перевод Black Lynx

От автора

Иногда писатель фэнтези вынужден указать на странность действительности. Способ, которым Анк-Морпорк справлялся со своей проблемой с наводнениями, удивительно похож на принятый в Сиэтле, штат Вашингтон, к концу девятнадцатого века. Правда. Идите и сами убедитесь. Когда там будете, попробуйте суп из моллюсков.

***

Слух распространился по городу, как пожар (которые довольно часто распространялись по Анк-Морпорку с тех пор, как его горожане узнали слова «страхование от пожара»).
Дварфы могут превращать свинец в золото…
Он прожужжал сквозь зловонный воздух квартала Алхимиков, где того же безуспешно пытались добиться веками, но были уверены, что им удастся это к завтрашнему дню, или, по крайней мере, к следующему вторнику, ну или к концу месяца уж наверняка.
Он вызвал обсуждение среди волшебников Незримого Университета, где знали, что один химический элемент можно превратить в другой при условии, что вы не против, если на следующий день он превратится обратно, и какой с этого толк? Кроме того, большинство элементов прекрасно себя чувствовало на своих местах.
Он обжег покрытые шрамами, распухшие, а порой - полностью отсутствующие уши Гильдии Воров, где люди точили свои отмычки. Кому какая разница, откуда взялось золото?
Дварфы могут превращать свинец в золото…
Он достиг до холодных, но невероятно чувствительных ушей Патриция, и сделал это довольно быстро, потому что нельзя долгое время оставаться правителем Анк-Морпорка, если новости узнаешь не первым. Он вздохнул, взял это на заметку и добавил ее ко множеству других заметок.
Дварфы могут превращать свинец в золото…
Он донесся до острых ушей дварфов.
- А мы можем?
- Будь я проклят, если знаю. Я не могу.
- Да, но если бы ты мог, ты бы не сказал. Я бы не сказал, если бы я мог.
- А ты можешь?
- Нет!
- А-ха!

Он дошел до Ночных Часовых городской стражи, когда они несли службу у ворот в десять часов ледяной ночью. Дежурство у ворот в Анк-Морпорке не заключалось в сборе пошлины. В основном оно заключалось в том, чтобы махать "Проезжай!" всему, что желало проехать сквозь ворота, хотя в темном и холодном тумане движение было минимальным.
Они сгорбились в укрытии арки ворот, деля между собой одну сырую сигарету.
- Нельзя что-нибудь превратить во что-нибудь еще, - заявил капрал Ноббс. – Алхимики годами пытаются это сделать.
- Обычно они могут превратить дом в дырку в земле, - отозвался Сержант Колон.
- Вот об этом я и говорю, - согласился Капрал Ноббс. – Невозможно. Это все из-за… элементов. Мне алхимик говорил. Все сделано из элементов, так? Земля, Вода, Воздух, Огонь и… чеготоеще. Широко известный факт. Все из них смешано как надо.
Он потопал ногами, пытаясь хоть немного их согреть.
- Если бы можно было превращать свинец в золото, это бы все делали, - добавил он.
- Волшебники могут такое сделать, - заметил Сержант Колон.
- А, ну, магия, - отмахнулся Нобби.
Большая повозка с грохотом появилась из желтого тумана и ворвалась в арку, при этом забрызгав Колона водой одной из луж, которые были столь характерной особенностью Анк-Морпоркских дорог.
- Чертовы дварфы, - сказал он, когда она продвинулась дальше в город. Но сказал он это не слишком громко.
- Много их эту повозку толкало, - созерцательно произнес Капрал Ноббс. Повозка накренилась, заворачивая за угол, и скрылась из вида.
- Наверное, все это золото, - предположил Колон.
- Ха. Да. Оно самое.

И слух достиг ушей Уильяма де Слова, и в каком-то смысле там и остался, потому что тот тщательно его записал.
Это было его работой. Леди Марголотта из Убервальда присылала ему за это пять долларов в месяц. Вдовствующая Герцогиня Квирмская* тоже присылала ему пять долларов. Также как и Король Веренс Ланкрский, и несколько других Овцепикских выдающихся личностей. И Сериф Аль Хали, хотя в его случае платой было полвоза фиг дважды в год.  

В общем и целом, размышлял он, он нашел хорошее занятие. Все, что ему нужно было сделать – это очень аккуратно написать одно письмо, оставить его зеркальный отпечаток на деревянной дощечке, которую предоставлял Уильяму мистер Крипслок, гравер с улицы Хитроумных Умельцев, а потом заплатить мистеру Крипслоку двадцать долларов, чтобы тот осторожно удалил дерево, на котором не было букв, и поставил пять оттисков на листках бумаги.
Конечно, это должно было быть сделано с умом, с оставленными пропусками после «Моему Благородному Клиенту» и так далее, которые Уильяму требовалось заполнить позже, но даже за вычетом расходов ему все равно доставалась большая часть платы - тридцать долларов - за чуть больше одного дня работы в месяц.
Молодой человек с не слишком большим грузом ответственности и обязательств может скромно прожить в Анк-Морпорке на тридцать или сорок долларов в месяц; фиги он всегда продавал, потому что хотя на одних фигах и возможно прожить, в скором времени вам бы этого не хотелось.
И всегда тут и там были способы заработать. Мир букв для многих горожан Анк-Морпорка был закрытой кни… Таинственным бумажным предметом, но если им когда-нибудь действительно требовалось что-то записать, то некоторые из них поднимались по скрипучим ступеням около вывески «Уильям де Слов: Записывание Вещей».
Дварфы, к примеру. Дварфы всегда прибывали в город в поисках работы, и первым делом они отправляли домой письмо, в котором говорили, как хорошо у них шли дела. Это было таким предсказуемым явлением (даже если данный дварф был в настолько тяжелой ситуации, что его заставили съесть собственный шлем), что Уильям попросил мистера Крипслока изготовить несколько дюжин заготовок писем, в которых для того, чтобы сделать их совершенно приемлемыми, нужно было только заполнить несколько пропусков.
Любящие дварфийские родители по всем горам берегли письма, выглядящие примерно так:

Дорогие [Мам и пап],
Ну, я доехал нормально и остановился, в [доме 109 на Петушиной Улице в Тенях, Анк-Морпорк]. Все у меня харошо. Я получил харошую работу у [Мистера С.Р.Б.Н. Достабля, Рискового Торговца] и теперь очень скора буду зарабатывать многа денег. Я помню все ваши харошие советы и не пью, в барах и не якшаюсь с Троллями. Ну вот пока што и все, сейчас я должен итти, очень хачу снова увидеть вас и [Эмелию], ваш любящий сын,
[Томас Битыйвбровь]

...который, обычно, диктуя это, покачивался. Это были очень легкие двадцать пенсов, и в качестве дополнительной услуги Уильям подстраивал орфографию под клиента и позволял ему выбирать собственную пунктуацию.
В этот особенный вечер, когда грязные потоки журчали в водостоках за окнами, Уильям сидел в крошечном кабинете над Гильдией Фокусников и усердно писал, вполуха слушая безнадежный, но скрупулезный опрос обучающихся фокусников на их вечернем уроке в комнате внизу.
-…внимательны. Вы готовы? Так. Яйцо. Стакан…
- Яйцо. Стакан, - вяло прогудел класс.
- Стакан. Яйцо…
- Стакан. Яйцо…
- …Волшебное слово…
- Волшебное слово…
- Фазамммм. Вот так. Ахахахаха…
- Фаз-амммм. Вот так. Аха-ха-ха-ха…
Уильям подвинул к себе еще один листок бумаги, очинил свежее перо, на мгновение уставился в стену, а потом написал следующее:

 «И, наконец, из незначительных событий, есть утверждение, что Дварфы могут Превращать Свинец в Золото, хотя никто не знает, откуда пошел слух, а на занятых своими законными делами в городе Дварфов посыпался град таких выкриков, как, к примеру, «Эй ты, коротышка, ну-ка давай тогда посмотрим, как ты сделаешь немного золота!», хотя только Новоприбывшие так поступают, потому что все здесь знают, что случится, если назовешь Дварфа «коротышкой», т.е. вы Труп.
Вш пкрн слуга, Уильям де Слов».

