагрудником. Это тоже было чудом. Даже у сержанта Кишки доспехи блестели, если не лоснились. Но любой металл рядом с кожей Нобби быстро покрывался ржавчиной. Капрал вытянул кожаный ремешок, завязанный вокруг шеи, на котором висело золотое кольцо. Несмотря на то, что золото не подвержено коррозии, это кольцо все равно было покрыто патиной.
– Он оставил его мне на смертном одре, – сказал Нобби. – Ну, я имею в виду, “оставил его…”
– Он что-нибудь сказал при этом?
– Ну, да, он сказал “Сейчас же верни, щенок!”, сэр. Видите ли, у н’го эт’ было на шнурке на шее, как и у меня. Но это не похоже на нормальное кольцо, сэр. Я бы уже загнал бы его, но это единственная память о нем. Не считая ветра с холмов.
Ваймз взял кольцо и протер его пальцами. Это была печатка с изображением герба. Время и изношенность, да наверно и нахождение рядом с телом капрала Ноббса сделало его сильно размытым.
– У тебя есть герб, Нобби.
Нобби кивнул. – Но я отмываю его специальным шампунем, сэр.
Ваймз вздохнул. Он был честным человеком. Он всегда считал эту черту своим самым большим недостатком.
– Когда у тебя будет время, сходи в колледж Геральдики, что на Моллимог-стрит. Возьми с собой это кольцо и скажи, что я тебя прислал.
– Э…
– Не бойся Нобби, – сказал Ваймз. – У тебя не будет из-за этого проблем. Таких проблем.
– Если Вы так говорите, сэр.
– И тебе совершенно необязательно называть меня “сэр”, Нобби.
– Есть, сэр.
Когда Нобби ушел, Ваймз достал из-под стола затасканную копию “Сословия пэров Твёрпла” или, как он сам называл книгу в уме, справочник по криминальным структурам. В справочнике давались сведенья, конечно, не по обитателям трущоб, а по владельцам земель этих трущоб. И, хотя проживание в трущобах часто служило доказательством преступных наклонностей, владение целой улицы трущоб было наилучшим приглашением на все события отмечаемые в высшем классе.
В последнее время новое издание выходило чуть ли не каждую неделю. Дракон был прав, по меньшей мере, в одном. Все в Анх-Морпорке бросились приобретать больше гербов, чем было у них от рождения.
Он открыл страницу озаглавленную “де Ноббсы”.
Там и был тот самый герб. Гиппопотам поддерживал щит с одной стороны, вероятно один из тех королевских гиппопотамов, и потому из предков Родерика и Кейза. С другой стороны щит поддерживал какой-то бык с выражением лица очень напоминающего Нобби, у быка на ухе висел амулет-анх, видимо, раз это герб Ноббсов, то бык наверняка стащил его где-то. Щит был красного и зеленого цветов, с красным шевроном с пятью яблоками. Непонятно, каким образом это все относится к войне. Наверно там был заключен какой-то веселый каламбур из символов или игра слов, из-за которого они там у себя в Королевском Колледже Гербов в умилении шлепали себя по ягодицам, хотя, если Дракон шлепнет себя по ягодицам слишком сильно, ноги у него отвалятся.
Очень легко представить облагороженного Нобби. Его единственной ошибкой было то, что он мелко плавал. Он проскальзывал в комнаты и крысил вещи, которые ничего не стоили. Если бы он проскальзывал на континенты и воровал целые города, убивая в процессе этого массу народа, он бы был национальным героем.
В книге не было никакого упоминания о Ваймзах.
"Несправедливо-Пострадавший не был национальным героем. Он собственными руками убил короля. Это было необходимо, но общество, какое бы оно не было, не любит людей, которые делают то, что надо сделать. Он также умертвил несколько других людей, что правда – то правда, но город умирал из-за огромного количества глупых войн, фактически мы были частью империи Клатча. Иногда нужен ублюдок. Истории нужен был хирург. Иногда есть только мистер Ампутатор в наличии. В топоре есть что-то окончательное. Но убей одного безумного короля и тебя обзовут цареубийца. Это ни как привычка, ни как…"
Ваймз читал дневник старика Каменолицего в Закрытой Библиотеке Университета. Он был, несомненно, жесток. Но то были жестокие времена. Он писал: “В огне Борьбы выковывается Новый Человек, которому Не Нужна старая ложь”. Но старая ложь в конце концов победила.
"Он сказал людям: вы свободны. И они крикнули “Ура!”, и он показал им что стоит свобода и они назвали его тираном, а когда его предали, они кудахтали как куры, которые первый раз увидели огромный мир снаружи, забежали обратно в курятник и захлопнули дверь…"
– Бинг-бонг-бингерли-бип.
Ваймз вздохнул и вытащил органайзер.
– Да?
– Мемо: 2 часа дня, встреча с сапожником, – сказал джинчик.
– Еще не два часа и в любом случае это было на вторник, – сказал Ваймз.
– Значить, мне вычеркнуть это из списка заданий?
Ваймз положил разорганизованный органайзер обратно в карман подошел к окну и выглянул наружу.
У кого есть мотивы убивать лорда Ветинари?
Нет, таким образом вопрос не разрешить. Наверно, если выйдешь куда-нибудь в пригород и ограничишь расследование старухами, которым нечего делать, кроме как обсуждать обои и сплетни, то, может быть, ты и найдешь кого-нибудь, у кого нет мотива убивать Ветинари. Но этот человек так организовал дела, что будущее без него будет более рискованным для всех, чем с ним.
Только сумасшедшие могли решиться убить его, и бог его знает, сколько сумасшедших в Анх-Морпорке. Или это был кто-то – кто уверен, что если город развалится, он удержится на вершине этой кучи развалин.
И если Фред прав, а сержант всегда был хорошим индикатором того, что говорят на улицах, потому что он и находится на улицах, то наибольшую выгоду из всего этого получил бы капитан Кэррот. Но Кэррот был одним из немногих, кому нравился Ветинари.
Конечно, был еще кое-кто, кто только выигрывал в складывающейся ситуации.
"Черт побери", – подувал Ваймз. – "И этот человек – я".
В дверь опять постучали. Он не узнал этот стук.
Он осторожно приоткрыл дверь.
– Это я, сэр. Малопопка.
– Тогда заходи. – Очень приятно было узнать, что в мире есть еще кто-то, у кого больше проблем, чем у тебя. – Как себя чувствует его превосходительство?
– Стабильно, – ответил Малопопка.
– Стабильны мертвые, – сказал Ваймз.
– Я имел в виду, он жив, сидит и читает. Мистер Пончик дал пить ему какую-то гадость, пахнущую водорослями, сэр, я дал ему немного микстуры Глубула. Сэр, помните того старика из дома на мосте?
– Какого старика… а... да, – кажется, прошла целая вечность. – Что насчет него?
– Ну… Вы сказали осмотреть все там, и… Я сделал несколько рисунков иконографом. Вот один, сэр, – он передал Ваймзу почти полностью черный квадрат.
– Странно. Что это такое?
– Э… Вы когда-нибудь слышали рассказы о глазах мертвых, сэр?
– Предположим, я не образован, Малопопка.
– Ну… говорят…
Кто?
– Вообще говорят, сэр. Понимаете, вообще.
– А, те самые, которые “все” во “все знают”? Народ, так сказать.
– Да, сэр. Я это и имею в виду, сэр.
Ваймз помахал рукой. – Ну, если все. Хорошо, продолжай.
– Говорят, что последнее, что видел мертвый человек, запечатлевается в его глазах, сэр.
– А, это. Это старые рассказы.
– Да. Загадочно, я думаю. Мне кажется, если бы это не было правдой, Вы бы не думали, что об этом все еще говорят, не так ли? Мне показалось, что я увидел красные отблески, и я заставил джинчика нарисовать очень большой рисунок, пока у него не кончились краски. И, прямо в центре…
– А не выдумал ли это джинчик? – спросил Ваймз, еще раз уставившись на рисунок.
– У них нет воображения для вранья, сэр. Они, что видят, то и рисуют.
– Светящиеся глаза.
– Две красные точки, – добросовестно поправил Малопопка, – которые могут быть парой светящихся глаз, сэр.
– Хорошо подмечено, Малопопка, – Ваймз потер подбородок. – Черт! Я надеюсь это ни какой-нибудь дух. Этого всего мне сейчас не хватало. Можешь сделать копии, чтобы я отправил во все полицейские участки?
– Да, сэр. У джинчика хорошая память.
– Я надеюсь.
Но до того как Малопопка ушел, дверь снова открылась. Ваймз увидел, что пришли Кэррот и Ангуа.
– Кэррот? Я думал, что у тебя выходной.
– Мы нашли труп, сэр! В музее Хлеба Гномов. Но, когда мы вернулись в полицейский участок, нам сказали, что лорд Ветинари умер!
"Сказали?", – подумал Ваймз. – "Вот тебе и слухи. Если бы можно было смешать их с правдой, как они были бы полезны…"
– Для трупа он неплохо дышит, – сказал он. – Я думаю, все будет нормально. Кто-то обошел его охрану, это все. Его уже осмотрел доктор. Не волнуйтесь.
"Кто-то обошел его охрану", – подумал он. –"Да. А я его охрана".
– Я надеюсь, что доктор лучший по этим вопросам, все, что я могу сказать, – твердо сказал Кэррот.
– Даже лучше того, он эксперт из экспертов в этой области, – сказал Ваймз. – "Я его охрана и я не смог его защитить".
– Если с ним что-то случится, для города это будет ударом! – сказал Кэррот.
Ваймз не видел в глазах Кэррота ничего кроме заботливого участия. – Конечно, Вы тоже так думаете? – сказал он. – В любом случае все под контролем. Вы сказали, что было еще убийство?
– В музее Хлеба Гномов. Кто-то убил мистера Хопкинсона его же хлебом!
– Заставил его съесть?
– Ударил его им, сэр, – с упреком сказал Кэррот. – Боевым хлебом, сэр.
– Это такой старик с белой бородкой?
– Да, сэр. Если помните, я вас представил друг другу на выставке бисквитов-бумерангов.
Ангуа уловила быструю тень гнева на лице Ваймза. – Кто тут ходит, убивая стариков? – сказал он в пустоту.
– Не знаю, сэр. Констебль Ангуа сменила облик, – сказал Кэррот приложив палец к губам для секретности, – и не нашла никакого запаха. И ничего не украли. Убийство было совершенно этим оружием.
Этот Боевой Хлеб был гораздо крупнее нормальной буханки. Ваймз осторожно повертел его. – Гномы метают его как диски, правильно?
– Да, сэр. На играх в Семигорске в прошлом году Снори Укуси-Щит сбил макушки у шести вареных яиц с расстояния пятьдесят ярдов. И это был стандартная охотничья буханка. Но это является исторической ценностью. Мы утеряли секрет выпечки такого хлеба. Он уникален.
– Имеет ценность?
– Очень, сэр.
– Его стоит украсть?
– Его будет невозможно продать! Любой честный гном узнал бы его!
– Хм. Вы слышали о старом священнике, убитом на Мисбегот-бридж?
Кэррот был шокирован. – Только не отец Тубелчек? Он?
Ваймз еле сдержался, чтобы не спросить: – Так ты знаешь его? – Дело в том, что Кэррот знал всех. Если Кэррота бросить в самой глушь джунглей, он скажет: “Привет Вам, мистер Бегущий-Быстро-Сквозь-Деревья! Доброе утро мистер Говорящий-С-Лесом, какая замечательная трубка! Вам очень идет это перо!”
– У него было более одного врага? – спросил Ваймз.
– Не понял, сэр? Почему более одного?
– Я вынужден обратить Ваше внимание, что у него один, очевидно, был.
– Он… был неплохим человеком, – сказал Кэррот. – Очень редко выходил. Проводит… проводил все свое время с книгами. Очень религиозен. Всеми видами религий. Изучал их. Несколько странный, но абсолютно безвредный. Кому надо было его убивать? Или мистера Хопкинсона? Два безобидных старика?
Ваймз отдал ему Боевой Хлеб. – Это мы и должны узнать. Констебль Ангуа, я хочу, чтобы Вы с этим разобрались. Возьмите… да, возьмите капрала Малопопку, – сказал он. – Он уже кое-что сделал по этому вопросу. Кстати, Малопопка, Ангуа тоже из Убервальда. Может, вы найдете общих друзей, или что-нибудь типа того.
Кэррот радостно кивнул. Лицо Ангуа окаменело.
– Ах, хъдрук дъхар дПолиция, Шъртъазс! – сказал Кэррот. – Хъъ Ангуа тъконстебль… Ангуа дъхар, бъхк бардръа шъртъзс Кадъл…[10]
Ангуа собралась с мыслями. – Грръдукк дъбуз-хъдрак…, – выдавила она из себя.
Кэррот рассмеялся. – Ты сказала: “маленький прекрасный инструмент для добычи руды женского пола”!
Веселинка уставился на Ангуа, та ответила пустым взглядом и пробормотала: – Ну, язык гномов тяжело поддается изучению, если не жевать гравий всю жизнь…
Веселинка не отвел взгляда: – Э… спасибо, – выдавил он из себя. – Э… я лучше пойду и подготовлюсь.
– Что с лордом Ветинари? – спросил Кэррот.
– Мои лучшие люди работают над этим, – сказал Ваймз. – Заслуживающие доверия, надежные, знающие все входы и выходы как свои пять пальцев. Другими словами, все под контролем.
Выражение надежды на лице Кэррота сменилось болезненным удивлением: – Вы не хотите, чтобы я помогал? – спросил он. – Я бы мог…
– Нет. Ублажите старика. Я хочу, чтобы Вы вернулись в полицейский участок и взяли работу на себя.
– Какую работу?
– Всю! Разбирайтесь с происшествиями. Следите за бумагами. Нужно подготовить новый график дежурств. Поорать на людей! Прочесть отчеты!
Кэррот отдал честь. – Есть, коммандер Ваймз.
– Хорошо. Приступайте.
"Чтобы ни произошло с Ветинари", – добавил про себя Ваймз в удаляющуюся спину удрученного Кэррота, – "никто не сможет сказать, что ты был рядом с ним".
 