Ему всегда нравилось заканчивать свои письма на радостной ноте.
Он подобрал деревянную дощечку, зажег еще одну свечу и приложил письмо на деревяшку лицевой стороной вниз. Быстрое растирание ложкой перевело чернила, и тридцать долларов вместе с фигами в таком количестве, чтобы вам стало по-настоящему плохо, были все равно, что в кармане.
Сегодня вечером он занесет дощечку мистеру Крипслоку, завтра после неспешного завтрака заберет копии и, если повезет, то разошлет их все к середине недели.
Уильям надел пальто, осторожно завернул дощечку в вощеную бумагу и вышел в холодную ночь.

Мир состоит из четырех элементов: Земли, Воздуха, Огня и Воды. Это широко известный факт даже Капралу Ноббсу. Также этот факт неверен. Существует пятый элемент, и обычно его называют Неожиданностью.
Например, дварфы узнали, как превращать свинец в золото сложным способом. Отличие его от простого способа в том, что сложный работает.

Дварфы тянули свою перегруженную, скрипучую повозку по улице, вглядываясь в туман впереди. Лед образовывался на повозке и свисал с их бород.
Все, что им было нужно – это всего одна замерзшая лужа.
Старая добрая Госпожа Фортуна. Можете рассчитывать на нее.

Туман сгустился, превратив каждый огонек в тусклое свечение и заглушив все звуки. Сержанту Колону и Капралу Ноббсу было ясно, что никакая орда варваров не включит вторжение в Анк-Морпорк в свои дорожные планы на этот вечер. И стражники их не винили.
Они закрыли ворота. Это было не таким грозным действием, как могло показаться, поскольку ключи потерялись давным-давно и опоздавшие обычно кидали гравий в окна домов, построенных на вершине стены, пока не находился друг, который мог поднять засовы. Предполагалось, что чужестранные захватчики не будут знать, в какие именно окна кидать гравий.
Потом двое стражников проплелись сквозь грязь и слякоть к Уотергейту, Водным Воротам, через которые река Анк имела удачу проникать в город. Воды в темноте не было видно, но временами под парапетом проплывали призрачные очертания льдин.
- Подожди-ка, - сказал Нобби, когда они положили руки на лебедку опускающейся решетки. – Там внизу кто-то есть.
- В реке? – удивился Колон.
Он прислушался. Далеко внизу слышался скрип весел.
Сержант Колон сложил ладони рупором у рта и издал традиционный полицейский выкрик вызова:
- Эй! Ты!
Некоторое время не было никаких звуков, кроме ветра и плеска воды. Потом голос произнес:
- Да?
- Вы вторгаетесь в город или что?
Наступила еще одна пауза. А затем:
- Что?
- Что что? – спросил Колон, повышая ставку.
- Что за другие варианты?
- Хватит пудрить мне мозги… Вы, там, в лодке, вторгаетесь в этот город?
- Нет.
- Разумно, - сказал Колон, который в такую ночь был рад кому угодно поверить на слово. – Ну тогда продвигайтесь, потому что мы опускаем ворота.
Через некоторое время плеск весел возобновился и затих дальше вниз по реке.
- Ты считаешь, этого было достаточно, просто спросить их? – произнес Нобби.
- Ну, они-то должны знать, - заметил Колон.
- Да, но…
- Это была малюсенькая весельная лодочка, Нобби. Конечно, если хочешь спуститься к ним по всем замечательным заледенелым ступеням на…
- Нет, сержант.
- Тогда пошли обратно в Штаб, хорошо?

Уильям поднял воротник и поспешил к граверу Крипслоку. Обычно переполненные улицы сейчас были безлюдны. На улице находились только люди с самыми неотложными делами. Зима, судя по всему, обещала быть действительно очень скверной – холодным супом из ледяного тумана, снега и вездесущего вечноклубящегося Анк-Морпорского смога.
Его взгляд привлек маленький островок света около Гильдии Часовщиков. На фоне сияния вырисовывалась маленькая сгорбленная фигурка.
Он подошел ближе.
Голос с безнадежным выражением произнес:
- Горячие сосиски? В тесте?
- Мистер Достабль? – сказал Уильям.
Себя-Режу-Без-Ножа Достабль, самый неуспешный в предпринимательстве делец Анк-Морпорка, взглянул на Уильяма поверх своего переносного лотка для приготовления сосисок. Снежинки шипели на замерзающем жире.
Уильям вздохнул.
- Допоздна вы сегодня, мистер Достабль, - вежливо сказал он.
- А, мистер Слов. В торговле сосисками сейчас тяжелые времена, - сообщил Достабль.
- Не можете свести концы с концами, а? – спросил Уильям. Он не смог бы остановиться даже за сотню долларов и воз фиг.
- На продовольственном рынке определенно период экономического спада, - отозвался Достабль, слишком глубоко утопающий в унынии, чтобы заметить его реплику. – Похоже, в эти дни не найти никого, кто был бы готов купить сосиску в тесте.
Уильям взглянул на лоток. Если Себя-Режу-Без-Ножа Достабль продавал горячие сосиски, это был верный знак того, что одно из его более амбициозных предприятий в очередной раз сорвалось, как перезревший уахуни. Продажа с лотка горячих сосисок была в порядке основного состояния существования Достабля, откуда он постоянно искал способы себя вытащить и куда он постоянно возвращался, когда его последнее рискованное начинание проваливалось. Что было весьма прискорбно, потому что Достабль был чрезвычайно хорошим продавцом горячих сосисок. Ему приходилось таковым быть, учитывая характер его сосисок.
- Надо было мне получить приличное образование, как вам, - уныло продолжал Достабль. – Чудесная работа в помещении, никакого таскания тяжестей. Я мог бы отыскать свою нычу, если б только получил хорошее образование.
- Нычу?
- Один волшебник мне про них говорил, - объяснил Достабль. – У всего есть ныча. Ну, знаете. Как: где они должны быть. Ради чего они вырезаны?
Уильям кивнул. Он хорошо разбирался в словах.
- Ниша? – уточнил он.
- Оно самое, да, - Достабль вздохнул. – Я просто дал маху с семафорами. Просто не увидел, что из этого получится. А потом узнаешь, что у всех есть компания щелк-башен. Большие деньги. Слишком богато для такого, как я. Хотя с Фэнь-Тфуем могло и получиться. Тут было чистейшей воды невезение.
- Я определенно лучше себя почувствовал, передвинув стул, - приободрил его Уильям. Этот совет стоил ему два доллара, вместе с указанием держать крышку в уборной закрытой, чтобы вдруг не вылетел Дракон Несчастья.
- Вы были моим первым клиентом, и я вам благодарен, - сказал Достабль. – Я уже ко всему приготовился, у меня была музыка ветра Достабля и зеркала Достабля, все для наживы – то есть, все было расположено для максимальной гармонии, а потом… Хлоп. На меня опять сваливается плохая карма.
- Ну, прошла целая неделя, прежде чем мистер Пассмор снова смог ходить, - заметил Уильям. Случай со вторым достаблевским клиентом очень пригодился для его новостного письма, что вполне компенсировало те два доллара.
- Я даже не догадывался, что Дракон Несчастья в самом деле существует, - пожаловался Достабль.
- Не думаю, что он существовал, пока вы не убедили того человека в обратном, - предположил Уильям.
Достабль немного просветлел.
- А, ладно, говорите что хотите, но у меня всегда здорово получалось продавать идеи. Могу ли я подать вам идею, что сосиска в булочке – это все, о чем вы в данный момент мечтаете?
- Вообще-то, мне действительно пора… - начал было Уильям, а затем спросил: - Вы только что не слышали, как кто-то кричал?
- И холодные свиные пирожки у меня где-то были, - бормотал Достабль, шарясь в своем лотке. – Могу продать по убедительно приемлемой договорной цене…
- Уверен, я что-то слышал, - сказал Уильям.
Достабль навострил уши.
- Что-то вроде громыхания? – спросил он.
- Да.
Они всмотрелись в медленно клубящийся туман, который наполнял Брод-Вей.
И который, весьма внезапно, превратился в покрытую брезентом повозку, приближающуюся непреклонно и очень быстро…
Последним, что запомнил Уильям, прежде чем что-то вылетело из ночи и врезалось ему между глаз, был чей-то крик:
- Остановите пресс!