 
Под отдаленный аккомпанемент мычания и рычания распахнулось маленькое окошечко в воротах Королевского Колледжа Гербов. – Да? – послышался голос, – что изволите желать?
– Я – капрал Ноббс, – ответил Ноббс.
В окошечке появился глаз. Он смерил всю полноту убийственной божественной недоработки именуемой капралом Ноббсом.
– Ты – бабуин? Нам как раз сейчас нужен один бабуин для…
– Нет. Я пришел по поводу какого-то родильного герба, – сказал Нобби.
– Ты? – спросил голос. Интонация в голосе ясно отразила уверенность хозяина голоса, что существуют широкий спектр благородства, начиная от королей и по нисходящей, и раз уж капрал Ноббс пришел за родовым гербом, то им открывался еще один уровень, наинизший, скорее всего ниже нулевого.
– Мне сказали, – несчастным голосом сказал Нобби. – Это касается кольца, которое есть у меня.
– Обойди здание и войдешь через черный вход, – ответил голос.
 
 
Веселинка убирал инструменты у себя в кабинете, где он проводил опыты, и обернулся на стук. В дверном проеме, прислонившись, стояла Ангуа.
– Что Вам надо? – спросил он.
– Ничего. Просто хотела сказать – не волнуйся, я никому не скажу, если ты не хочешь.
– Я не понимаю, сэр, о чем Вы говорите!
– Мне кажется, что ты лжешь.
Веселинка выронила реторту и осела на стул. – Как Вы узнали? – спросила она. – Даже другие гномы не почувствовали. Я остерегаюсь всего.
– Давай скажем так… у меня есть особые таланты? – ответила Ангуа.
Веселинка начала рассеянно протирать реторту.
– Я не понимаю, к чему такие расстройства, – сказала Ангуа. – Мне казалось, что гномы вряд ли сами замечают разницу между мужским и женским полом. Половина гномов попадающих сюда по статье 23 – женского пола. Я знаю, что их очень тяжело усмирить…
– А что за статья 23?
– “Нападение с криками на людей в нетрезвом состоянии, и попытки отрубить ноги”, – ответила Ангуа. – Гораздо легче давать номера, чем описывать каждый раз. Слушай, в этом городе полно женщин, которым понравилось бы решать свои дела, как их решают женщины-гномы. Понимаешь, какой у них выбор? Официантка в баре, швея, чья-нибудь жена. В то время как вы можете делать все, что делают мужчины…
– Это привело к тому, что мы делаем только то, что делают мужчины, – последовал ответ.
Ангуа задумалась. – О, – сказала она. – Я поняла. Ха. Да. Я узнаю этот тон.
– Я не могу держать топор! – вырвалось у Веселинки. – Я боюсь драться! Мне кажется, что песни о золоте – глупы! Я терпеть не могу пива! Я даже не могу пить как гномы! Когда я пробую пить большими глотками, то обливаю всех гномов позади себя!
– Я знаю, здесь нужна специальная сноровка, – сказала Ангуа.
– Я видела девушку на улице, она шла по улице и мужчины свистели ей вслед! И вы можете носить платья! Цветные!
– О, боже, – Ангуа старалась не улыбаться. – Как давно женщины-гномы начали чувствовать это? Мне казалось, что они счастливы с текущим положением дел…
– О, легко быть счастливой, когда не знаешь разницы, – горько ответила Веселинка. – Рабочие штаны вполне подходят, пока не услышишь о женском белье!
– Белье – о, да, – сказала Ангуа. – Женское белье. Да, – она постаралась настроиться на тот же лад, и чувствовала, что она действительно думает так, но все же надо было сдержаться от того, чтобы не сказать, что, по меньшей мере, надо искать модели, которые не так легко содрать, когда тебя лапают.
– Я думала, что я смогу найти здесь другую работу, – промямлила Веселинка. – У меня хорошо получается шитье, и я пошла в гильдию швей и…, – она остановилась и покраснела выше бороды.
– Да, – сказала Ангуа. – Многие делают такую ошибку, – она выпрямилась и поправила прическу. Ты, все равно, произвела впечатление на коммандера Ваймза. Я думаю, тебе, однако, здесь понравится. У всех нас полицейских есть проблемы. Нормальные люди не идут в полицейские. Ты неплохо справишься.
– Коммандер Ваймз несколько…, – начала Веселинка.
– Когда у него хорошее настроение, он неплохой парень. Ему нужна выпивка, но он сейчас себе этого не позволяет. Ты знаешь – выпить раз – слишком много, выпить два – мало… Он из-за этого раздражительный. Когда у него плохое настроение, он наступает тебе на ногу, а потом орет на тебя, почему не стоишь ровно.
Ты нормальная, – застенчиво сказала Веселинка. – Ты мне нравишься.
Ангуа погладила ее по голове. – Ты сейчас так говоришь, – сказала она, – но как побудешь здесь немного, ты узнаешь, что я могу быть сукой… Что это такое?
– Что?
– Тот рисунок. С глазами…
– Или двумя красными точками, – сказала Веселинка.
– О, да?
– Я думаю, это последнее, что видел отец Тубелчек, – ответила гном.
Ангуа уставилась на черный квадрат. Принюхалась. – Опять это!
Веселинка отступили на шаг. – Что? Что?
– Откуда идет этот запах? – спросила Ангуа.
– Не от меня! – торопливо сказала Веселинка.
Ангуа схватила маленькое блюдо со скамьи и понюхала его. – Вот оно! Этот же запах был и в музее! Что это?
– Просто глина. Она была на полу в комнате, где убили старого священника, – сказала Веселинка. Наверно кто-то на ботинке занес.
Ангуа пальцами растерла глину.
– Мне кажется, это гончарная глина, – сказала Веселинка. – Мы из нее делали горшки в гильдии, – добавила она на тот случай, если Ангуа не до конца поняла. – Знаешь? Тигли и посуду. Похоже, что кто-то ее запекал, но не смог достичь нужной температуры. Видишь, как растирается?
– Гончарная, – сказала Ангуа. – Я знаю одного гончара…
Она еще раз посмотрела на иконограф гнома.
Пожалуйста, нет”, – подумала она. “Только не один из них?”
 
 
Главные ворота Коллежа Гербов – обе створки главных ворот – были распахнуты настежь. Два герльдиста возбужденно вертелись вокруг выходящего шатающейся походкой капрала Ноббса.
– Ваше благородство получили ли, все, что хотели…?
– Нффф, – ответил Нобби.
– Можем ли мы как-нибудь услужить Вам…?
– Нннф.
– Какая-нибудь помощь…?
– Нннф.
– Сожалеем о ботинках, мой господин, но дракончик болеет. Это легко счистится, когда высохнет.
Нобби заплетающейся походкой затрусил прочь по переулку.
– У него даже походка аристократическая, Вы не заметили?
– Более того… я думаю, аристократичней, чем у аристократов.
– Это ужасно, человек с такой родословной и простой капрал.
 
 
– Я энтого не делал, – сказал он.
– Что не делал? – спросила Ангуа.
Вулкан колебался.
Вулкан был огромен и… ну… скалоподобен. Он ходил по улицам Анх-Морпорка как маленький айсберг, как и в айсберге, в нем много чего моментально приковывающего взгляд. Он был известен как торговец… более или менее, чем угодно. Еще он был похож на стену, точнее на забор, только много крепче и жестче для ударов. Вулкан никогда не задавал неуместных вопросов, они ему просто не приходили в голову.
– Нищего, – наконец, выдал он. Вулкан всегда считал, что общее отрицание лучше, чем конкретные отнекивания.
 – Рада слышать, – сказала Ангуа. – Так, а откуда ты получаешь глину?
Морщины, появившиеся на лбу Вулкана, подсказывали, что он задумался, куда может завести этот вопрос. – Я получай с карьеров, – сказал он. – Вся соб’венность оплачена.
Ангуа кивнула. Скорее всего, это было правдой. Вулкан, несмотря на то, что был не способен сосчитать дальше десяти и при этом не оторвать при этом чью-нибудь руку, и, несмотря на широкую известность в криминальных кругах, всегда оплачивал свои счета. Если хочешь достичь успеха в криминальном мире, надо иметь репутацию в своей честности.
– Видел ли где-нибудь такое? – спросила она, протягивая образец.
– Энто глина, – немного расслабившись, сказал Вулкан. – Я завсегда узнаю глину. На ней нет серийного номера. Глина – это глина. У меня ее горы на заднему дворе. Из нее делают кирпичисы, горшкисы и все энтакое. Тута полным полно гончаров в городе, и мы все энто получаем. Почему Вы спрашиваете о глине?
– Можешь сказать, откуда она?
Вулкан взял кусочек, понюхал и раскатал пальцами.
– Энто странно, – сказал он, чувствуя себя все уверенней, видя, что разговор не касается его лично. – Энто типа… тарелкной глины, подходит для энтих женщин, которые лепят кофейники, за которые не возьмешься двумя руками, – он еще немного раскатал глину. – Еще тут понамешкали всякого. Энти кусочички битых горшков, таких шибко измельчено. Энто укрепляет глину. У любого гончара полно энтого добра, – он еще растер глину. – Энто похоже нагрели, но не хорошенько обожгли.
– Но ты можешь сказать, откуда она взялась?
– Из-под земли, энто все, что я могу сказать, леди, – сказал Вулкан. Он немного расслабился, чувствуя, что разговор не приведет к недавней партии пустых статуэток, или к тому подобным делам. Как иногда случалось при таких обстоятельствах, он старался быть полезным. – Пойдемте и п’смотрим на энто.
Он повернулся и быстро зашагал. Полицейские проследовали за ним через склад, провожаемые взглядами пары дюжин встревоженных троллей. Никому не нравилось видеть полицейских поблизости, особенно работникам Вулкана, у которого было тихо и спокойно, многим из которых хотелось залечь на несколько недель. Хоть это и правда, что много народу приходило в Анх-Морпорк, потому что это был город перспектив, иногда это были перспективы избежать виселицы, кола или четвертования.
– Не оглядывайся, – сказала Ангуа.
– Почему? – спросила Веселинка.
– Потому что нас здесь только двое, а их, по меньшей мере, пара дюжин, – сказала Ангуа. – А наша форма сшита на людей с полным набором рук и ног.
Вулкан вышел через дверь во двор позади фабрики. Вокруг высились горшки на поддонах, штабеля кирпичей вытянулись в длинные ряды. А под неаккуратной крышей лежало несколько больших куч с глиной.
– Тама, – великодушно указал Вулкан. – Глина.
– Есть ли специальное название для глины, когда она свалена таким образом? – тыкнув в глину, осторожно спросила Веселинка.
– Да, – ответил Вулкан. – Энто технич’ки мы з’вем сырец.
Ангуа расстроено покачала головой. Слишком много для раскручивания этой нити. Глина есть глина. Она надеялась, что будет куча всевозможных сортов, а оказалось, что она такая же обыкновенная, как и грязь.
И тут Вулкан Который Помог Полиции в Расследовании замямлил: – Н’ возражаете ес’и уйдете через задние ворота? Ваш Оказаний Помощ нервирует людей и у меня будут горшки, который я потом не смогеть продать.
Он показал на ворота в задней стене, достаточно большие, чтобы через них проехала телега. Тролль направился к ним, вертя в руках огромную связку ключей.
Ты боишься воров? – спросила Ангуа.
– Сейчас, леди, все нечестнят, – сказал Вулкан. – Кто-то сломал энтот старий замок, когда вытащил у меня кое-что, нищиго не заплатив, четыре месяса назад.
– Отвратительно, не так ли? – сказала Ангуа. – Я думаю, это заставляет тебя задуматься, зачем ты платишь налоги.
В некоторых случаях Вулкан был много сообразительней, чем, скажем, мистер Железнокорка. Он проигнорировал замечание. – Энто была ерунда, – сказал он, направляя их в направлении открытых ворот с максимальной силой, на которую он мог осмелиться.
– Они случайно не глину своровали? – спросила Веселинка.
– Да она не ошень много стоила, но энто дело присипа, – сказал он. – Меня удивилко, кому энто нужено было. Было похож, как если бы полтонны глины само вышло отсюдова.
Ангуа посмотрела на замок. – Да, действительно, – задумчиво сказала она.
Ворота захлопнулись за ними. Они стояли на улице.
– Странно, что кто-то похитил кучу глины, – сказала Веселинка. – Он сообщил в полицию?
– Я не думаю, – ответила Ангуа. – Осы не жалуются, когда их жалят. Все равно, Камнелом думает, что Вулкан замешан в контрабанде слэба с гор и поэтому он постоянно ищет повод попасть сюда… Слушай, по правде говоря, у меня все еще выходной. Она отступила назад и оглядела высокую стену с кольями наверху, которая окружала двор. – Можно ли обжечь глину в печи для выпечки хлеба? – спросила она.
– О, нет.
– Невозможно достичь необходимой температуры?
– Нет, дело в неправильной форме. Половину горшков пережжешь, а половина останется сырой. А зачем тебе это?
Зачем я спрашиваю? – задумалась Ангуа. О, черт побери… – Как насчет выпить?
– Только не пива, – быстро сказала Веселинка, – не там, где надо петь, когда пьешь. Или хлопать себя по коленкам.
Ангуа понимающе кивнула. – Получается, куда-нибудь, где нет гномов?
– Э… да…
– Там куда мы идем, – сказала Ангуа, – этой проблемы нет.
 