Слух, пришпиленный к странице пером Уильяма как бабочка к пробковой доске, не дошел до ушей некоторых людей, потому что у них были другие, более темные мысли на уме.
Их весельная лодка скользила по шипящим водам реки Анк, которые медленно смыкались позади нее.
Над веслами склонились двое человек. Третий сидел на носу. Время от времени он что-нибудь говорил.
Он говорил вещи вроде:
- У меня нос чешется.
- Тебе придется подождать, пока не доберемся, - отозвался один из гребцов.
- Могли бы снова меня развязать. Он правда сильно чешется.
- Мы тебя развязывали, когда останавливались на ужин.
- Тогда не чесалось.
Другой гребец сказал:
- Мне его шибануть еще раз по –ной голове –ным веслом, мистер Штырь?
- Хорошая идея, мистер Тюльпан.
В темноте раздался глухой удар.
- Ай.
- А теперь никакого больше шума, приятель, иначе мистер Тюльпан потеряет терпение.
- Слишком, на—, верно. – Потом послышался звук производственного насоса.
- Эй, ты бы полегче с этой дрянью, а?
- Пока что еще, на--, не убило меня, мистер Штырь.
Лодка проскользнула рядом с крошечной, редко используемой пристанью и остановилась. Высокую фигуру, которая так недавно была центром внимания мистера Штыря, выволокли на берег и подтолкнули дальше в переулок.
Секунду спустя послышался звук удаляющегося в ночь экипажа.
Покажется совершенно невозможным, что в такую мерзкую ночь этой сцене мог найтись хоть один свидетель.
Но он был. Вселенной необходимо, чтобы все замечалось, иначе она прекратит существование.
Из переулка неподалеку вышаркала фигура. Около нее неуверенно покачивалось очертание поменьше.
Оба они наблюдали за удаляющейся каретой, пока она не скрылась в снегу.
Меньший из двух силуэтов произнес:
- Так-так-так. Вот так штука. Человек весь связанный и в капюшоне. Интересные дела, а?
Высокая фигура кивнула. На ней было огромное пальто на несколько размеров больше необходимого и фетровая шляпа, которая от времени и погоды превратилась в мягкий конус и свешивалась с головы хозяина.
- Дряньсор, - отозвался он. – Солома и брюка, кчерту верзилу. Я им грил. Я им грил. Десница тысячелетия и моллюск. Чертдери.
Помолчав, он залез в карман и вытащил сосиску, которую разделил на два куска. Один из них исчез под шляпой, а другой был передан маленькой фигуре, ведущей большую часть речей, или, по крайней мере, большую часть связных речей.
- По мне так выглядит как грязное дельце, - поделилась маленькая фигура, у которой было четыре ноги.
Сосиска была поглощена в тишине. Потом парочка снова отправилась в ночь.
По той же причине, по которой голубь не может ходить, не дергая головой, высокая фигура, казалось, была не в состоянии двигаться без некоего негромкого беспорядочного бормотания:
-Я грил им, я грил им. Десница тысячелетия и моллюск. Я сказал, я сказал, я сказал. О, нет. Но они только выбегают, я грил им. Задернуйте их. Пороги. Я сказал, я сказал, я сказал. Зубы. Какой имявозраст, я сказал я грил им, не моя вина, собсногря, собсногря, само собой…
Позднее слух добрался и до его ушей, но к тому времени он был уже частью слуха.
А что до мистера Штыря и мистера Тюльпана, то о них на данный момент требуется знать только то, что это такие люди, которые называют тебя «приятель». Подобные люди не слишком приятны.

Уильям открыл глаза. Я ослеп, подумал он.
Потом он скинул одеяло.
А затем его настигла боль.
Это был острый и настойчивый вид боли, сосредоточилась она прямо над глазами. Он осторожно поднес ко лбу руку. Похоже на ушиб и, судя по ощущениям, вмятину в коже, если не в черепе.
Уильям сел. Он находился в комнате с наклонным потолком. На нижнюю половину маленького окошка нанесло немного грязного снега. Кроме кровати, на которой лежали всего лишь матрас и одеяло, в комнате не было мебели.
Тяжелый удар сотряс здание. С потолка посыпалась пыль. Уильям встал, сжимая лоб, и нетвердой походкой прошел к двери. Она открылась в гораздо более просторную комнату, или, точнее, в мастерскую.
От еще одного глухого удара у него клацнули зубы.
Уильям попытался сосредоточиться.
Комната была полна дварфов, в поте лица работающих над чем-то за парой длинных верстаков. Но в дальнем конце некоторые из них сгрудились вокруг чего-то вроде сложной детали ткацкого механизма.
Который снова тяжело ударил.
Уильям потер голову.
- Что происходит? – спросил он.
Ближайший дварф взглянул на него и торопливо подтолкнул коллегу. Толчок передался по рядам, и комнату от стены к стене внезапно наполнило настороженное молчание. Дюжина серьезных дварфийских лиц пристально смотрела на Уильяма.
Никто не может смотреть пристальнее дварфа. Может быть, это оттого, что между положенным железным шлемом и бородой довольно небольшое количество лица. Дварфийские выражения более сконцентрированы.
- А-эм, - произнес Уильям. – Привет?
Один из дварфов перед большим механизмом первым разморозился.
- Возвращайтесь к работе, ребят, - сказал он, подошел к Уильяму и грозно посмотрел ему в пояс.
- Вы в порядке, ваша светлость? – спросил он.
Уильям моргнул.
- Эм… Что случилось? – поинтересовался он. – Я, э, помню, что видел повозку, а потом что-то ударило…
- Мы ее не удержали, - ответил дварф. – Груз тоже выскользнул. Простите за это.
- Что случилось с мистером Достаблем?
Дварф склонил голову набок
- Тощий человек с сосисками? – уточнил он.
- Да, он. Он не пострадал?
- Я так не думаю, - осторожно ответил дварф. – Точно знаю, что он продал юному Штормтопору сосиску в тесте.
Уильям поразмыслил над этим. В Анк-Морпорке неосторожного приезжего подстерегало много ловушек.
- Ну тогда с мистером Штормтопором все в порядке? – спросил он.
- Наверное. Он только что кричал из-за двери, что чувствует себя намного лучше, но еще некоторое время там побудет, - ответил дварф. Он заглянул под скамью и торжественно протянул Уильяму прямоугольник, обвернутый в грязную бумагу.
- Твое, по-моему.
Уильям развернул свою деревянную дощечку. Она раскололась прямо посередине, где ее переехало колесо повозки, и надпись растерлась. Он вздохнул.
- ‘Звини, - обратился к нему дварф, - но что это такое должно было быть?
- Это доска, заготовленная для ксилографии, - ответил Уильям. Он задумался, как бы ему разъяснить понятие гному из-за пределов города. – Ну, вы знаете? Гравирование? Что-то… Что-то вроде почти что волшебного способа, чтобы получить много копий написанного? Боюсь, мне сейчас придется пойти и сделать еще одну.
Дварф наградил его странным взглядом, а потом забрал у него дощечку и так и эдак завертел ее в руках.
- Понимаете, - сказал Уильям, - гравер срезает лишние части…
- У тебя оригинал еще остался? – спросил дварф.
- Прошу прощения?
- Оригинал, - терпеливо повторил дварф.
- А, да, - Уильям сунул руку в куртку и вытащил листок.
- Можно я его на минутку позаимствую?
- Ну, ладно, но он мне еще понадобится, чтобы…
Дварф некоторое время просматривал письмо, а затем повернулся и со звонким бойнг стукнул ближайшего дварфа по шлему.
- Десять пунктов на три, - сказал он, протягивая тому листок. Стукнутый дварф кивнул, а потом его правая рука, что-то выбирая, быстро задвигалась над стойкой маленьких коробочек.
- Мне бы надо возвращаться, чтобы успеть… - начал было Уильям.
- Это много времени не займет, - успокоил главный дварф. – Пройди только вот сюда, хорошо? Такого ладящего с буквами человека, как ты, это может заинтересовать.
Уильям прошел за ним по проходу между работающими дварфами к механизму, который монотонно ударял.
- О. Это гравировальный пресс, - неразборчиво сказал он.
- Этот немного отличается от других, - сообщил дварф. – Мы… модифицировали его.
Он взял большой лист бумаги с пачки около пресса и дал его Уильяму, который прочел:

ГУНИЛЛА СЛАВНОГОР & Ко.
С уважениемъ
Предоставлют услуги их Новой
КУЗНИЦЫ СЛОВЪ
Методъ произведения многочисленных оттисковъ,
подобного которому

Досели не Видели.

Приемлемые Расценки.

У Вывески Ведра, Мерцающая Улица,
с Дороги Паточной Шахты, Анк-Морпорк.

- Ну, что думаешь? - скромно спросил дварф.
- Вы – Гунилла Славногор?
- Да. Что думаешь?
- Ну-у…Буквы у вас, должен сказать, очень аккуратные и ровные, - сказал Уильям. – Но я не вижу, что в этом такого нового. И вы «Доселе» написали неправильно. Там вместо “и” должна быть “е”. Вам придется снова это вырезать, если не хотите, чтобы вас засмеяли.
- Правда? – сказал Славногор. Он подтолкнул одного из своих коллег.
- Дай-ка мне девяносто шестую строчную "е", пожалуйста, Каслонг? Спасибо.
Славногор нагнулся над прессом, подобрал гаечный ключ и принялся над чем-то хлопотать где-то в механическом мраке.
- У вас, должно быть, очень твердая рука, раз буквы такими аккуратными получаются, - сказал Уильям. Он чувствовал себя немного виноватым за то, что указал на ошибку. Наверное, все равно бы никто не заметил. Люди Анк-Морпорка считали, что правописание было чем-то вроде необязательной добавки. Они верили в это точно так же, как верили в пунктуацию – главное, что она есть, неважно, где именно.
Дварф, какой бы там таинственной деятельностью он не был занят, закончил ее, промокнул что-то в прессе пропитанной чернилами подушечкой и спустился.
- Я уверен, написание – бух – не будет иметь значения, - сказал Уильям.
Славногор снова открыл пресс и молча протянул Уильяму влажный лист бумаги.
Уильям прочел его.
Исправленная “е” была на месте.
- Как?.. – начал было он.
- Это почти волшебный способ быстро получить много копий, - ответил Славногор. У его локтя возник другой гном, держа большой металлический прямоугольник. Он был полон маленьких металлических буковок, все задом наперед. Славногор взял его и широко ухмыльнулся Уильяму.
- Хочешь что-нибудь изменить, прежде чем мы пустим это в пресс? – спросил он. – Пары дюжин отпечатков хватит?
- О боги, - произнес Уильям. – Это же печатание, правда?

Ведро было в некотором роде таверной. Здесь не было оживленной торговли. Улица представляла собой если не глухой тупик, то серьезно контуженый изменением судьбы окрестностей - точно. Очень мало предприятий выходили к ней фасадом. В основном она состояла из задних двориков загонов или складов. Никто даже не помнил, почему она называлась Мерцающей Улицей. В ней не было ничего блестящего или мерцающего.
Кроме того, назвать таверну Ведром - не то решение, которому суждено было войти в Величайшие Маркетинговые Решения в Истории. Ее владелец, мистер Сыр, был худым, сухим и улыбался только тогда, когда слышал новости о каком-то серьезном убийстве. Традиционно он недоливал напитки, но, чтобы скомпенсировать это, сдачу тоже недодавал. Как бы то ни было, Городская Стража заняла таверну в качестве неофициального полицейского паба, потому что стражники любят пить в местах, куда больше никто не ходит и им не приходится лишний раз вспоминать о том, что они стражники.
Это в некотором смысле было выгодным. Теперь даже лицензированные воры не пытались ограбить Ведро. Стражникам не нравится, когда их беспокоят за выпивкой. С другой стороны, мистеру Сыру никогда не встречалась большей кучи мелких преступников, чем тех, кто носит форму Стражи. За первый месяц он повидал на своем прилавке больше поддельных долларов и странных кусочков иностранной валюты, чем за десять лет в этом бизнесе. Это угнетало, воистину так. Но некоторые описания убийств были весьма забавными.
Часть его заработка приходила от сдачи в аренду крысиного гнезда из старых сараев и подвалов, которые примыкали сзади к пабу. Обычно их очень временно занимали воодушевленные производители такого определенного рода, которые верили, что в чем действительно, по-настоящему сегодня нуждается мир – так это в надувной доске для дротиков.
Но сейчас около Ведра собралась толпа, читающая одно из слегка ошибочных объявлений, прибитых Славногором к двери. Дварф проследовал за Уильямом наружу и повесил исправленную версию.
- Прости насчет головы, - сказал он. – Похоже, мы тебя хорошенько отпечатали. Возьми вот это за счет заведения.
Уильям прокрался домой, держась в тени, чтобы вдруг не встретиться с мистером Крипслоком. Но дома он сложил свои отпечатанные листки в конверты, отнес их к Пупсторонним Воротам и отдал посланникам, раздумывая, что сделал это на несколько дней раньше, чем рассчитывал.
Посыльные окинули его каким-то странным взглядом.
Уильям вернулся в свои съемные комнаты и взглянул на себя в зеркало над умывальным тазом. Значительную часть его лба занимала большая Р, отпечатанная всеми оттенками синяка.
Он наложил на нее повязку.
И у него все еще оставалось восемнадцать копий. После некоторых раздумий, чувствуя себя довольно дерзко, Уильям просмотрел свои записи в поисках адресов восемнадцати видных жителей, которые, наверное, смогут себе это позволить, написал каждому из них коротенькое сопроводительное письмо с предложениями этой услуги за… Уильям немного подумал, а затем аккуратно записал “$5”… и вложил бесплатные листки в восемнадцать конвертов. Конечно, мистера Крипслока он тоже всегда мог попросить сделать больше копий, но это никогда не казалось правильным. После того, как старик целый день вырезал слова, просить его запятнать свое мастерство изготовлением дюжин копий казалось неуважительным. Но куски металла и механизмы уважать не нужно. Механизмы не живые.
Вот тут-то, на самом деле, и начнутся неприятности. А они точно будут. Дварфы казались весьма беспечными, когда он сказал им, сколько этих неприятностей возникнет.