 
Туман быстро сгущался. Все утро он шатался по улицам и аллеям. А теперь он опять возвращался ночевать. Он поднимался от земли и реки и спускался с неба, облегающим желтым колючим одеялом, река Анх в виде капелек. Он просачивался сквозь щели и вопреки здравому смыслу набирался в освященные комнаты, заполняя комнаты влажной завесой и заставляя свечи трещать. На улицах все размывалось и в каждой тени, казалось, затаилась угроза.
Свернув с тусклой улицы в тусклый переулок, Ангуа остановилась и, расправив плечи, толкнула дверь.
Когда она вошла в длинную и темную комнату, в воздухе сейчас же повисло напряжение. Зависло мгновенье звенящей тишины и снова возникло чувство расслабленности. Люди повернулись обратно к столам, за которыми они сидели.
Да, они сидели. И они были очень похожи на людей.
Веселинка прижалась к Ангуа. – Как это место называется? – прошептала она.
– Да вообще-то нет никакого названия, – ответила Ангуа, – но иногда мы называем это место Могилы.
– Оно совсем не похоже на бар снаружи. Как ты его нашла?
– Никак. Его не находят, сюда… притягивает.
Веселинка нервно оглянулась. Она не знала точно, где они находятся, только что где-то в районе рынка скота, затерянного в лабиринте переулков.
Ангуа подошла к бару.
Из темноты возникла неясная тень. – Привет, Ангуа, – сказала она, низким перекатывающимся голосом. – Фруктовый сок, как обычно?
– Да. Охлажденный.
– А гном?
– Она съест его сырым, – сказал голос откуда-то из темноты. По столам пронесся смех. Некоторые голоса показались Веселинке слишком необычными. Они не могли исходить от нормальных губ. – Я тоже возьму фруктовый сок, – пропищала она.
Ангуа посмотрела на гнома. Она чувствовала странную благодарность, что замечание из темноты было пропущено мимо ушей этой маленькой булавообразной головы. Потом Ангуа наклонилась и показала рисунок иконографа бармену.
Он не был похож на человека. Веселинка не могла понять. Надпись над стойкой бара гласила: “Никогда не меняйся”.
– Ты знаешь все, что происходит, Игорь, – сказала Ангуа. – Вчера убили двух стариков. А еще недавно у тролля Вулкана похитили кучу глины. Что-нибудь слышал об этом?
– Зачем тебе это?
– Убийство стариков незаконно, – сказала Ангуа. – Конечно, есть много чего незаконного, поэтому у нас много работы. Но мы предпочитаем заниматься важными делами. Иначе нам надо заниматься неважными делами. Ты понимаешь?
Тень понимала. – Идите и садитесь, – сказала она. – Я принесу напитки.
Ангуа направилась к столику в алькове. Клиенты уже не обращали на них никакого внимания. Усиливалось жужжание бесед за столами.
– Что это за место? – прошептала Веселинка.
– Это… место, где люди могут побыть сами собой, – медленно ответила Ангуа. – Люди, которым надо быть немного осторожными в остальное время. Ты понимаешь?
– Нет…
Ангуа вздохнула. – Вампиры, зомби, домовые, вурдулаки, все такое. Не…, – она запнулась. – Отличающееся житье, – сказала она. – Люди, которым надо быть все время быть очень осторожными, чтобы не испугать людей, приходят сюда. Здесь это можно. Приезжай, найди работу, не волнуй людей, и возможно ты не увидишь в один день толпу у твоего дома с вилами и зажженными факелами. Но иногда хочется пойти туда, где все знают кто ты.
Глаза Веселинки привыкли к тусклому свету, и она уже могла различать сидящих на скамьях. Многие из них были больше людей. У некоторых были острые уши и длинные морды.
– А кто эта девушка? – спросила она. – Она выглядит… нормальной.
– Это Виолета. Она – вампир. А рядом с ней домовой Шлеппель.
В дальнем углу кто-то сидел, развалившись, в огромном плаще и высокой широкополой шляпе.
– А он?
– Это старик Беда, – сказала Ангуа. – Если знаешь, что хорошо для тебя, не вспоминай про него.
– А… оборотни здесь есть?
– Есть парочка, – ответила Ангуа.
– Я ненавижу оборотней.
– О?
Самая странная клиентка сидела одна, за маленьким круглым столиком. Она была очень древней старухой в шали и соломенной шляпе с цветами. Она с отсутствующей улыбкой смотрела в точку, что в данных обстоятельствах пугало больше, чем все эти темные фигуры.
– А кто она? – прошептала Веселинка.
– Она? Это миссис Гаммедж.
– И что она делает?
– Делает? Ну, она часто приходит сюда выпить и пообщаться. Иногда мы… они поют песни. Старые песни, которые она помнит. Она практически слепа. Если ты думаешь, что она нежить… то это не так. Не вампир, оборотень, зомби или домовой. Просто старушка.
Огромное неуклюжее волосатое существо остановилось у столика миссис Гаммедж и поставило на стол бокал.
– Портвейн с лимоном. Пожалуйста, миссис Гаммедж, – прогромыхало существо.
– Твое здоровье, Чарли! – воскликнула старушка. – Как идут дела в сантехнике?
– Отлично, милочка, – сказал домовой, и растворился в темноте.
Он сантехник? – спросила Веселинка.
– Конечно, нет. Я не знаю, кем был Чарли. Он наверно умер сто лет назад. Но она думает, что он сантехник, и кто скажет ей правду?
– Она что не знает, что это место…?
– Слушай, она приходила сюда еще во времена короны и державы, – сказала Ангуа. – Никто ничего не хочет менять. Все любят миссис Гаммедж. Они… следят за ней. Немного помогают ей.
– Как?
– Ну, я слышала, что в прошлом месяце кто-то вломился в ее хижину и утащил некоторые ее вещи…
Это не похоже на помощь.
– … и вещи вернулись на следующий день, а двое воров были найдены в Темном квартале без единой капли крови в теле, – Ангуа улыбнулась, и перешла на шутливый тон. – Знаешь ли, рассказывают кучу плохих историй о нежити, но никто не говорит о их положительном вкладе в общество.
Появился бармен Игорь. Он был более или менее похож на человека, за исключением волос на руках и единой сросшейся брови на лбу. Он бросил пару ковриков на стол и поставил напитки.
– Ты наверно хотела, чтобы это был бар гномов, – сказала Ангуа. Она осторожно взяла свой коврик и посмотрела на изнанку.
Веселинка еще раз оглянулась. Сейчас, если бы это был бар гномов, пол был бы липким от пива, воздух дрожал бы от рыганья, а народ пел бы. Пели бы вероятно последний хит гномов: Золото, Золото, Золото, или прошлогодний хит, типа: Золото, Золото, Золото, а может быть что-то из классики: Золото, Золото, Золото. Через несколько минут запустили бы первый топор.
– Нет, – сказала она, – так ужасно быть не может.
– Пей, – сказала Ангуа. – Нам надо сходить кой-куда.
Огромная волосатая рука схватила Ангуа за запястье. Она подняла взгляд и посмотрела в страшное лицо, состоящее из глаз, рта и волос.
– Привет Шлитцен, – холодно сказала она.
– Ха, я слышал, что есть один барон, который действительно зол на тебя, – сказал Шлитцен, выдыхая пары алкоголя.
– Это мое дело, Шлитцен, – сказала Ангуа. – Почему бы тебе не пойти, и спрятаться под порогом, как и полагается хорошему домовому?
– Ха, он спрашивает, где ты позоришь Старую Страну…
– Пожалуйста, отпусти, – сказала Ангуа. Ее кожа побелела в месте, где Шлитцен сжимал ее руку.
Веселинка перевела взгляд с запястья вверх по руке Шлитца. Хоть существо и было поджарым, мускулы выступали как бусины на ожерелье.
– Ха, ты носишь значок, – усмехнулся он. – Что для нас хорошего…
Ангуа сделала резкое движение. Свободной рукой она вытянула что-то из-за ремня, и накрыла голову Шлитца. Тот остановился, постоял раскачиваясь вперед и назад, и издал стонущий звук. С его головы, через уши свисал тяжелый материал, похожий на старую шапочку от загара.
Ангуа оттолкнула назад стул и схватила свой коврик. Фигуры в полутьме бормотали.
– Уходим отсюда, – сказала она. – Игорь, дай нам полминуты и можешь снимать с него одеяло. Пошли.
Они быстро выбежали. Туман уже затянул солнце до бледного пятнышка в небе, но по сравнению с полутьмой в пивнушке, здесь был яркий солнечный день.
– Что с ним случилось? – стараясь бежать в шаг с Ангуа, спросила Веселинка.
– Неуверенность существования, – ответила Ангуа. – Он не знает – существует он или нет. Хоть это и жестоко, но это единственное, как мы узнали, что срабатывает против домовых. Самое лучшее это голубое пуховое одеяло, – она заметила непонимание в глазах Веселинки. – Смотри, все знают, что домовые уходят, если накрыться одеялом с головой, не так ли? А если накрыть их голову одеялом…
– А, я поняла. Ох, как ужасно
– Он оправится через десять минут, – Ангуа зашвырнула коврик через улицу.
– А что он говорил про барона?
– Я слушала невнимательно, – осторожно ответила Ангуа.
Веселинка дрожала в тумане, но не только от холода. – Похоже, что он, как и мы, из Убервальда. Там недалеко от нас жил барон, который ненавидел, если кто-то уезжал.
– Да…
– Вся семья были оборотнями. Один из них съел моего двоюродного брата.
Воспоминания закружились в голове Ангуа. Старые трапезы кошмарами преследовали ее до тех пор, пока она не сказала: нет, так жить нельзя. Гном, гном… Нет, она была почти уверена, что она никогда… В семье всегда шутили по поводу ее привычек в еде.
– Это то, что я в них не выношу, – сказала Веселинка. – Да, люди говорят, что их можно приучить, но мое мнение, что, став один раз волком, становишься волком навсегда. Им нельзя верить. Они же изначально зло. Я знаю, что они могут стать дикими в любой момент.
– Да. Ты, наверно, права.
– И самое ужасное то, что большую часть времени они ходят среди нас, как самые обыкновенные люди.
У Ангуа щемило в глазах, она была рада и скрывающему туману, и твердой уверенности Веселинки. – Давай. Мы почти пришли.
– Куда?
– Мы сейчас встретимся кое с кем, кто – или убийца, или знает – кто убийца.
Веселинка остановилась. – Но у тебя есть только один меч, а у меня вообще ничего.
– Не волнуйся, нам не понадобится оружие.
– О, конечно.
– Оно бесполезно.
– О.
 