Экипаж прибыл к большому дому в городе. Дверь отворилась. Дверь закрылась. В другую дверь постучали. Она открылась. И закрылась. Экипаж тронулся прочь.
Комната на первом этаже была плотно занавешена, и только слабейший луч исходил из нее. И только самый приглушенный из звуков доносился оттуда, но любой слушатель услышал бы только неясный шум затихающей беседы. Потом перевернулось кресло и несколько человек одновременно закричали:
- Это он!
- Это какой-то фокус… Да ведь?
- Будь я проклят!
- Если это он, то будь прокляты все мы!
Гул стих. А затем, очень спокойно, кто-то заговорил.
- Хорошо. Хорошо. Уведите его, джентльмены. Устройте его поудобнее в подвале.
Послышались шаги. Дверь открылась и закрылась.
Более недовольный голос произнес:
- Мы можем просто поменять…
- Нет, не можем. Насколько я понимаю, наш гость, к счастью, человек довольно низкого интеллекта.
Что-то было в голосе первого говорящего. Он говорил так, будто неповиновение было не просто немыслимым, но невозможным. В компании слушающих это стало обыкновением.
- Но он выглядит точной копией…
- Да. Поразительно, правда? Однако давайте не будем усложнять вопрос. Мы – телохранители лжи, джентльмены. Мы – это все, что стоит между городом и забвением, так давайте же сделаем так, чтобы этот шанс осуществился. Ветинари, может быть, и с большой охотой увидит то, как люди становятся меньшинством в своем же величайшем городе, но, откровенно говоря, его смерть от убийства будет… неудачной. Она вызовет беспорядки, а беспорядками тяжело управлять. И мы все знаем, что есть люди, которые проявят слишком большой интерес. Нет. Существует и третий путь. Плавный переход от одного состояния к другому.
- А что случится с нашим новым другом?
- О, наши сотрудники известны как люди многих возможностей, джентльмены. Я уверен, они знают, как поступить с человеком, чье лицо больше не подходит, а?
Раздался смех.

В Незримом Университете было немного беспокойно. Волшебники поспешно перебегали от здания к зданию, поглядывая на небо.
Проблема, конечно, была в лягушках. Не в дождях из лягушек, которые теперь в Анк-Морпорке нечасты, а в конкретных иностранных древесных лягушках из влажных джунглей Клатча. Они были крошечными, ярко окрашенными, счастливыми маленькими созданиями, выделяющими один из ужаснейших токсинов в мире, отчего обязанность заботы о большом виварии, где эти лягушки счастливо проводили день за днем, была возложена на студентов-первокурсников в расчете на то, что если они что-нибудь сделают не так, то потеряется не слишком много образования.
Очень редко какую-нибудь лягушку вынимали из вивария и перекладывали в куда меньшую банку, где она ненадолго становилась действительно очень счастливой лягушкой, а затем засыпала и просыпалась в великих  джунглях на небесах.
И таким образом Университет получал активный ингредиент, который помещался в пилюли и скармливался Казначею, чтобы держать его в здравом уме. По крайней мере, по-видимому, в здравом уме, потому что не все так просто в старом добром НУ. На самом деле он был неизлечимо безумен и галлюцинировал более-менее постоянно, но в поразительном порыве широкого взгляда на вопрос его коллеги-волшебники рассудили, что, в таком случае, все можно наладить, только если они смогут найти формулу, от которой у него появлялись галлюцинации, что он совершенно в своем уме*.

----
* Это очень распространенная галлюцинация, разделяемая большинством людей.
----

Это здорово сработало. Хотя сначала и было несколько неудачных заходов. В одном случае несколько часов ему казалось, что он книжный шкаф. Однако теперь большую часть времени казначею казалось, что он казначей, и это почти возмещало маленький побочный эффект, от которого у него было убеждение, что он еще и может летать.
Конечно, у многих людей во вселенной тоже была неуместная вера в то, что они могут благополучно игнорировать силу притяжения – в основном после принятия какого-нибудь местного эквивалента пилюль из сушеных лягушек, - а это добавляло массу забот элементарной физике и вызывало кратковременные пробки на улице внизу. Когда у волшебника галлюцинация, что он может летать, все несколько отличается.
- Казначе-е-е-ей! Спускайся сейчас же! – рявкнул Аркканцлер Наверн Чудакулли через рупор. – Ты знаешь, что я тебе говорил насчет того, чтобы подниматься выше стен!
Казначей плавно подлетел к газону.
- Вы звали меня, Аркканцлер?
Чудакулли замахал на него листком бумаги.
- Ты мне на днях говорил, что мы тратим уйму денег на граверов, так? – прогавкал он.
Казначей разогнал сознание до чего-то приближающегося к необходимой скорости.
- Правда? – спросил он.
- Подрывает нам бюджет, ты говорил. Я отчетливо это помню.
Несколько зубцов в неспокойной коробке передач мозга Казначея пришли в сцепление.
- А. Да. Да. Очень верно, - сказал он. Еще одна шестерня со звоном встала на место. – Каждый год, боюсь, целое состояние. Гильдия Граверов…
- Вот тут парень говорит, - Аркканцлер кинул взгляд на листок, - что может сделать нам десять копий в тысячу слов по доллару каждая. Это дешево?
- Я думаю, э, там, должно быть, орезка, Аркканцлер, - ответил Казначей, наконец-то преуспев в том, чтобы придать голосу мягкие успокаивающие интонации, которые он находил лучшими при общении с Чудакулли. – С такой суммой у него на дерево будет не хватать.
- Тут говорится, - шуршание, – вплоть до десятого размера, - сообщил Чудакулли.
Казначей на секунду потерял самообладание.
- Это смешно! Чудачество!
- Что?
- Простите, Аркканцлер. Я имел в виду, такого не может быть. Даже если кто-то и сможет равномерно и правильно вырезать это, дерево после пары отпечатков раскрошится.
- Много об этом знаешь, что ли?
- Ну, мой двоюродный дедушка был гравером, Аркканцлер. А счета за печать – это, знаете ли, основные расходы. Думаю, в некоторое оправдание могу сказать, что мне удавалось уговаривать Гильдию на довольно низкую…
- Они не приглашают тебя на их ежегодную вечеринку?
- Ну, как главный клиент, Университет, конечно, приглашен на их официальный обед, и, как назначенное официальное лицо, я, естественно, считаю частью своих обязанностей…
- Пятнадцать смен блюд, как я слышал.
- …и, конечно, существует наша политика поддерживать хорошие отношения с другими Гиль…
- И это не включая орешки и кофе.
Казначей поколебался. Аркканцлер имел свойство сочетать непрошибаемую тупость с оглушающей интуицией.
- Проблема, Аркканцлер, в том, - попытался объяснить он, - что мы всегда были очень сильно настроены против печатания разборным шрифтом для магических целей, потому что…
- Да, да, об этом я все знаю, - перебил Аркканцлер. – Но есть другие вещи, и с каждым днем все больше… Формы, и графики, и боги знают, что еще. Знаешь, мне всегда хотелось кабинет без бумаг…
- Да, Аркканцлер, вот почему вы все их прячете в шкафчики и выбрасываете из окна по ночам.
- Чистый стол - чистая голова, - отозвался Аркканцлер. Он сунул листовку в руку Казначея.
- Почему бы тебе туда не пройтись и не проверить, не просто ли это пустая болтовня. Но только по земле, пожалуйста.