 
Ваймз открыл дверь, чтобы увидеть, кто так орет внизу. Капрал внизу орал нечеловеческим, то есть негномьим голосом:
– Опять? Сколько раз Вас убивали на этой неделе?
– Я занимался своей работой! – ответил невидимый заявитель.
– Грузчиком чеснока? Вы же – вампир! Посмотрим, какую работу вы выполняли… Точильщик колов для строительной фирмы, контроллер качества темных очков у оптика Аргуса… У меня что крыша поехала, или в этом, все-таки, есть непонятная тенденция?
– Извините, коммандер Ваймз?
Ваймз оглянулся на улыбающееся лицо, выражающее уверенность, что оно несет только добро миру, даже если мир и не хотел этого.
– А… констебль Посети, что такое? – торопливо сказал он. – Я боюсь, что сейчас я сильно занят, и я даже не уверен, есть ли у меня бессмертная душа, ха-ха, возможно, ты можешь зайти позже, когда…
– Я на счет тех слов, что Вы попросили узнать, – с упреком сказал Посети.
– Каких слов?
– Слов, которые написал отец Тубелчек собственной кровью. Вы просили попробовать узнать, что они означают.
– А. Да. Заходи в кабинет, – Ваймз расслабился. Не было похоже на начало еще одной дурацкой беседы, о состоянии души, и о необходимости ее стирки и чистки, пока на нее не наслали вечное проклятие. Этот разговор должен был быть важным.
– Это древний язык Кенотинов, сэр. Выписка из одной из их священных книг, хотя, конечно, когда я говорю “священных”, это же факт, что они изначально заблуждались…
– Да, да, я уверен, – усаживаясь, сказал Ваймз. – Там каким-нибудь образом говорится что-то типа – “Мистер Икс сделал это, аарх, аарх, аарх”?
– Нет, сэр. Такой фразы нет ни в одной из известных священных книг, сэр.
– А, – сказал Ваймз.
– Кроме того, я просмотрел другие документы в комнате, и стало ясно, что почерк на бумажке не покойного, сэр.
Лицо Ваймза прояснилось. – Ах-ха! Чей-то еще? Там говорится что-то типа “Возьми это, ублюдок, прошла вечность, пока мы не нашли тебя, чтобы отомстить за то – что ты тогда сделал”?
– Нет, сэр. Такой фразы нет ни в одной из священных книг, – сказал констебль Посети, и засомневался. – За исключением, Апокрифа к Завету Мщения Оффлера, – добросовестно добавил он. – Те слова из Кенотичной Книги Правды, – он усмехнулся, – как они ее называли. Это то – что их лжебог…
– Можно просто перевести слова и оставить в стороне сравнение религий? – спросил Ваймз.
– Хорошо, сэр, – Посети выглядел обиженно, но развернул бумажку и пренебрежительно усмехнулся. – Это некоторые правила, которые их бог якобы наставил первым людям, после того, как вылепил их из глины и обжег в печи, сэр. Правила типа: “Иже проработает Твоя усердна всю жизнь твоя”, сэр, и “Не убий” и “Будь рабом покорным”, все такое, сэр.
– И это все? – спросил Ваймз.
– Да, сэр, – ответил Посети.
– Просто религиозные наставления?
– Да, сэр.
– Какие-нибудь предположения, почему это было у него во рту? Бедняга выглядел так, как если бы курил свою последнюю сигарету.
– Нет никаких, сэр.
– Я бы мог понять, если было бы что-то типа: “Порази врагов своих", – сказал Ваймз. – А здесь просто говорится: "работай упорно и не создавай проблем".
– Кено был довольно-таки либеральным богом, сэр. Не слишком командовал.
– Похоже он был довольно-таки приличным богом, по сравнению с другими.
Посети неодобрительно посмотрел на Ваймза: – Кенотины вымерли за пятьсот лет жесточайших войн на континенте, сэр.
– Понахватали молний и спалили всю паству? – сказал Ваймз.
– Не понял, сэр?
– О, ничего. Ну, спасибо, констебль. Я, э, сообщу все капитану Кэрроту, и еще раз спасибо, не позволяйте мне держать Вас в...
Ваймз в отчаянии повысил голос, увидев, как Посети начал вытаскивать из-за пазухи кипу бумаг, но было поздно…
– Я принес Вам свежий номер журнала "Факты без прикрас", сэр, а также ежемесячник "Призыва к битве", в котором есть много статей, которые, я уверен, очень заинтересуют Вас, включая статью пастора Носа Коробейника о необходимости собираться и нести слово народу через почтовые ящики, сэр.
– Э…, спасибо.
– Не могу не заметить, сэр, что памфлеты и журналы, которые я дал Вам на прошлой неделе, лежат на том же месте, где я их оставил, сэр.
– О, да, ну, извиняюсь, знаете, как это бывает, количество работы в последние дни мешает мне выкроить время для…
– Никогда не поздно заняться спасением души, сэр.
– Я все время думаю об этом, констебль. Спасибо.
"Так нечестно" – подумал Ваймз, когда Посети ушел. "Оставлена записка на месте преступления в моем городе и в ней беспардонно нет никакой угрозы. Почему? Последнее послание человека с упоминанием имени убийцы? Нет. Просто немного религиозной чуши. Какая польза от улики, если в ней больше загадки, чем в самой загадке.
Он чиркнул надпись на переводе Посети и бросил его в ящик с надписью "Входящие".
 
 
Слишком поздно Ангуа вспомнила, почему она всегда избегала квартал боен в это время месяца.
Она могла преобразоваться в любое время по собственному желанию. Люди забывают об этой черте оборотней. Но они помнили важную вещь. Полная луна была непреодолимым спусковым крючком: лунные лучи достигали до самого дна ее памяти оборотня, включали все выключатели, хотела она того или нет. Только пара дней прошло с полнолунья. А вкусные запахи от скота в загонах и от крови на бойнях било по ее показному вегетарианству. Ее организм звенел в состоянии ПЛС*.
Она остановилась и уставилась на затемненное здание перед ней. – Я думаю, мы обойдем его с задней стороны, – сказала она. – И ты постучишь.
– Я? Да они не обратят на меня внимания.
– Ты покажешь им свой значок и скажешь, что ты из городской стражи.
– Да они проигнорируют меня! Они посмеются надо мной!
– Рано или поздно тебе придется это делать. Пошли.
Дверь открыл здоровый детина в кровавом переднике. Он был шокирован, когда одна рука гнома схватила его за пояс, а другая рука гнома вытянулась снизу и поднесла к его лицу полицейский значок, а голос гнома, где-то из области его пупка, выкрикнул: – Мы из городской стражи, ясно? О, да! И если ты не дашь нам войти, мы пустим твои кишки на сосиски.
– Неплохо для начала, – пробормотала Ангуа. Она отодвинула Веселинку в сторону и ослепительно улыбнулась мяснику.
– Мистер Хук? Мы бы хотели поговорить с Вашим работником мистером Дорфлом.
Мужчина не совсем еще отошел от шока произведенного Веселинкой, но все ж таки выдавил из себя: – Мистер Дорфл? Что он наделал?
– Мы просто хотели с ним поговорить. Можно войти?
Мистер Хук посмотрел на нервно и возбужденно дрожащую Веселинку. – У меня есть выбор? – спросил он.
– Давайте скажем, что Вас есть что-то типа выбора, – сказала Ангуа.
Она старалась не вдыхать воздух с обманчивыми миазмами крови. В помещении даже стоял сосисочный станок. В него уходили те части животных, которые никто не стал бы есть, мало кто их даже узнал бы. Ее чуть не выворачивало от запахов бойни, но глубоко внутри, часть ее встрепенулась и молило и просило этих смешавшихся запахов свинины, и говядины, и баранины, и…
– Крысы? – понюхав, спросила она. – Я не знала, что Вы поставляете товар гномам, мистер Хук.
Мистер Хук неожиданно превратился в человека с удовольствием идущего на сотрудничество с полицией.
– Дорфл! Немедленно иди сюда!
Послышались шаги, и из-за пивных ящиков появилась фигура.
У некоторых людей есть предубеждения на счет нежити. Ангуа знала, что коммандер Ваймз ненавидел их, хотя в последнее время несколько смягчился. Людям необходимо чувствовать кого-то впереди. Живущие ненавидят нежить, а нежить отвечает тем же, она почувствовала, как у нее сжались кулаки – неживым.
Голем по имени Дорфл немного прихрамывал, потому что одна нога у него была немного короче другой. Он не носил никакой одежды, потому что нечего было скрывать, поэтому можно было видеть его тело, испещренное разноцветной глиной от многочисленных ремонтов. Было столько заплат, что Ангуа задумалась, сколько лет могло быть этому голему. Изначально, видимо в этой фигуре копировалась мускулатура человека, но многочисленные заплаты почти все затерли. Он был похож на горшки, которые презирал Вулкан, те горшки, что изготавливались людьми, которые думали, что, если это ручная работа, то она должна выглядеть как ручная работа, и поэтому отпечатки пальцев в готовом горшке были как знаки качества.
Это было так. Этот голем был похож на ручную работу. Конечно, за годы он переделал себя, многочисленными ремонтами. Его треугольные глаза слабо светились. В них не было зрачков, только темно-красный отблеск далекого огня.
Голем держал огромный, тяжелый нож. Взгляд Веселинки как застрял на нем, так и не отрывался от этого ужасного инструмента. В другой руке голем сжимал кусок веревки, с привязанным к ней огромным, волосатым и очень вонючим козлом.
– Что ты делаешь, Дорфл?
Голем кивнул на козла.
– Кормишь козла?
Голем кивнул еще раз.
– У Вас есть, чем заняться, мистер Хук? – спросила Ангуа.
– Нет, я…
– У Вас есть, чем заняться, мистер Хук, – выразительно сказала Ангуа.
– А? Да? Да. Что? Да. Конечно. Мне как раз надо посмотреть котлы с потрохами…
Мясник повернулся, чтобы уйти, но остановился и пригрозил пальцем перед тем местом, где у Дорфла должен был быть нос, если бы у големов бывали носы.
– Если из-за тебя будут проблемы… – начал он.
– Мне кажется, там надо срочно проследить за котлами, – резко сказала Ангуа.
Мясник исчез.
Во дворе стояла тишина, хотя сюда через стену проникали слабые звуки города. С другой стороны бойни слышались редкое блеянье встревоженных овец. Дорфл стоял ровно, держа свой страшный нож и смотря под ноги.
– Это тролль, сделанный как человек? – прошептала Веселинка. – У него такие глаза!
– Это не тролль, – сказала Ангуа. – Это голем. Человек из глины. Это машина.
– Он выглядит как человек!
– Потому что это машина, сделанная похожей на человека. Она обошла вокруг голема. – Я хочу прочесть твои скрипты, Дорфл, – сказала она.
Дорфл отпустил козла, поднял свой нож и с размаху воткнул его в пень для рубки, рядом с Веселинкой, заставив ее отскочить в сторону. Затем он взял грифельную дощечку, которая висела на веревке через плечо, отцепил крючок и написал:
Да.
Когда Ангуа подняла руку, Веселинка заметила, что вокруг лба голема тонкую линию. К ее ужасу верх головы откинулся. Ангуа, нисколько не обеспокоенная, засунула туда руку и вытащила желтоватый свиток.
Голем застыл. Глаза потухли.
Ангуа развернула бумагу. – Те же святые надписи, – сказала она. – Как всегда. Какая-то древняя мертвая религия.
– Ты убила его?
– Нет. Невозможно отнять то, чего нет. Она положила свиток обратно, закрыла и защелкнула верхушку головы.
Голем ожил, и глаза опять начали светиться.
У Веселинки перехватило дыхание. – Что ты сделала? – выдавила она из себя.
– Скажи ей, Дорфл, – сказала Ангуа.
Своими толстыми пальцами голем на удивление быстро начертал на дощечке.
Я – голем. Я сделан из глины. Моя жизнь – в словах. От слов цели в моей голове я получаю жизнь. Моя жизнь – это работа. Я подчиняюсь командам. Я не отдыхаю.
– Что за слова цели?
Специальный текст, основанный на вере. Голем должен работать. У голема должен быть хозяин.
Козел улегся рядом с големом и начал жевать жвачку.
– Было совершенно два убийства, – сказала Ангуа. – Я уверенна, что одно было совершенно големом, возможно оба. Ты можешь нам что-нибудь сказать, Дорфл?
– Извини, я не поняла, – сказала Веселинка. – Ты говоришь, что… эта штука живет из-за слов? Я имею в виду… она говорит, что живет из-за слов?
– Почему бы и нет? В словах есть сила. Все это знают, – сказала Ангуа. – Здесь много големов, больше, чем ты можешь представить. Они сейчас не в моде, но они остались. Они могут работать под водой, или в полной темноте, по колено в яде. Годами. Им не надо отдыхать и их не надо кормить. Они…
– Но это рабство! – воскликнула Веселинка.
– Да что ты! Ты так же можешь назвать рабом дверную ручку. У тебя есть, что мне сказать, Дорфл?
Веселинка продолжала смотреть на огромный нож, торчащий из пня. Слова типа длинный, тяжелый и острый засели в ее голове крепче, чем любые слова в голове голема.
Дорфл ничего не говорил.
– Как давно ты здесь работаешь, Дорфл?
Сейчас уже триста дней.
– У тебя бывают выходные?
Чтобы впустую смеяться? Зачем мне выходные?
– Я имею в виду, ты все свое время проводишь на бойне?
Иногда я разношу товар.
– И встречаешься с другими големами? А теперь слушай, Дорфл, я знаю, что вы големы, каким-то образом поддерживаете контакт. И, если кто-то из големов убивает настоящих людей, я бы не поставила на ваши шансы и разбитой кофейной чашки. Люди припрутся сюда с зажженными факелами. И огромными молотами. Ты понимаешь, к чему я клоню?
Голем пожал плечами.
Невозможно отнять то – чего нет, – написал он.
Ангуа вскинула руки. – Я пытаюсь все решить цивилизованным способом, – сказала она. – Я могу конфисковать тебя прямо сейчас. По обвинению "оказание препятствий в тяжелый день, и мне все надоело". Ты знаешь отца Тубелчека?
Старый священник, что живет на мосте.
– Откуда ты знаешь его?
Я доставлял туда товар.
– Его убили. Где был ты во время убийства?
На бойне.
Откуда ты знаешь?
Дорфл постоял в сомнении. Следующие слова были написаны очень медленно, как-будто они возникали после очень долгого раздумывания.
Потому-что, это должно было случиться недавно, потому-что вы возбужденны. В течение последних трех дней я работал здесь.
– Все время?
Да.
– По двадцать четыре часа?
Да. Здесь много людей и троллей. Они скажут Вам. Днем я должен забивать скот, свежевать, расчленять, раскалывать кости, а ночью я без отдыха изготавливаю сосиски, и кипячу печенки, сердца, рубцы, почки и кишки.
– Это ужасно, – сказала Веселинка.
Карандаш быстро отстрочил:
Вроде того.
Дорфл медленно повернул голову в сторону Ангуа и написал:
Я еще нужен Вам?
– Если будешь нужен, мы знаем, где тебя найти.
Я сожалею, что так случилось со стариком.
– Хорошо. Пошли Веселинка.
Проходя через двор, они чувствовали взгляд голема.
– Он лгал, – сказала Веселинка.
– Почему ты так говоришь?
– Он выглядел, как если он лгал.
– Ты, наверно, права, – сказала Ангуа. Но ты видела размер бойни. Могу поспорить, что мы не смогли бы доказать, что он выходил хотя бы на полчаса. Я думаю, что я поставлю это дело под, как коммандер Ваймз называет, специальное расследование.
– Что, как… в простой одежде?
– Что-то вроде того, – осторожно сказала Ангуа.
– Я думаю, забавно смотрится любимец козел на бойне, – сказала Веселинка, когда они шли по туманным улицам.
– Что? А, ты имеешь в виду того козла, – сказала Ангуа. – Почти на всех бойнях есть такой козел. Только он не любимец. Я думаю, его лучше назвать работником.
– Работником? Какую работу он может выполнять?
– Ха. Быть на бойне каждый день. Это и есть работа. Смотри, у тебя загон полный испуганных животных, так? Они ходят по кругу, и без вожака… и там такой спуск к зданию, выглядит зловеще… и, эй, тут ходит козел, он не испуган, и стадо идет за ним и вжик, – Ангуа провела ребром ладони по горлу, – только козел выходит оттуда.
– Это ужасно!
– Мне кажется, для козла это нормально. По меньшей мере, он выходит оттуда, – сказала Ангуа.
– Откуда ты все это знаешь?
– Наберешься всякого такого, пока поработаешь в полиции.
– Я вижу, мне надо учиться, – сказала Веселинка. – Я не знала, например, что надо носить с собой кусочек одеяла.
– Это специальная экипировка, если работаешь с нежитью.
– Да, я знаю о чесноке и вампирах. Я знаю, что все святое срабатывает против вампиров. Что еще срабатывает против оборотней?
– Что? – сказала Ангуа, которая все еще думала о големе.
– На мне надета серебряная кольчуга, я обещала семье, что буду ее все время носить, но есть еще что-нибудь против оборотней?
– Джин с тоником всегда приветствуются, – отвлеченно сказала Ангуа.
– Ангуа?
– Хмм? Да? Что?
– Кто-то сказал мне, что в полиции есть оборотень! Я не могу в это поверить!
Ангуа остановилась и уставилась на нее.
– Я думаю, рано или поздно волк выскочит, – сказала Веселинка. – Я удивлена, как коммандер Ваймз позволил такое.
– В полиции есть оборотень, да, – сказала Ангуа.
– Я уверенна, в констебле Посети есть что-то странное.
У Ангуа отвалилась челюсть.
– Он всегда выглядит голодным, – сказала Веселинка. И у него все время странная улыбка. Я узнаю оборотня с первого взгляда.
– Он выглядит немного голодным, что правда, то правда, – сказала Ангуа. Она не знала, что еще сказать.
– Хорошо, я буду держаться от него подальше!
– Отлично, – сказала Ангуа.
– Ангуа…
– Да?
– Почему ты носишь свой значок на галстуке вокруг шеи?
– Что? О. Ну… таким образом он всегда под рукой. Понимаешь. При любых обстоятельствах.
– Мне тоже так надо сделать?
– Я так не думаю.
 
 
Мистер Хук подпрыгнул. – Дорфл, чертов глупый чурбан! Никогда не подходи так тихо к человеку, который работает на ноже для бекона! Я тебе уже сто раз говорил! И старайся создавать побольше шума, когда идешь, черт тебя побери!
Голем протянул дощечку, на которой было написано:
Сегодня я не смогу работать.
– Что такое? У ножа для резки бекона нет выходных!
Сегодня святой день.
Хук посмотрел в красные глаза. Старик Рыбнокост говорил что-то об этом, когда продавал Дорфла. Что-то типа: "Иногда он будет уходить на несколько часов, потому как у них святой день. Это из-за слов в голове. Если он не уйдет или не ускачет в свой храм, и слова перестанут работать, не спрашивай у меня, почему. Это нельзя останавливать".
Эта штука стоила пятьсот тридцать долларов. Он думал, что это была сделка, а это и была сделка, нет ни капли сомнения. Эта штука переставала работать только тогда, когда кончалась работа. Иногда такое случается, рассказывают случаи. Рассказывают о том, как големы затапливали дома, потому-что никто не сказал им прекратить таскать воду в дом, или отмывали блюда, пока они не становились тонкими как бумага. Тупые штуковины. Но полезные, если не спускать с них глаз.
Но все же… все же… он знал, что никто не держал их подолгу. Эти проклятые двурукие моторы просто стоят, берут все и откладывают себе… куда? И никогда не жалуются. Вообще не разговаривают.
Человек начинает задумываться о сделке, вроде той и успокаивается только тогда, когда подписывает договор с новым владельцем.
– Что-то много святых дней стало в последнее время, – сказал Хук.
Иногда бывает много святых дней.
Но они не могут отлынивать. Они могут только работать.
– Я не знаю, как мы справимся без…, – начал Хук.
Сегодня святой день.
Ну, хорошо. Можешь взять выходной завтра.
Сегодня вечером. Святой день начинается после заката.
– Тогда долго не задерживайся, – слабо сказал Хук. – Или я… Ты не задерживайся, слышишь.
Это была обратная сторона медали. Их нельзя наказать. Невозможно удержать оплату, потому-что они не получают никаких денег. Их невозможно испугать. Рыбнокост говорил, что один ткач с Напских холмов приказал голему разбить себе голову, и тот выполнил приказ.
Да. Я слышал.
 
 
 
В любом случае, совершенно не важно кто они. Фактически анонимность была частью их работы. Они сами о себе думали, что они часть хода истории, прилив прогресса и волна будущего. Они были людьми которые думали, что Время Настало. Государства выдерживает орды дикарей, сумасшедших террористов, скрытые секретные общества, но у государства появляются большие проблемы, когда преуспевающие и анонимные люди садятся за большой круглый стол и обсуждают такие вот мысли.
Один сказал: – По меньшей мере, это чистый способ. Бескровный.
– И это, конечно, пойдет на пользу городу.
Они степенно покивали. Никому не надо было говорить, что хорошо для них, хорошо и для Анх-Морпорка.
– А он не умрет?
– Вообще-то его можно держать в состоянии просто… недееспособности. Мне сказали, что дозу можно менять.
– Хорошо. Я бы предпочел, чтобы он был недееспособен, чем мертв. Я бы не доверился Ветинари в гробу.
– Я слышал, что вообще-то он предпочел бы, чтобы его кремировали.
– Тогда я надеюсь, что его прах разбросают очень широко.
– Что насчет городской стражи?
– Что насчет городской стражи?
– А…
 
 
Лорд Ветинари открыл глаза. Вопреки здравому смыслу, его волосы болели.
Он сконцентрировался, и мутная фигура у кровати сфокусировалась в Самуэля Ваймза.
– А, Ваймз, – слабо сказал он.
– Как Вы себя чувствуете, сэр?
– Практически мертвым. Кто был тот малый с невероятно кривыми ногами.
– Это был Пончик Джимми, сэр. Он был жокеем на очень толстой лошади.
– Беговой лошади?
– Так точно, сэр.
– Толстая беговая лошадь? Наверняка они не могли выиграть скачки?
– Я уверен, что у них это никогда не получалось. Но Джимми сделал большие деньги на невыигрывании скачек.
– А. Он дал мне молоко и какое-то вонючее лекарство, – Ветинари сконцентрировался. – Я здорово болел.
– Я тоже так думаю, сэр.
– Забавная фраза. Здорово болел. Я думаю, почему существует такое клише. Звучит… смешно. Правда, довольно забавно.
– Да, сэр.
– Как-будто у меня сильный грипп. Голова толком не соображает.
– Правда, сэр?
Лорд-мэр немного подумал. Что-то еще крутилось на уме. – Ваймз, почему он до сих пор пахнет лошадьми? – наконец, спросил он.
– Он лошадиный доктор, сэр. Чертовски хорош. Я слышал, что в прошлом месяце он так накачал лекарствами Тяжелую Удачу, что она не упала до последней стометровки.
– Не очень обнадеживает, Ваймз.
– О, я не знаю сэр. Лошадь околела еще до старта.
– А, я понял. Ну, ну. Какой противно-мнительный разум у Вас, Ваймз.
– Спасибо, сэр.
Лорд-мэр приподнялся на локте. – Могут ли ногти пульсировать, Ваймз?
– Не могу знать, сэр.
– Сейчас мне хочется немного почитать. Жизнь продолжается, не так ли?
Ваймз подошел к окну. На перилах балкона, уставившись в сгущающийся туман, сидела ужаснейшая скрюченная фигура.
– Констебль Крючконос, все спокойно?
– Даф, фер, – ответило приведение.
– Я сейчас закрою окно. Туман заходит.
– Фы прафы, фер.
Ваймз захлопнул окно, чуть не прижав пару, вовремя ускользнувших, усиков.
– Что это было, – спросил лорд Ветинари.
– Горгулья констебль Крючконос, сэр. Он бесполезен на парадах, и чертовски бесполезен на улицах, но когда нужно усидеть на одном месте, сэр, никто не может с ним тягаться. Он чемпион мира по неподвижности. Если Вам нужен победитель на стометровке неподвижности, берите его. Он в дождь просидел три дня на крыше, когда мы ловили Нобблера с аллей парка. Они ничего не пропускает. Капрал Буравчик патрулирует коридор, а констебль Глодснефью патрулирует этаж под нами, констебли Кремень и Морена сидят в двух соседних комнатах, а сержант Камнелом постоянно проверяет их, и, если кто уснет, он получит пинок по заднице, сэр, и Вы узнаете об этом, потому как бедняга залетит сюда сквозь стену.
– Хорошая работа, Ваймз. Мне показалось или это так, что все мои охранники нелюди? Кажется, они все гномы и тролли.
– Самое безопасное, сэр.
– Вы все обдумали, Ваймз.
– Надеюсь, сэр.
– Спасибо, Ваймз, – Ветинари сел и взял кипу бумаг со столика у кровати. – Не смею Вас задерживать.
Ваймз открыл рот.
Ветинари посмотрел на него. – Что-нибудь еще, коммандер?
– Ну… Кажется, нет, сэр. Я думаю, я пойду, сэр.
– Если не возражаете. И я думаю, много бумаг накопилось в моем кабинете, я буду очень обязан, если Вы пошлете кого-нибудь за ними.
Ваймз хлопнул дверью, несколько сильнее, чем нужно было. Господи, как это выводило его из себя, все - как Ветинари включал и выключал его, как простой выключатель, и благодарности от него – как от крокодила. Патриций полагался на Ваймзе по работе, зная, что Ваймз будет делать свое дело, чтобы он там не думал по этому поводу. Хорошо, в один прекрасный день Ваймз устроит… устроит…
… да ничего он не устроит, а будет, как проклятый, делать свое дело, потому-что он не знает, что еще можно делать. Но понимание этого только ухудшало положение вещей.
Туман становился все гуще и желтел. Ваймз кивнул охранникам у двери и выглянул в клубящийся обволакивающий туман.
Отсюда до полицейского участка на Псевдополис-Ярде почти прямая дорога. Из-за тумана ночь в городе наступила раньше. На улицах почти не было народа, они сидели по домам, запирая окна от сырых клочков тумана, которые, казалось, проникают повсюду.
Да… пустые улицы, холодная ночь, сырость в воздухе…
Чтобы довести эту ночь до совершенства не хватало одного. Он отослал карету домой и вернулся к одному из охранников. – Вы – констебль Лакер, не так ли?
– Так точно, сэр Самуэль.
– Какой у Вас размер обуви?
Лакер видимо запаниковал: – Что, сэр?
– Это простой вопрос, мужик!
– Семь с половиной, сэр.
– От старого сапожника на Нью-Кобблер? Дешевые?
– Так точно, сэр!
– Не могу оставить человека на охране в обуви на картонной подошве! – сказал Ваймз, улыбаясь до ушей. – Снимите ботинки, констебль. Возьмите мои. На них все еще драконье… ну, то, что там драконы делают, но они будут Вам как раз. Не стойте, как чурбан, с открытым ртом. Отдайте ботинки. Вам останутся мои. – Ваймз добавил: – У меня их полно.
Констебль наблюдал с испуганным изумлением, как Ваймз надел дешевые ботинки, выпрямился, и притопнул несколько раз с закрытыми глазами. – Ага, – сказал он. – Я стою прямо перед дворцом, правильно?
– Э…, да, сэр. Вы только что вышли из него, сэр. Это такое большое здание.
– Ага, – весело сказал Ваймз, – но я бы знал это, даже если бы я из него не выходил!
– Э…
– Это камни мостовой, – сказал Ваймз. – Они нестандартного размера, и немного вогнуты в центре. Ты не заметил? Ноги, парень! Вот, чем тебе надо научиться думать.
Он повернулся и счастливо зашагал в туман, прочь от ошарашенного констебля.
 