Уильяма притянуло к сараям позади Ведра на следующий день. Кроме всего прочего, ему было нечем заняться и не нравилось быть бесполезным.
Есть утверждение, что в мире существует два типа людей. Есть те, которые, получив стакан, который ровно наполовину полон, говорят: стакан наполовину полон. А еще есть те, которые говорят: стакан наполовину пуст.
А принадлежит мир, однако, тем, кто может взглянуть на стакан и заявить: “Что с этим стаканом такое? Прошу прощения? Прошу прощения? Это мой стакан? Я так не думаю. Мой стакан был полный! И он был больше!”
А на другом конце бара в мире полно других типов людей: у которых был разбитый стакан, у которых стакан неосторожно опрокинули (обычно люди, требующие себе стакан побольше), или кому стакана не досталось вообще, потому что они были в задних рядах и не смогли привлечь внимание бармена.
Уильям был одним из безстаканных. И это было странным, потому что родился он в семье, где держали не только по-настоящему большие стаканы, но и в которой могли себе позволить людей, стоящих вокруг с бутылками в ожидании, чтобы эти стаканы наполнять.
Это была самопровозглашенная безстаканность, и началась она в довольно ранние годы, когда его отправили в школу.
Брат Уильяма Руперт, будучи старшим, поступил в Школу Наемных Убийц в Анк-Морпорке, широко почитаемую как лучшую школу в мире для полностаканного класса. Уильям, как менее важный сын, был отправлен в Хагглстоунз, школу-интернат такого сурового и спартанского уклада, что только высшие общественные классы захотели бы отправить туда своих сыновей.
Хагглстоунз была гранитным строением на промокшем от дождей торфянике, и ее установленной задачей было сделать из мальчиков мужчин. Применяемая стратегия включала определенные убытки и состояла, насколько помнил Уильям, по меньшей мере из очень простых и жестоких игр на полезном для здоровья свежем снеге с дождем. Маленьких, медлительных, толстых или просто непопулярных подкашивали, как и было заведено в природе, но естественный отбор работает многими способами, и Уильям обнаружил в себе определенные качества для выживания. Хорошим способом выжить на игровых площадках Хагглстоунза было очень быстро бегать и громко кричать, при этом всегда необъяснимо находясь как можно дальше от мяча. Это, как ни странно, принесло ему репутацию увлеченного ученика, а увлеченность в Хагглстоунз ценилась высоко, хотя бы потому, что сами достижения учебы были такими редкими. Работающие в Хагглстоунз верили, что в достаточных количествах увлеченность может заменить менее проявленные свойства вроде интеллекта, дальновидности и воспитания.
Он действительно с неподдельным увлечением брался за все, что было связано со словами. В Хагглстоунз подобных дел никогда не было много, поскольку от основной массы его выпускников никогда не ждали бОльших дел с пером, чем проставление своей подписи (мастерство, которым многим из них удавалось овладеть спустя три-четыре года), но это означало долгие утренние часы мирного чтения того, что душа пожелает, пока вокруг Уильяма огромные самоуверенные наглецы, которые когда-нибудь станут по меньшей мере заместителями правителей земель, учились, как держать перо, не сломав его при этом.
Уильям окончил школу с хорошим табелем, что обычно происходило в случаях с учениками, которых большинство учителей смогло только смутно припомнить. После чего его отец столкнулся с проблемой, что с ним дальше делать.
Он был младшим сыном, а по семейной традиции младших сыновей обычно отсылали в какой-нибудь монастырь или что-то в этом роде, где они не могли причинить какого-нибудь вреда на физическом уровне. Но избыток чтения принес свои негативные последствия. Уильям обнаружил, что теперь он думал о молитве как о замысловатом способе мольбы у гроз.
Податься в управление землей было практически приемлемым, но Уильяму показалось, что земля в целом прекрасно управляется сама. Он вполне одобрительно относился к сельской жизни при условии, что она была по другую сторону окна.
Военная карьера где-либо была маловероятной. У Уильяма было глубоко укоренившееся убеждение против убийства людей, которых он не знал.
Он наслаждался чтением и письмом. Ему нравились слова. Слова не орали и не шумели, чего нельзя было сказать об остальной его семье. Слова не требовали ползанья в грязи в ледяную погоду. И на безобидных животных они не охотились. Они делали то, что он им говорил. Так что он сказал, что хочет писать.
Его отец взорвался. В его личном мире писарь был всего на ступень выше учителя. Боги всемогущие, да они даже верхом не ездили! Так что было произнесено много Слов.
В результате Уильям уехал в Анк-Морпорк - обычный пункт назначения для потерпевших неудачу и бесцельных. Потом он стал зарабатывать словами на жизнь, тихим и спокойным образом, и считал, что легко отделался по сравнению с братом Рупертом, который был большим, добродушным и, если бы не обстоятельства рождения, прирожденным Хагглстоунцем.
А потом случилась война с Клатчем…
Это была незначительная война, закончившаяся раньше, чем началась, война того сорта, когда обе стороны притворялись, что ее на самом деле не было, но одним из событий, произошедших в несколько беспорядочных дней злосчастных волнений, была смерть Руперта де Слова. Он умер за свои идеалы, главным среди которых был один очень Хагглстоунский, заключавшийся в том, что отвага может заменить доспехи и что Клатчианцы развернутся и убегут, если достаточно громко закричать.
Отец Уильяма во время их последней встречи принялся многословно и долго говорить о гордых и благородных традициях семейства де Слов. В основном эти традиции включали в себя неприятные смерти, предпочтительно иноземцев, но, пришел к выводу Уильям, каким-то образом, де Словы всегда считали собственную смерть достойным вторым призом. Когда город звал, де Словы всегда откликались первыми. Для этого они существовали. Разве их фамильный девиз не Le Mot Juste? Нужному Слову Нужное Место, говорил Лорд де Слов. Он просто не мог понять, почему Уильям не хотел принять эту славную традицию, и разобрался с этим делом в манере всех ему подобных – не имея с этим никакого дела.
И теперь между де Словами разверзлось ледяное молчание, от которого зимние заморозки казались сауной.
В таком мрачном настроении было воистину ободряющим войти в типографию и обнаружить Казначея, спорящего о теории слов со Славногором.
- Подождите, подождите, - говорил Казначей. – Да, несомненно, фигурально выражаясь, слово состоит из отдельных букв, но они обладают лишь, – он изящно взмахнул своими длинными пальцами, – теоретическим существованием, если можно так выразиться. Они, так сказать, слова раздельнус в потенциальниа, и, боюсь, в высшей степени наивно представлять, что они могут по-настоящему существовать уникус и отделата. Несомненно, сама концепция того, что буквы имеют собственную физическую сущность, философски чрезвычайно тревожна. Несомненно, это как если бы носы и пальцы сами по себе бы бегали по улицам…
Целых три «несомненно», подумал Уильям, который замечал подобные вещи. Три «несомненно» в одной краткой речи обычно означают, что внутренняя пружина говорящего вот-вот лопнет.
- У нас целые ящики букв, - решительно ответил Славногор. – Можем составить любые слова, какие только пожелаете.
- Понимаете, в том-то и беда, - объяснил Казначей. – А если предположить, что металл помнит слова, которые он печатал? Граверы, по крайней мере, переплавляют свои печатные формы, а очистительное действие огня…
- 'Звините, ваше благородие, - перебил Славногор. Один из дварфов тихонько постучал его по плечу и передал лист бумаги. Тот протянул его Казначею.
- Юный Каслонг вот подумал, что вы, может быть, возьмете это как сувенир, - сказал он. – Он набрал все прямо из кассы и вытянул на камень. Он очень шустро это делает.
Казначей попытался строго окинуть молодого дварфа взглядом сверху донизу, хотя это было довольно бесполезной угрожающей тактикой применительно к дварфам, потому что у них было очень мало верха, откуда можно смотреть вниз.
- Правда? – спросил он. – Надо же, как это…
Его глаза пробежали по бумаге.
А затем выпучились.
- Но это же… когда я говорил… я же только что сказал… откуда вы знали, что я собирался сказать… То есть, мои же собственные слова… - стал заикаться он.
- Разумеется, они не вполне оправданны, - сказал Славногор.
- Ну-ка секундочку… - заговорил Казначей.
Уильям оставил их разбираться. Камень он мог понять – даже граверы использовали в качестве верстака большой плоский камень. И он видел, как дварфы снимают листы бумаги с металлических букв, так что это тоже было понятно. А то, что говорил Казначей, было действительно неоправданным. У металла же нет души.