 
Его превосходительство граф Анхский капрал Нобби Ноббс толкнул дверь полицейского участка и, пошатываясь, вошел.
Сержант Кишка оторвал глаза от стола и ахнул. – Нобби, с тобой все в порядке? – воскликнул он, оббегая стол, чтобы поддержать падающее тело.
– Это ужасно, Фред. Ужасно!
– Садись на стул. Ты такой бледный.
– Меня избрали, Фред! – простонал Нобби.
– Не может быть! Ты запомнил, кто это сделал?
Нобби без слов протянул свиток, который всучил ему Дракон – Король Гербов, и откинулся назад. Из-за уха он вытянул длинную и тонкую самокрутку и трясущимися руками прикурил ее. – Я не знаю, я уверен, – сказал он. – Сидишь тише травы, ниже воды, не высовываешься, не создаешь проблемы, и происходит такое.
Кишка медленно читал свиток, его губы шевелились, когда он доходил до трудных слов типа "и" или "это". – Нобби, ты читал это? Тут говорится, что ты господин!
– Старик сказал, что они еще раз все перепроверят, но он думает, что и так все ясно с кольцом и со всем. Фред, что я буду делать?
– Я думаю – сидеть в горностае и есть с фарфора!
– В том то и дело, Фред. У меня нет денег. Нет особняка. Нет земель. Ни медяка!
– Что, совсем ничего?
– Ни гроша, Фред.
– Я думал у шишек – сундуки с деньгами.
– Ну, я шишка из шишек, Фред. Я не знаю, как надо господствовать! Я не хочу носить элегантную одежду и искать яйца, и все такое.
Сержант Кишка сел рядом с ним. – Ты ничего не знал о своих дворянских связях?
– Ну… мой кузен Винсент приставал с неприличными намереньями к … герцогине Квирнской…
– К самой герцогине?
– К ее служанке.
– Наверно это не считается. Кто-нибудь еще об этом знает?
– Ну, она знает, она пошла и сказала…
– Я имею в виду о том, что ты граф.
– Только мистер Ваймз.
– Ну, тогда проще, – возвращая свиток, сказал сержант Кишка. – Тебе не надо говорить об этом. Тогда тебе не надо ходить в золотых брюках, и тебе не надо искать яйца, если только ты не потеряешь их. Ты просто сиди тут, а я сейчас тебе заварю чайку, ты не против чая? Мы все сейчас обдумаем, ты не волнуйся.
– Благодарю, Фред.
– Не стоит благодарности, Ваше благородие! – Кишка улыбнулся. – Усек?
– Не надо, Фред, – слабо ответил Нобби.
Дверь в полицейский участок распахнулась.
Клубом влетел туман. В его сердцевине светились два красных глаза. Когда туман рассеялся, проступила фигура голема.
– Ум, – громко сглотнул Кишка.
Голем протянул грифельную доску:
Я пришел к вам.
– Да. Да. Да. Я, э… да, я понял, – сказал Кишка.
Дорфл перевернул дощечку. На другой стороне было написано:
Я признаюсь в убийстве. Я убил старого священника. Преступление раскрыто.
Кишка, как только у него перестали дрожать губы, обошел и встал за, кажущимся теперь таким хрупким, столом и зарылся в бумаги.
– Ты следи за ним, Нобби, – сказал он. – Смотри, чтобы он не убежал.
– С чего ему убегать? – спросил Нобби.
Сержант Кишка нашел относительно чистый лист бумаги.
– Ну… ну… ну… я, ну… я думаю, я лучше… Ваше имя?
Голем написал:
Дорфл.
 
 
Ко времени, когда он дошел до Брасс-бриджа (округленный булыжник среднего размера называемый "кошачьей головкой"), Ваймз задумался, правильно ли он поступил.
Осенние туманы всегда были густыми, но такого еще никогда не было. Гробовой покров тумана заглушал звуки города и глушил самые яркие лучи до тусклого сияния, хотя по идее солнце еще не село.
Он шел по парапету. Из тумана выплыла коренастая и блестящая фигура. То был один из деревянных бегемотов, какой-то отдаленный потомок Родерика и Кейт. По бокам были еще четыре такие же, все они смотрели в сторону моря.
Ваймз проходил мимо них тысячу раз. Они были его старыми друзьями. Холодными ночами он часто прятался за ними, когда надо было спрятаться от проблем.
Все так и было. Не верится, что это было недавно. Вся полиция пряталась от проблем. А потом появился Кэррот, и узкий круг их жизней разорвался, и теперь в полиции было уже почти тридцать человек (конечно, включая троллей, гномов и т.п.), и они уже не шатаются повсюду подальше от проблем, они ищут проблемы, и они их находят. Забавно. Как в своей манере заметил Ветинари, чем больше у тебя полицейских, тем больше преступлений совершается. Но полицейские были и тут и там на улицах, и, если у них не получались пинки, как у Камнелома, то по меньшей мере по заднице они могли наддать.
Он зажег спичку об копытце бегемота и, прикрывшись ладонью от ветра, прикурил сигару.
Теперь эти убийства. Всем было бы все равно, если бы полиции не было все равно. Ничего не своровано. Он поправил себя, ничего, по-видимому, не своровано. Конечно, у сворованных вещей был один дурацкий недостаток, их никогда нет на месте преступления. Они, можно быть уверенным не прелюбодействовали с чужими женами. Они наверно не помнили уже, что такое прелюбодеяние. Один проводил свое время со старыми религиозными книгами; другой, господи боже, был экспертом по наступательному использованию выпечки.
Люди наверно скажут, что они жили невинной жизнью.
Но Ваймз был полицейским. Никто не живет полностью невинной жизнью. Это было возможно, только если ты лежишь тихо где-то в подвале, тогда один день можно не совершать преступления. Но только. Но, даже тогда, тебя могут обвинить в тунеядстве.
В любом случае, кажется, Ангуа приняла это дело как личное. Она всегда вставала на защиту слабых.
Так же поступал Ваймз. Так надо поступать. Не потому что они богаты и знатны, они не богаты и не знатны. Надо быть на стороне слабых, потому что они слабые.
Все в этом городе следили друг за другом. Для этого и были созданы гильдии. Люди группировались против других людей. Гильдия следит за тобой с пеленок до могилы, или, в случае с убийцами, до могил других людей. Они даже придерживаются закона, или, по меньшей мере, делают вид, что придерживаются. Воровство без лицензии наказывается смертью по первому же прецеденту.[11] Гильдия Воров следила за этим. Организация казалась невозможной, но она срабатывала.
Она работала как машина. И все было отлично, за исключением для тех случайных людей, что попадали под ее колеса.
Сырой булыжник под подошвами успокаивал.
Господи, как он скучал по всему этому. Раньше он один патрулировал улицы. Когда он был один, и в три ночи камни начинали блестеть, все это, казалось, придавало смысл…
Он остановился.
Мир вокруг него вдруг наполнился страхом, особым страхом, не имеющим никакого отношения к клыкам или венам или к приведениям, но от которого все знакомое вдруг становилось незнакомым.
Что-то фундаментальное было неправильным.
У него ушло несколько долгих секунд, чтобы понять, что заметило его подсознание. На парапете стояло пять статуй.
Но должно быть только четыре.
Он медленно повернулся и подошел к последней статуе. Это был бегемот, все нормально.
То же со следующей. На ней была надпись. Ничего сверхъестественного, нацарапано что-то типа: "Сдес был Вонкер".
До следующей статуи не было так уж очень далеко, и когда он взглянул на нее…
Две красные точки света засветились над ним в тумане.
Что-то темное и тяжелое спрыгнуло вниз, толкнуло его на землю и исчезло в темноте.
Ваймз вскочил на ноги, встряхнул головой и побежал следом. Не было никаких мыслей. Это был древний инстинкт зверей и полицейских преследовать все, что убегает.
Он бежал и автоматически искал свисток, чтобы привлечь других полицейских, но коммандер полиции не носил свисток. Коммандеры полиции должны были справляться сами.
 
 
 
В убогом кабинете Ваймза капитан Кэррот тупо уставился в бумажку:
"Ремонт водосточных труб, полицейский участок, Псевдополис-ярд. Новая водосточная труба, уклон 35° по Миклвайту, четыре правоугольных крепления, работа и приведение в порядок. $16.35".
На столе лежала еще целая куча подобных бумажек, включая счет за пингвина для констебля Крючконоса. Он знал, что сержант Кишка возражал против оплаты полицейскому пингвинами, но констебль Крючконос был горгульей, а горгульи ничего не понимали в деньгах. Но они имели понятия о пингвинах, когда ели их.
Все равно, стало больше порядка. Когда Кэррот пришел сюда, деньги на мелкие расходы полиции хранились на полке в жестянке с этикеткой "Полироль доспехов Крепкослова для блестящих армий", и, если деньги были нужны, все, что надо было сделать, это пойти и найти Нобби и заставить Нобби отдать их.
Потом еще было письмо с Парк-лейн, одной из самых престижных улиц города:
 
Коммандер Ваймз,
 
         Ночной полицейский патруль на нашей улице оказался укомплектованным одними гномами. Я ничего не имею против гномов, когда они находятся у себя, по меньшей мере, они не тролли, но они рассказывают друг другу истории, а у меня дома дочери. Я требую, чтобы в сложившейся ситуации были немедленно предприняты меры, иначе мне придется обсудить этот вопрос с лордом Ветинари, каковой является моим личным другом.
 