Он заглянул через голову дварфа, деловито собирающего литеры в маленьком металлическом лотке, коренастые пальцы метались от ящика к ящику на большом подносе шрифтов перед ним. Заглавные буквы наверху, строчные внизу. Было даже возможно получить представление о том, что набирал дварф, просто наблюдая за движениями его рук над подносом.
- С-д-е-л-а-й-$-$-$-В-С-в-о-б-о-д-н-о-е-В-р-е-м…- пробормотал он.
Оформилась уверенность. Он взглянул на исписанные листы бумаги рядом с подносом.
Они были покрыты плотным острым почерком, который определял его владельца как весьма дотошного, но со слабой хваткой.
На С.Р.Б.Н. Достабля даже мухи не садились. Он бы взял с них арендную плату.
Едва осознавая, что делает, Уильям вытащил свой блокнот, облизнул карандаш и очень аккуратно записал своими личными условными обозначеиями:
«Удвтлн собтя прзшл в Грд с Открт Печтнг Мхнзм пд Вывск Ведра Г. Славногором, Двф, что вызвл бльш интерес всх сторн, вкл глв коммерции».
Он остановился. Беседа на другом конце комнаты определенно приняла более примирительный оборот.
- Сколько за тысячу? – спросил Казначей.
- Для оптовых заказов даже дешевле, - ответил Славногор. – Мелкие серии – не проблема.
На лице Казначея появился такой теплый отблеск человека, имеющего дело с числами и видящего, как одно огромное и неудобное, мешающее число в самом ближайшем будущем становится меньше, а в таких обстоятельствах у философии остается не слишком много шансов. А на том, что было видно от лица Славногора, было жизнерадостное выражение кого-то, кто понял, как превратить свинец в еще больше золота.
- Ну, конечно, договор такого масштаба должен быть утвержден самим Аркканцлером, - сказал Казначей, - но я могу вас заверить, что он очень внимательно прислушивается ко всему, что я говорю.
- Уверен, что так, ваша светлость, - весело отозвался Славногор.
- Э-э, кстати, - вспомнил Казначей, - у вас, случаем, не бывает Ежегодных Обедов?
- О, да. Несомненно, - ответил дварф.
- А когда он проходит?
- А когда бы вам хотелось?
Уильям быстро начеркал:
«Пхж, взмжн мнго дел с Определенной Образовательной Организацией в Грд», а потом, поскольку у него был очень честный характер, он добавил: «Как мы слышали».
Ну, дела продвигались весьма неплохо. Он отправил одно послание только этим утром, и у него уже была важная заметка для следующего…
…Вот только, конечно, клиенты не ждали другого послания в течение еще почти месяца. У него была уверенность, что к тому времени никто сильно этим не заинтересуется. С другой стороны, если он им об этом не расскажет, то кто-нибудь обязательно пожалуется. В прошлом году было много неприятностей с дождем из собак на Дороге Паточной Шахты, а этого даже не случалось никогда.
Но даже если бы он попросил дварфов применить шрифт очень большого размера, с одним сообщением событий далеко не уедешь.
Проклятье.
Ему нужно побегать вокруг и найти что-то еще.
Повинуясь порыву, он подошел к удаляющемуся Казначею.
- Извините меня, сэр, - обратился он.
Казначей, пребывавший в очень жизнерадостном настроении, добродушно поднял бровь.
- Хм-м? – сказал он. – Мистер де Слов, не так ли?
- Да, сэр. Я…
- Боюсь, в Университете мы все записи ведем сами, - перебил Казначей.
- Скажите, могу ли я спросить вас о том, что вы думаете о новом печатном механизме мистера Славногора, сэр? – поинтересовался Уильям.
- Зачем?
- Э… Потому что мне бы весьма хотелось знать? И мне бы хотелось записать это для моего новостного сообщения. Знаете? Мнение ведущего представителя Анк-Морпорского чародейного учреждения?
- О? – Казначей поколебался. – Это та штучка, которую вы посылаете Герцогине Квирмской и Герцогу Сто Гелитскому и людям вроде них, да?
- Да, сэр, - ответил Уильям. Волшебники были ужасными снобами.
- Э. Ну, тогда…Можете сказать, что я сказал, что это шаг в нужном направлении, который… э… Будет приветствоваться всеми прогрессивными людьми и с пинками и криками вытянет город в Век Летучей Мыши, - он зорко проследил, как Уильям это записал. – И мое имя – Доктор А.А. Динвидди, Д.М.(7-ой ст.), Д. Чар., В. Окк., М. Колл., Б.Р. Динвидди через «о».
- Да, Доктор Динвидди. Э… Век Летучей Мыши почти закончился, сэр. Хотелось бы вам, чтобы город вытянули с криками и пинками из Столетия Летучей Мыши?
- Разумеется.
Уильям записал это. Было загадкой, почему всё всегда тащили с криками и пинками. Никто, похоже, не хотел, к примеру, мягко провести за руку.
- И я уверен, что вы пришлете мне экземпляр, когда он выйдет, конечно, - добавил Казначей.
- Да, Доктор Динвидди.
- И если вам еще что-то захочется от меня в любое другое время узнать, спрашивайте, не колеблясь.
- Спасибо, сэр. Но я всегда думал, сэр, что Незримый Университет был против наборных шрифтов?
- О, думаю, пришло время принять волнующий вызов, бросаемый нам Веком Летучей Мыши, - ответил Казначей.
- Мы… Это тот, который мы вот-вот оставим позади.
- Ну тогда самое время принять, вы так не думаете?
- Хорошее замечание, сэр.
- А теперь я должен лететь, - сказал Казначей. – Вот только я не должен.