Ваш, сэр, пок. слуга,
                                 Джошуа Х. Каттерайл
 
Это была работа полицейского, не так ли? Он задумался, пытался ли мистер Ваймз сказать ему что-то. Были еще письма. Координатор Общества Одинакового Роста Гномов требовал, чтобы гномам, служащим в полиции, разрешали носить топоры вместо традиционных мечей, и чтобы их посылали расследовать только те преступления, где замешан высокий народ. Гильдия Воров жаловалась, что коммандер Ваймз публично заявил, что большая часть краж в городе связана с ворами.
Надо обладать мудростью короля Исиардану, чтобы разобраться с этим, а это были только сегодняшние письма.
Он взял следующую бумагу и прочел: "Перевод текста найденного во рту отца Тубелчека. Почему? С.В".
Кэррот старательно прочел перевод.
– Во рту? Кто-то пытался вложить слова ему в рот? – сказал Кэррот пустой комнате.
Он дрожал, но не от страха. В кабинете Ваймза всегда было холодно. Ваймз был человеком улицы. Туман клубился за открытым окном, его маленькие пальчики вплывали свет комнаты.
Следующей бумагой в стопке была копия от иконографа Веселинки. Кэррот уставился в два расплывшихся красных глаза.
– Капитан Кэррот?
Он чуть повернул голову, но продолжал смотреть на рисунок.
– Да, Фред?
– У нас есть убийца! Он у нас!
– Он голем?
– Как Вы узнали?
 
 
"Настойка ночи заливала бульонные оттенки дня".
Лорд Ветинари сконцентрировался на предложении и решил, что предложение получилось неплохим. Ему особенно понравилось слово "настойка". Настойка. Настойка. Оно было отличительным словом, и приятно противопоставлялось простым словом "бульон". Бульонные оттенки дня. Да. В котором еще можно найти крошки печенья от чаепития.
Он был уверен, что голова у него была немного облегчена. Он бы никогда не придумал такое предложение в нормальном состоянии.
В тумане за окном, освещенном светом свечей, он увидел скрюченную фигуру констебля Крючконоса.
Горгулья, да? Он удивлялся, зачем полиция заказывала по пять пингвинов в неделю по статье содержания. Горгулья в наблюдении, ее работа наблюдать. Это, конечно же, идея капитана Кэррота.
Лорд Ветинари осторожно поднялся с кровати и захлопнул ставни. Он медленно подошел к письменному столу, достал свой дневник из ящика, перелистал страницы и открыл бутылку с чернилами.
Итак, до чего он дошел?
"Глава восьмая", – неуверенно прочел он. – Человеческие ритуалы.
А, да…
"Если придерживаться правды", – написал он, – "о которой можно говорить, как диктуют обстоятельства, но должно быть услышано при каждом случае..."
Он задумался, как он мог бы использовать "бульон дня" в этом трактате, или хотя бы "настойку ночи".
Перо скрипело по бумаге.
На полу лежал оставленный без внимания поднос с питательной кашей, по отношению к которой он, когда ему станет лучше, хотел сказать пару крепких слов повару. Она была испробована тремя пробовальщиками, включая сержанта Камнелома, которого вряд ли можно было отравить каким-нибудь ядом, предназначенным для человека, или даже большинством ядов, предназначенных для троллей… хотя возможно большинством ядов, предназначенных для троллей, все же сработают против него.
Дверь была заперта. Иногда он слышал успокаивающие скрипы от шагов Камнелома на обходе. За окном туман конденсировался на констебле Крючконосе.
Ветинари обмакнул перо в чернила и начал новую страницу. Довольно часто он сверялся с дневником в кожаном переплете, деликатно облизывая пальцы при перелистывании.
Щупальца тумана просачивались сквозь окно и обтирали стены, пока их не отпугивал свет от свечей.
 
 
Ваймз несся сквозь туман, преследуя ускользающую фигуру. Она не бежала достаточно быстро, чтобы уйти от него, даже несмотря на боль в ногах и пару предупреждающих уколов в левом колене, но как только он приближался к цели преследования, какой-нибудь чертов пешеход оказывался на его пути, или из-за угла выскакивала телега.[12]
Его подошвы сообщали ему, что они пробежали по Бродвею и свернули на Нетакую улицу (маленькие квадратные плитки). Здесь туман, пойманный в ловушку между деревьями, был еще гуще.
Но Ваймз торжествовал. "Ты упустил поворот в Теневой квартал, парнишка! Впереди только мост через Анх, а там охрана…"
Его подошвы сообщили ему кое-что еще. Они сказали: – Мокрые листья, это Нетакая улица осенью. Маленькая квадратная плитка со случайными скользкими мокрыми предательскими листьями.
Но они предупредили слишком поздно.
Ваймз приземлился подбородком в канаву, снова вскочил, упал опять удивленно наблюдая вращающийся мир вокруг себя, поднялся, проковылял несколько шагов в неизвестном направлении, упал еще раз и решил принять мир таким, какой он есть.
 
 
Сложив тяжелые руки на груди, Дорфл спокойно стоял в главном зале. Перед големом был установлен арбалет, принадлежащий сержанту Камнелому, переделанный из какого-то осадного орудия. Он был заряжен шестифутовой железной стрелой. Нобби, держа палец на спусковом крючке, сидел за ним.
– Оставь это, Нобби! Из него нельзя здесь стрелять! – сказал Кэррот. – Ты знаешь, мы потом не сможем найти то место, в котором остановится эта стрела!
– Мы выбили из него признание, – сказал сержант, подпрыгивая. – Он отрицал, но мы добились-таки признания! И у нас куча преступлений, с которыми еще надо разобраться.
Дорфл протянул дощечку.
Я виновен.
Что-то выпало из его ладони.
Что-то короткое и белое. По виду похоже на обломок спички. Кэррот подобрал и рассмотрел ее. Потом он взял список, начертанный Кишкой. Он был довольно длинным и содержал все нераскрытые преступления зарегистрированные в городе за последнюю пару месяцев.
– Он во всех сознался?
– Еще нет, – сказал Нобби.
– Мы еще не все зачитали, – сказал Кишка.
Дорфл написал:
Я совершил их.
– Эй, – сказал Кишка. – Мистер Ваймз будет очень нами доволен.
Кэррот подошел к голему. Его глаза светились слабым оранжевым светом.
– Ты убил отца Тубелчека? – спросил он.
Да.
– Видите? – сказал сержант Кишка. – С этим нельзя поспорить.
– Почему ты это сделал? – спросил Кэррот.
Нет ответа.
– И мистера Хопкинсона в музее хлеба?
Да.
Ты забил его до смерти железным ломом? – спросил Кэррот.
Да.
– Постойте, – сказал Кэррот. – Мне кажется, Вы говорили, что он был…?
– Оставить, Фред, – сказал Кэррот. – Дорфл, зачем Вы убили старика?
Нет ответа.
– Обязательно должна быть причина? Мой папа всегда говорил – големам нельзя доверять, – сказал Кишка. – Включаются, как только посмотришь на них, говорил он.
– Они кого-нибудь убивали? – спросил Кэррот.
– Не по желанию думая об этом, – путано сказал Кишка. – Мой папа говорил, что однажды он работал с одним, и голем все время смотрел на него. Стоило ему отвернуться и тут же этот… смотрит на него.
Дорфл смотрел вперед себя.
– У него глаза горят как свечи! – сказал Нобби.
Кэррот по полу подтянул стул и уселся верхом на нем, лицом к Дорфлу. Он рассеянно крутил сломанную спичку между пальцами.
– Я знаю, что ты не убивал мистера Хопкинсона и я не думаю, что ты убил отца Тубелчека, – сказал он. – Я думаю, ты нашел его, когда он умирал. Я думаю, ты хотел спасти его, Дорфл. Фактически, я довольно-таки уверен, что я смогу доказать это, когда прочту свиток у тебя в голове…
Свет из глаз голема заполнил комнату. Он, подняв кулаки, шагнул вперед.
Нобби выстрелил из арбалета.
Дорфл на лету поймал стрелу. Раздался сильный скрип по металлу, стрела превратилась в тонкую раскаленную иглу с шишкой вокруг кулака Дорфла.
Но Кэррот уже стоял позади голема, открывая его голову. Пока голем поворачивался, занося железную стрелу, огонь в его глазах потух.
– Вот он, – сказал Кэррот, вытаскивая пожелтевший свиток.
 
 
На конце Нетакой улицы стояла виселица, где вешали преступников, или, по меньшей мере, людей признанных преступниками, для того, чтобы они тихонько раскачивались на ветру, как пример возмездия, и также как пример вытянутой, но настоящей анатомии.
Бывало, сюда родители приводили большие группы детей для демонстрации ужасного примера ловушек и опасностей, лежащих на пути преступников, беззакония для тех, кто оказался в неправильном месте в неправильное время, и они, увидев ужасные останки на цепях, и выслушав строгое внушение, тут же (дело происходило в Анх-Морпорке) с воплями "Ух ты! Здорово!", бросились раскачиваться на трупах.
В эти дни у города были более тихие и эффективные способы для решения вопросов с теми, у кого обнаруживались излишки в запросах, но ради традиции на виселице висело довольно-таки реалистичное деревянное чучело. Даже сейчас, случайные глупые вороны иногда садились на чучело, чтобы выклевать глаза, и улетали с чуть укороченными клювами.
Ваймз, тяжело дыша, подковылял к виселице.
Беглец мог уже убежать куда угодно. Скупой свет, что прорывался сквозь туман, умер.
Ваймз стоял рядом со скрипящей виселицей.
Она была построена, чтобы скрипеть. Было много споров по вопросу: "Какая польза от публичной демонстрации, если она зловеще не скрипит? В более богатые времена, город нанимал стариков, чтобы они управляли скрипением, изменяя длину веревки, но сейчас установили часовой механизм, который надо было только раз в месяц заводить.
Сконденсированная влага капала с искусственного трупа.
– Взорвать его, шутки ради, – пробормотал Ваймз, и постарался повернуть и пойти ровно той же дорогой, что и пришел.
После десяти секунд бесцельного блуждания он на что-то наткнулся.
Это был деревянный труп, сброшенный с виселицы.
Когда он вернулся к виселице, там, позвякивая в тумане, тихонько качалась пустая цепь.
 
 
Сержант Кишка постучал по груди голема. Раздался пустой гул пустоты.
– Как цветочный горшок, – сказал Нобби. – Как они могут ходить, если они, как простые горшки? Они должны все время трескаться.
– Они еще тупые, – сказал Кишка. – Я слышал, был один голем в Квирме, которому сказали прокопать траншею, а потом забыли и вспомнили, только когда траншея была полна воды, потому что он прокопал ее до реки.
Кэррот развернул свиток на столе и положил его рядом с бумажкой, которая была вложена в рот отцу Тубелчеку.
– Он мертвый, не так ли? – спросил сержант Кишка.
– Он безвреден, – ответил Кэррот, сравнивая две бумаги лежащие перед ним.
– Правильно. У меня там где-то есть молот, я только…
– Нет, – сказал Кэррот
– Вы же видели, что он собирался сделать!
– Я не думаю, что он смог бы ударить меня. Я думаю, он хотел напугать нас.
– У него это получилось!
– Посмотри сюда, Фред.
Сержант Кишка посмотрел на стол. – Иностранная писанина, – сказал он тоном говорящим, что на свете нет ничего лучше, чем добрая домашняя писанина, возможно пахнущая чесноком.
– Ты ничего в этом не замечаешь?
– Ну… они похожи, – заметил сержант Кишка.
– Этот желтый свиток из головы Дорфла. А это изо рта отца Тубелчека, – сказал Кэррот. – Совпадают буква в букву.
– Почему так?
– Я думаю, что Дорфл написал эти слова и вложил их в рот старого Тубелчека, после того, как бедняга умер, – медленно сказал Кэррот, продолжая сравнивать бумаги.
– Ургх, ук, – сказал Нобби. – Это мерзко, это…
– Нет, ты не понимаешь, – сказал Кэррот. – Я хотел сказать, что он написал их, потому что он знал только эти слова, чтобы помочь…
– Помочь чем…
– Ну… ты знаешь поцелуй жизни? – сказал Кэррот. – Я имею в виду, первую помощь? Я знаю, что ты знаешь, Нобби. Ты ходил со мной на те курсы по оказанию первой помощи.
– Вы сказали, что там дают бесплатную чашку чая и пирожное, вот я и пошел, – хмуро сказал Нобби. – Все равно они кончились, когда до меня дошла очередь.
– Это то же самое, что и спасение жизни, – сказал Кэррот. – Мы хотим, чтобы люди дышали, и мы вдыхаем воздух в них…
Они все повернулись и посмотрели на голема.
– Но големы не дышат, – сказал Кишка.
– Нет, големы знают только одну вещь, что дает жизнь, – сказал Кэррот. – Слова в голове. – Все опять повернулись и посмотрели на бумаги.
Еще раз повернулись и посмотрели на статую, что была Дорфлом.
– Здесь становится холодно, – задрожал Нобби. – Я оп'дленно чувствую ауру холода, проплывающую по воздуху! Как-будто кто-то…
– Что здесь происходит? – спросил Ваймз, стряхивая брызги со своего плаща.
– … открыл дверь, – сказал Нобби.
 
 
Десятью минутами позже.
У сержанта Кишки и Нобби, ко всеобщему облегчению, закончилось дежурство. Кишка в целом не понимал, зачем нужно проводить расследование, если есть признание. Это выходило за рамки его знаний и опыта. Получаешь признание и все на этом. Нельзя не верить людям. Людям не веришь, только когда они говорят, что они невиновны. Только виновным стоит доверять. Все остальное застревает на самой идее использования полиции.
– Белая глина, – сказал Кэррот. – Мы нашли белую глину. Практически необожженную. Дорфл сделан из темной терракоты, жесткой, как камень.
– Последнее, что видел старый священник, был голем, – сказал Ваймз.
– Дорфла, я уверен, – сказал Кэррот. – Но это не тоже самое, если сказать, что Дорфл убийца. Я думаю, он появился, когда священник уже умирал, вот и все.
– О? Почему?
– Я… еще не уверен. Но я часто видел Дорфла. Он всегда был очень добрым.
– Он работает на бойне!
– Наверно это неподходящее место для работы добрых личностей, сэр, – сказал Кэррот. – Однако я проверил все доступные записи и я не нашел ни одного упоминания, когда големы нападали на людей. Или совершали какое-нибудь преступление.
– Да ладно, – сказал Ваймз. – Все знают… – он остановился, когда его циничная половина прислушалась к его критичной. – Что означает – никогда?
– О, люди всегда рассказывают истории, что они знают кого-то, у кого есть друг, дедушку которого убили, и это в основном правда. Големам не позволено наносить вред людям. Это написано в их словах.
– Я знаю, что они хитрят, – сказал Ваймз.
– Все хитрят, сэр.
– Да ты слышал кучу историй, что они делают глупости, типа изготавливают тысячи чайников, или раскапывают ямы глубинной в пять миль, – сказал Ваймз.
– Да, но в этом, кажется, нет ничего преступного, не так ли сэр? Это обычный бунт.
– Что значит "бунт"?
– Глупое повиновение приказам, сэр. Понимаете… кто-то орет им: "Иди и делай чайники", и он делает. Нельзя обвинять за подчинение приказам, сэр. Никто не говорит – сколько. Никто не хочет, чтобы они думали, поэтому они и не думают.
– Они бунтуют в виде работы?
– Это просто предположение, сэр. Я думаю, это более или менее объясняет их поведение.
Автоматически, они повернулись и посмотрели на молчаливую фигуру голема.
– Он слышит, что мы говорим? – спросил Ваймз.
– Я не думаю, сэр.
– Что насчет этой бумажки со словами во рту…?
– Э… я думаю, что они думают, что мертвый человек просто потерял записи слов в голове. Я думаю, они не понимают, чем и как люди живут, сэр.
– Я тоже этого не понимаю, капитан.
Ваймз уставился в потухшие глаза. Верхушка головы Дорфла все еще была открыта, поэтому свет проникал сквозь отверстия. Ваймз видел много ужасных вещей на улицах, но молчащий голем казался чем-то ужаснее. Можно было легко представить его со светящимися глазами, нависшим над тобой, с кулаками, разбивающими все как молоты. Это было больше, чем воображение. Казалось, это встроено в эти штуковины. Потенциал, затаившийся на время.
"Поэтому мы все их ненавидим", – подумал он. "Эти пустые глаза, наблюдающие за нами, эти большие лица, поворачивающиеся за нами, разве не кажется, что они все берут на заметку и запоминают имена? Если услышишь, что кто-то из них разбил кому-то голову в Квирме или еще где-нибудь, разве не поверишь в это с готовностью?
Внутренний голос, голос который начинал говорить только ночью или, в старые времена, где-то на полпути до дна бутылки, добавил: "Если подумать, как мы используем их, может быть, мы боимся, потому что заслуживает этого…"
"Нет,… нет ничего за этими глазами. Только глина и магические слова".
Ваймз пожал плечами. – Я только что гнался за големом, – сказал он. – Он стоял на Брасс-бридж. Проклятый голем. Слушай, у нас есть признание и глазная улика. Если ты не можешь предоставить ничего лучше, чем… чувство, тогда нам надо будет…
– … сделать что, сэр? – сказал Кэррот. – Мы не можем ничего с ним сделать. Он и сейчас мертв.
– Обездвижен, ты хочешь сказать.
– Да, сэр. Если хотите, то именно так.
– Если не Дорфл убил стариков, то кто?
– Не знаю, сэр. Но мне кажется, что Дорфл знает. Возможно, он шел за убийцей.
– Ему приказали защищать кого-то?
– Может быть, сэр. Или он сам решил.
– Ты только что говорил, что эмоции у них на втором месте. Куда подевалась Ангуа?
– Она решила, что ей надо кое-что проверить, сэр, – сказал Кэррот. – Вот что… озадачило меня, сэр. Он держал ее в руке. – Кэррот протянул обломок спички.
– Обломок спички?
– Големы не курят и не используют огонь, сэр. Это странно… что у него было это, сэр.
– О, – саркастически сказал Ваймз. – Главная улика.
 
 
След Дорфла был ведущим на улице. Перемешанные запахи бойни наполняли нос Ангуа.
Маршрут шел зигзагами, но в нем наблюдалась конкретная тенденция. Как-будто голем положил линейку на город и обходил все улицы и переулки, ведущие в главном направлении.
Она зашла в короткий тупик. В конце были ворота какого-то склада. Она принюхалась. Там были смешаны многие запахи. Тесто. Краска. Жир. Сосновая смола. Резкие, сильные, свежие запахи. Она еще принюхалась. Ткани? Шерсть?
Много запутанных следов в грязи. Огромные следы.
Малая часть Ангуа, которая всегда ходила на двух ногах видела, что следы шли в обоих направлениях. Она обнюхала все вокруг. Здесь было до двенадцати существ – запахи производства, а не живых существ, все вели к лестнице. И все двенадцать выходили с лестницы.
Она спустилась по ступенькам и столкнулась с непроходимым барьером.
Дверь.
Когти бесполезны для дверных ручек.
Она засеменила наверх. Никого поблизости не было. Только туман повис между домами.
Она сконцентрировалась и изменилась, прислонилась к стене и подождала, пока мир перестал вращаться, и отворила дверь.
Это был большой подвал. Даже волчьи глаза мало помогли бы здесь.
Ей пришлось остаться человеком. Будучи человеком, она лучше соображала. К сожалению, ее сильно отвлекала одна мысль постоянно крутившееся в голове, мысль, что она – голая. Любой, кто найдет голую женщину у себя в подвале, будет задавать вопросы. А может быть, даже не позаботится о вопросах, хотя бы типа: "Не изволите?" Ангуа, конечно, могла справиться с этой ситуацией, но она предпочитала избегать ее. Так тяжело после объяснить форму ран.
Тогда не надо терять времени.
Стены были покрыты надписями. Большие буквы, маленькие буквы, но все написаны аккуратным почерком големов. Фразы написанные мелом, краской, углем, иногда просто процарапанные в камне. Они покрывали стены от пола до потолка, многократно пересекаясь и написанные поверх друг друга так, что было почти невозможно прочесть их. Только в некоторых местах можно было из всей толчеи выхватить слово или два:
… не должно… то, что он сделал не… гнев на создателя… горе от отсутствия хозяина… слова в… глина от нашей… пусть моя… предаст нас в огонь…
Пыль в центре комнаты была сметена, как если бы много людей прошлись здесь. Она нагибалась и вытирала пыль, иногда нюхая пальцы. Запахи. Производственные запахи. Ей не нужно было особое чутье, чтобы почувствовать это. Голем ничем не пахнет, за исключением глины и того, с чем он работает в это время…
И… что-то раскаталось между пальцами. Это была маленькая деревянная палочка, длинной в пару дюймов. Спичка без головки.
В течение нескольких минут поисков она нашла еще десять, валяющихся в разных местах, как будто кто-то рассеянно уронил их.
Она нашла еще отломанную половинку спички, отброшенную в сторону от остальных.
Ее ночное виденье ухудшалось. Но чувствительность к запахам сохранялась дольше. Запахи на спичках были сильными – тот же коктейль ароматов, приведший в эту сырую комнату. Но запах бойни, запах, который она связывала с Дорфлом, был только на сломаной.
Она села на корточки и посмотрела на сваленные в кучку спички. Двенадцать существ (двенадцать существ с какой-то проблемой) пришли сюда. Они не задержались здесь надолго. Они тут… дискутировали: остались надписи на стенах. Они что-то сделали с одиннадцатью спичками, (только деревянной частью, на которой никогда не головки. Может быть пахнущий смолой голем работал на спичечной фабрике?), плюс одна сломаная спичка.
Потом они все вышли и разошлись.
Дорфл направился к полицейскому участку сдаваться.
Почему?
Она еще раз понюхала сломанную спичку. Не было никаких сомнений в этой смеси запахов крови и мяса.
Дорфл пошел признаваться в убийстве…
Она уставилась на надписи на стене и ее затрясло.


[1] После этого он напился до бессознательного состояния, его забросили на борт торгового корабля, который отплывал в странные и иностранные края, где он встретил много юных девушек, которые не носили слишком много одежды. Вскоре он погиб, наступив на спящего тигра. Так хорошее дело обошло весь мир.
 
[2] Так сказать, наук того сорта, где ученые присобачивают к какой-нибудь козявке три дополнительные ноги и пускают ее по ветру.
 
* Красный рогалик по-французки (прим. переводчика).
[3] Городская ратуша.
[4] Потому что в Анх-Морпорке нет городской ратуши.
[5] Дрожжевая бадья.
* Цветок (англ. – Flower) и Мука (англ. – Flour) по-английски произносятся совершенно одинаково (прим. переводчика).
[6] Коммандер Ваймз, с другой стороны, считал, что преступникам надо устраивать короткий, но крепкий шок. Сила шока зависела от того, насколько крепко можно привязать преступников к электродам.
[7] Констебль Посети был Омнианином, из страны издревле придерживающейся Учения с традиционным подходом обращения в веру пытками и мечами. В наши дни все стало более цивилизованным, но Омнианцы до сих пор энергично и неутомимо разносили Слово, и просто сменили оружие. Констебль Посети проводил свои выходные в компании со своим братом по вере Порази-Неверующего-Ловкими-Аргументами, обходя и обзванивая округу и заставляя людей прятаться за мебелью по всему городу.
[8] Камнелом был довольно хорош, когда надо было задавать вопросы. У него было три основных вида вопроса. Первый – прямой (Вы сделали это?), второй – настаивающий (А Вы уверены, что не Вы сделали это?) и третий – хитрый (Вы сделали это, не так ли?). Хотя это были не самые искуссные в мире вопросы, талант Камнелома был в том, что он задавал эти вопросы на протяжении нескольких часов, пока не получал правильный ответ, обычно что-то типа: “Да! Да! Я сделал это! Я сделал это! Теперь, пожалуйста, скажите, что я сделал?!”
[9] Существует распространенный и неверный миф, что люди, которые изобретают орудия убийства, от них же и гибнут. Фактически нет никаких оснований так думать. Капрала Шрапнеля не взорвали, М. Гильотину не отрубили голову, Нагана не застрелили. Все разговоры пошли от того, что сэр Вильям Тупой-Инструмент погиб от изобретенного им блэкджека где-то на улице.
[10] “Добро пожаловать, капрал Малопопка! Познакомьтесь с констеблем Ангуа… Ангуа, покажи Малопопке как ты выучила язык гномов…”
* Игра слов ПЛС (пред-лунный синдром) с ПМС (пред-менструальный синдром).
[11] По Анх-Морпоркскому взгляду на преступление и наказание, первое наказание должно предохранять от вероятности повторного наказания.
[12] Так происходит всегда, везде, когда полиция гонится за кем-нибудь. Тяжело нагруженный грузовик всегда выскочит из-за угла перед преследователем.
Если транспортные средства не вовлекаются, всегда появится человек с тюком одежды. Или два человека, несущих огромное стекло.
Возможно, за всем этим стоит какое-то секретное общество.


    

 Помочь Мастеру Minimize

Про Фонд исследования болезни Альцгеймера

Если хотите помочь в сборе средств для Треста исследования болезни Альцгеймера, сделайте, пожалуйста взнос, щелкнув на ссылку официального сайта по сбору средств, где, как  вы можете быть уверены, все 100% попадут тресту. Не забудьте упомятуть Терри в окне для комментариев.

Спасибо за вашу продолжающуюся поддержку.


  

Copyright (c) 2024 Терри Пратчетт — Русскоязычный международный сайт   Terms Of Use  Privacy Statement
DotNetNuke® is copyright 2002-2024 by DotNetNuke Corporation