Лорд Ветинари, Патриций Анк-Морпорка, окунул перо в чернильницу. В ней был лед.
- У вас что, даже нет приличного огня? – спросил Хьюнон Чудакулли, Главный Жрец Слепого Ио и неофициальный представитель религиозных учреждений города. – То есть, я сторонник проветривания, но здесь же настоящий мороз!
- Свежо, несомненно, - отозвался Лорд Ветинари. – Странно, но лед не такой черный, как остальные чернила. Отчего так происходит, как вы думаете?
- Из-за науки, наверное, - неразборчиво ответил Хьюнон. Как и его брату-волшебнику - Аркканцлеру Наверну - ему не нравилось тратить свое время на откровенно глупые вопросы. Как боги, так и магия требовали твердых и надежных, разумных людей, а братья Чудакулли были тверды, как камень. И, в каких-то смыслах, столь же разумны.
- А. Как бы то ни было… О чем вы говорили?
- Вы должны положить этому конец, Хэвлок. Вы ведь… осознаете.
Внимание Ветинари, казалось, было поглощено чернилами.
- Должен, ваше преподобие? – спокойно повторил он, не подняв взгляда.
- Вы знаете, почему мы все против этого нонсенса с наборными шрифтами!
- Напомните мне еще раз… Смотрите, он покачивается вверх-вниз.
Хьюнон вздохнул.
- Слова слишком важны, чтобы предоставлять их машинам. Мы ничего не имеем против гравирования, вы же знаете. Мы ничего не имеем против того, чтобы слова были точно уловлены. Но слова, которые можно разделять и делать из них другие слова… ну, это откровенно опасно. И я думал, что вы тоже этого не поддерживаете?
- В общих чертах да, - согласился Патриций. – Но многие годы управления этим городом, ваше преподобие, научили меня тому, что нельзя сдержать извержение вулкана. Иногда лучше дать событиям идти своим чередом. Обычно они через некоторое время снова затихают.
- У вас не всегда был такой расслабленный подход, Хэвлок, - заметил Хьюнон.
Патриций смерил его прохладным взглядом, на несколько секунд вышедшим за пределы удобства.
- Гибкость и понимание всегда были моим лозунгом, - отозвался он.
- Бог мой, правда?
- Действительно. И я бы хотел, чтобы вы и ваш брат сейчас поняли, ваше преподобие, гибким образом, что это предприятие управляется дварфами. А вы знаете, где самый большой дварфийский город в мире, ваше преподобие?
- Что? О… Так, посмотрим… Есть местечко в…
- Да, все начинают говорить что-то подобное. Но фактически это Анк-Морпорк. Сейчас здесь свыше пятидесяти тысяч дварфов.
- Не может быть!
- Я вас уверяю. В данный момент мы в очень хороших отношениях с дварфийскими общинами в Медной Горе и Убервальде. В деловых отношениях с дварфами я позаботился о том, чтобы городская рука дружбы постоянно была протянута несколько по нисходящей линии. А в текущую погоду, я уверен, все будут очень рады поступающим сюда каждый день из дварфийских шахт телегам с углем и маслом. Вы меня понимаете?
Хьюнон бросил взгляд на камин. Вопреки всему, один кусок угля тлел сам собой.
- И, разумеется, - продолжил Патриций, - все сложнее игнорировать этот новый тип, хаха, типографского печатания, теперь, когда существует такое огромное количество печатников в Агатейской Империи и, как, я уверен, вам известно, в Омнии. А из Омнии, что вы, несомненно, знаете, Омнианцы поставляют огромное число копий их Книги Ома и этих буклетов, которыми они так увлекаются.
- Ересь и вздор, - заявил Хьюнон. – Надо было вам давным-давно их запретить.
И вновь взгляд Патриция был чересчур долгим.
- Запретить религию, ваше преподобие?
- Ну, под запретить я имел в виду…
- Я уверен, что никто не смог бы назвать меня деспотом, ваше преподобие, - строго отрезал Ветинари.
Хьюнон Чудакулли предпринял неудачную попытку разрядить обстановку.
- Во всяком случае, точно не дважды, а-ха-ха.
- Прошу прощения?
- Я сказал… во всяком случае, точно не дважды… ахаха.
- Я приношу свои извинения, но, кажется, я не могу уловить смысл.
- Это была, э, несерьезная шутка, Хэв… милорд.
- О. Да. Аха, - отозвался Ветинари, и слова зачахли в воздухе. – Нет, боюсь, вы узнаете, что Омниане вполне свободно могут распространять свою благую весть об Оме. Но мужайтесь! У вас, разумеется, есть какая-нибудь благая весть об Ио?
- Что? О. Да, конечно. В прошлом месяце он слегка простудился, но сейчас снова здоров и бодр.
- Превосходно. Это хорошая новость. Несомненно, эти печатники с радостью распространят слово от вашего имени. Я уверен, они будут работать в соответствии с вашими взыскательными требованиями.
- И это ваши причины, милорд?
- Вы считаете, мне нужны другие? – поинтересовался Лорд Ветинари. – Мои мотивы, как всегда, совершенно прозрачны.
Хьюнон задумался над тем, что «совершенно прозрачные» означает то, что либо все видно прямо сквозь них, либо их вообще не видно.
Лорд Ветинари просмотрел кипу бумаг.
- Как бы то ни было, Гильдия Граверов в прошлом году повысила свои цены в три раза.
- А. Понятно, - отозвался Хьюнон.
- Цивилизация вращается вокруг слов, ваше преподобие. Цивилизация и есть слова. Которые, в целом, не должны быть слишком дорогими. Мир крутится, ваше преподобие, и мы должны вертеться вместе с ним. – Он улыбнулся. - Когда-то нации сражались, как огромные хрюкающие звери в болоте. Анк-Морпорк управлял внушительной частью этого болота, потому что у него были лучшие когти. Но сегодня золото заняло место стали, и, боги мои, Анк-Морпорский доллар кажется предпочтительной валютой. Завтра… Возможно, оружие будет просто словами. Наибольшие слова, самые быстрые слова, последние слова. Выгляните в окно. Скажите, что вы видите.
- Туман, - ответил Главный Жрец.
Ветинари вздохнул. Иногда погода не проявляла чувства удобства повествования.
- Если бы день был ясным, - резко отозвался он, - Вы бы увидели семафорную башню на другом берегу реки. Слова летают вперед и назад, достигая каждого уголка континента. Не так давно у меня бы с добрый месяц ушел на то, чтобы обменяться сообщениями с нашим послом в Генуе. Теперь я могу получить ответ назавтра. Определенные вещи становятся проще, но это делает их сложнее в других смыслах. Нам нужно поменять образ мышления. Нам необходимо идти в ногу со временем. Вы слышали о щелк-коммерции?
- Конечно. Торговые корабли всегда привозили шелк…
- Я имею в виду, что теперь можно послать щелчки до самой Генуи, чтобы заказать… Пинту креветок, если желаете. Разве это не примечательно?
- Пока досюда доберутся, они уже порядком испортятся, милорд!
- Конечно. Это был всего лишь пример. Но подумайте о креветке просто как о сосредоточии информации! – воскликнул Лорд Ветинари со сверкающими глазами.
- Вы намекаете на то, что креветки могут путешествовать семафором? – спросил Главный Жрец. – Думаю, их можно будет вытолкнуть из…
- Я стремился указать на тот факт, что информация так же покупается и продается, - ответил Лорд Ветинари. – И также на то, что когда-то считавшееся невозможным теперь легко исполнимо. Короли и лорды приходят и уходят, и не оставляют после себя ничего, кроме статуй в пустыне, тогда как пара молодых людей, трудящихся в мастерской, меняют то, как работает мир.
Ветинари прошел к столу, на котором была расстелена карта мира. Это была карта рабочего человека, то есть карта кого-то, кому необходимо было много к ней обращаться. Она была покрыта заметками и флажками.
- Мы всегда смотрели по ту сторону стен в ожидании захватчиков, - сказал он. – Мы всегда думали, что перемены приходят извне, обычно на острие меча. А затем мы оглядываемся по сторонам и видим, что они приходят изнутри головы кого-то, кого даже на улице не заметишь. В определенных обстоятельствах наиболее подходящим вариантом будет устранение головы, но в наше время их, похоже, так много.
Он указал на занятую карту.
- Тысячу лет назад мы думали, что мир – это миска, - продолжил Патриций. – Пять сотен лет назад мы знали, что это шар. Сегодня мы знаем, что мир плоский, круглый и движется сквозь космическое пространство на спине черепахи.
Он повернулся и послал Главному Жрецу еще одну улыбку.
- Вам не интересно, какой формы он окажется завтра?
Но семейной чертой всех Чудакулли было не отпускать нить, пока не распустишь все облачение.
- А потом, у них есть еще такие маленькие клещи, так что они наверняка зацепятся, как…
- Что зацепится?
- Креветки. Они зацепятся…
- Вы понимаете меня чересчур буквально, ваше преподобие, - резко прервал его Ветинари.
- О.
- Я просто пытался обратить внимание на то, что, если мы не схватим события за ошейник, они вцепятся нам в горло.
- Это приведет к неприятностям, милорд, - сообщил Чудакулли. Он считал это хорошим общим комментарием практически в любом споре. Кроме того, это так часто оказывалось правдой.
Лорд Ветинари вздохнул.
- Исходя из моего опыта, к ним приводит практически все, - отозвался он. – Такова природа вещей. Все, что мы можем сделать – двигаться вперед с песней и надеяться на лучшее.
Он встал.
- Как бы то ни было, я нанесу личный визит дварфам, о которых шла речь, - он протянул руку к звонку на столе, остановился и, улыбнувшись жрецу, вместо этого передвинул руку к медно-кожаной трубке, висевшей на двух медных крючках. Часть, подносимая ко рту, была сделана в форме дракона.
Ветинари подул в нее и произнес:
- Мистер Стукпостук? Мою карету, пожалуйста.
- Это только мне кажется, - произнес Чудакулли, бросив на новомодную речевую трубку нервный взгляд, - или здесь ужасный запах?
Лорд Ветинари недоуменно посмотрел на жреца и взглянул вниз.
Прямо под его столом была корзина. В ней находилось то, что на первый взгляд и уж точно на первый нюх являлось мертвой собакой. Она лежала, подняв все четыре лапки в воздух. И только периодические выхлопы ветров намекали на то, что происходил некий жизненный процесс.
- Это из-за его зубов, - холодно сообщил Ветинари. Пес Вуффлз перевернулся и осмотрел жреца одним мрачным черным глазом.
- Он очень крепок для собаки его возраста, - сказал Хьюнон в отчаянной попытке взобраться по внезапно ставшему крутым склону. – Сколько ему сейчас?
- Шестнадцать, - ответил Патриций. – В собачьих годах это за сотню.
Вуффлз с трудом привел себя в сидячее положение и зарычал, выпустив порыв несвежих запахов из глубины своей корзины.
- У него очень хорошее здоровье, - произнес Хьюнон, стараясь не дышать. – Для пса его возраста, я имею в виду. Полагаю, вы привыкли к запаху.
- Какому запаху? – спросил Лорд Ветинари.
- А. Да. И впрямь, - отозвался Хьюнон.